Притворись бабочкой

Глава 44

Возвращение

Виды Марилебона не вызывают никаких эмоций. Все чувства я оставила вчера ночью на своей кровати. Машинально поглядываю в окно и слежу за грозовыми тучами. Они почти неестественно быстро передвигаются по небу, запугивая жителей и навевая тоску и воспоминания. Я практически дома, и автобус развозит нас медленно, останавливаясь то у одной школы, то у другой.

Предвкушение увидеть родных добавляет в серость этого дня хоть какие-то светлые краски. Ну и еще Эванс, который сидит где-то рядом.

Когда мы остаемся с ним одни в пустом автобусе, он, естественно, оказывается передо мной. Желания говорить и рассказывать о произошедшем у меня нет никакого, и я сохраняю молчание.

– Извини, – прошу я у него прощения за помятый вид и равнодушие, – я сегодня не в духе и плохо себя чувствую.

– О да, – протягивает Эванс, – у меня тоже все тело болит от этой рухляди. Задели сегодня каждую кочку на дороге, тебе не кажется?

А Эванс все о комфорте. Или пытается не выходить из образа, чтобы рассмешить и поднять настроение, но мне не поможет ровным счетом ничего. Я с тяжелым грузом на сердце покинула Торки, при этом оставив там все самое сокровенное.

– Нас встречает тоскливая погода, – констатирует факт Маккой, поглядывая в окно.

Тучи становятся все чернее и чернее. На глазах небо затягивается плотным полотном: медленно, но верно остатки голубого будто скрываются за темным плащом какого-нибудь злодея.

Когда вдалеке ударяет молния, я не вздрагиваю, как это происходило обычно, а просто спокойно опускаю взгляд на пол. Сил на то, чтобы бояться грозы, нет. Не до этого как-то. У меня ночью произошла своя гроза, и это никоим образом не касается погоды.

– И без того тошно… – отвечаю я совсем тихо, так что до Маккоя не долетают мои слова.

– Что, Джи? – переспрашивает он, но у меня нет настроения вновь повторять.

Качаю головой, будто бы на самом деле молчала. Маккой возвращается из лагеря в очень бодром и позитивном состоянии. У него только начинается лето, которое он планирует провести рядом со своей половинкой. Что может быть лучше? Провожать алые закаты, есть вместе мороженое, дарить тепло объятиями. Я могу составить им график свиданий – моей фантазии хватит.

– Спасибо за все, Маккой. До встречи! – прощаюсь я с Эвансом, когда наш автобус открывает двери.

Вот я и дома. Замечаю маму на парковке и, когда водитель помогает мне достать чемодан, несусь с ним к машине. Нам нужно добраться до дома, пока не разразился дождь, иначе встрянем где-то по пути, чтобы переждать грозу.

Мама встречает меня с широкой улыбкой. У нее новая прическа – осветлила волосы и постриглась, ничего себе! Ей невероятно идет. Интересно, почему она раньше так не красилась. Пока я разглядываю ее новый облик, мама быстро подскакивает ко мне и помогает с вещами, а затем целует, крепко зажимая в объятиях.

– Как же я скучала, Джит. Иногда вечерами даже плакала. Переживала, как ты там справляешься. – Ее тепло передается и мне, и я на миг забываю о том, что произошло вчера.

– Я тоже очень скучала, мама. – Я готова разрыдаться. Понимаю, что ничего роднее маминого тепла нет. Не хочу отрываться от нее, но знаю, что если не сядем в автомобиль сейчас, то точно попадем в центр грозы.

Я смотрю на маму в боковое зеркало, и совесть не позволяет рассказать ей всю правду о поездке. Не могу заставить ее нервничать. Она не заслуживает вечных беспокойств – у нее и так нелегкая ноша. Ждать сообщения от папы каждый день, заботиться о нас с Брук, работать не покладая рук. Если я еще начну делиться своими тараканами, то мама точно потеряет себя.

– Не молчи, солнышко. – Она хочет услышать хоть какие-то слова, но мой рот будто заклеен. – Мы с Брук так ждали тебя, что сегодня просто не сможем отстать и не узнать, как же прошла поездка.

– Я знаю, мам. Знаю. Поездка как поездка, – пожимаю я плечами, – думала, будет лучше.

– Джит? Что, совсем было плохо? Ты нам почти не звонила, поэтому мы и обрадовались, что у тебя времени нет, постоянно где-то гуляешь. – Мама хмурится и наконец нажимает на газ.

Мы двигаемся с места, но раскат грома сотрясает землю, и автомобиль вновь останавливается. Я говорю спасибо грозе только за то, что она на мгновение перетягивает мамино внимание на себя.

– Нам придется переждать грозу, Джи. Опасно двигаться дальше.

Сразу же после ее слов Марилебон накрывает ливень.

Дождевые капли настолько большие, что щетки машины не справляются, смахивая их с лобового стекла. Мы с мамой совершенно одни на парковке, в то время как за окном бушует стихия. Она не переворачивает во мне душу, как это раньше бывало. Вызывает небольшой страх, но не такой уж и явный. Мысли забиты другим, и, хоть я не хочу в этом признаваться, сейчас я думаю о Лэйне и Ванессе. Неизвестно, как Несс живет сейчас в Лондоне. Неизвестно, как Лэйн чувствует себя после собственного проигрыша. Меня съедают размышления, которые затевают целый шторм в мозгу, и среди них есть только одно приятное воспоминание – подарок Ванессы. Вернувшись домой в тот вечер, когда она пропала, я обнаружила в тумбочке картину. Несс написала ее для меня. Не сложно догадаться, кто на ней был изображен – ангел с большими узорчатыми крыльями. А снизу подпись: «Ангел для ангела».

– Раз уж мы застряли, мам, может, расскажешь, почему вы без моего разрешения переделали проект? – Я спрашиваю тихо, не на повышенном тоне. Я крайне спокойна и в некой степени даже безразлична к происходящему, но ответ получить все же очень хочется.

Мама оборачивается, и в ее глазах я подмечаю проблески стыда. Видно, она смущена и вряд ли желает снова коснуться этой темы. Однако через несколько секунд она все-таки собирается с мыслями и уверенно выдает:

– Мы сделали это с Брук, потому что в тех самых недостающих частях и скрывался фантастический смысл. Мы добавили олицетворение всей работы. Джит, такие размышления должны быть услышаны. Не только нами, но и окружающими. Их оценили, не так ли?

– Так. – Мне самой становится стыдно, и я опускаю подбородок, прислушиваясь к дождевым каплям, барабанящим по стеклу. – Я не верила в себя, но в лагере все получилось. Я выступила очень успешно. Казалось бы, странно, что такие вещи говорю я, но это действительно так. Спасибо вам, мам.

Я говорю то, что должна была давно сказать и маме, и Брук. Слова благодарности – вот чего они на самом деле заслуживают.

– Ты разочарована, потому что поездка подошла к концу? – Мама аккуратно подбирается ко мне. – Тебе было хорошо там, правда?

– Очень хорошо, мам, – стискиваю я зубы, чтобы не дать слезам вырваться наружу. – Я познакомилась с прекрасными людьми, которые каждый день радовали меня, раскрашивали жизнь в яркие краски. Но потом я сильно обожглась и теперь не знаю, куда себя деть.

– Милая! – Мама меняется в лице и просит меня пододвинуться поближе, чтобы она смогла меня обнять. – Не всегда над нашей головой светит солнце. Ты говоришь про краски, а ведь самое ценное, что ты привезла из поездки, – это воспоминания. Запомни все самое хорошее. Я очень горда тобой, Джит. Ты преодолела себя, пройдя через собственный страх перед публикой.

Она бережно гладит меня по голове, и я расслабляюсь. В ушах эхом звучит ее мелодичный голос, такой родной и успокаивающий. Прикрываю глаза и понимаю, что пора начать делиться с мамой тем, что на душе. Я хочу быть к ней ближе. Хочу, чтобы мы научились понимать друг друга с полуслова. А для достижения взаимопонимания необходимо много и долго разговаривать.

– Да, мам, я почувствовала, что прошла через преграды и стала сильнее, но это случилось благодаря одному парню из лагеря. Он… он помог мне. Открыл глаза на очевидные вещи. И его сестра тоже помогла мне. Я ведь думала, что просижу в домике все три недели, а тут появились они.

– Почему ты считаешь, что именно они помогли тебе? Подумай о том, что, может быть, это ты созрела для роста. Джит, милая, не всегда все то, что происходит с нами, случается благодаря людям. Иногда мы справляемся в одиночку. – Мама преуменьшает заслуги Лэйна и Ванессы, но я с ней не согласна. Они подтолкнули меня, чтобы я сделала шаг.

– Возможно, – шепчу я, вдыхая аромат ее волос. Они пахнут лавандой, из-за чего хочется прикрыть глаза и на миг оказаться где-то во Франции.

– Ты встретила мальчика, и я, честно, не могу этому нарадоваться…

– Мам! – прерываю я ее восклицанием. Кажется, сейчас начнется длинный монолог.

– Он – хороший человек? С добрым сердцем? – Мамин вопрос не ставит меня в тупик. Я знаю, что ответить. Мне просто не хватает сил, чтобы вновь вспомнить все прекрасные поступки Лэйна, потому что в голове наглухо поселился один – самый ужасный.

«Это я разбил аппаратуру» – это признание растерзало душу. И даже не столько оно, сколько его объяснение. Лэйн пытался приручить меня, навредив другим людям. И он вдруг показался таким похожим на Дарена, что стало страшно.

Я струсила. Я полюбила. Я отпустила.

– С добрым сердцем, но он совершил плохой поступок. – Я смущаюсь и будто бы становлюсь меньше, превращаясь в Дюймовочку. Непривычно обсуждать с мамой свою первую любовь, да еще и в таких подробностях.

Мама поднимает мой подбородок и заглядывает в глаза. Я знаю – они светятся от слез. Мне больно отпускать Кеннета, и я до сих пор не понимаю, правильно ли поступила.

– Ничто не делится на плохое и хорошее, Джит. В каждом есть как свет, так и тьма. Люди часто совершают ошибки, но это нельзя назвать чем-то катастрофичным. Мы учимся на своих оплошностях. У каждого есть недостатки. Как считаешь, есть у его действия плюсы, а не минусы?

Лэйн действовал опрометчиво. Однако он слушал свою душу. А она явно хотела сблизить нас с ним, пусть и таким отвратительным способом.

– Есть, но что-то внутри меня не готово простить минусы.

– Отпусти ситуацию, милая. – Мама целует меня в лоб. – Порой нужно, чтобы все решилось само собой. Если поймешь, что чувствуешь себя тоскливо без него, то найдешь его и увидишься. Ой, да еще проще – подпишешься в социальных сетях на этого твоего паренька. Разве не так все устроено в современном мире?

Меня забавляет мама и ее предположения. В них есть доля правды, и это дает мне веру и надежду на то, что все еще не позади для меня. Надежду на то, что все только начинается.

– Спасибо, мам. – Я касаюсь ее плеч и оставляю легкий поцелуй на щеке.

Гроза постепенно отдаляется, и вскоре мы трогаемся с места. Следующая остановка – Брук.

Когда мы заходим домой, она накидывается на меня и сваливает на диван. Я предполагала увидеть какую угодно реакцию, кроме той, что настигла меня в реальности. Еще никогда Брук так не кидалась на меня. Признаться, я приятно изумлена ее поведением. Неужели духи услышали мои молитвы и влюбленность Брук перестала разрушать ей мозг? Только бы да!

– О боже! – вопит она, наконец отрываясь от меня. – Какой загар! Джитта Эвердин, ты теперь не бледная. Мама, где цветы?

– Какие цветы? – переспрашиваю я, двигая бровями. Еще не хватало, чтобы они встречали меня с джазовым оркестром.

Мама тут же уходит в кухню с загадочным выражением лица, оставляя нас на пару минут одних.

– Я должна тебя поздравить, – начинает Брук, – ты проделала огромный путь! Провела вдали от нас три недели и выжила, ни разу не позвонив и не попросив тебя забрать!

Ох, узнаю свою сестру – ехидство в чистом виде. Конечно, Брук не удержалась и съязвила, ведь меня не было достаточно долго, а это значит, что ей не над кем было издеваться. Над мамой уж точно она не стала бы, а над Питером… Без сомнений.

– Ты очень преобразилась, – произносит Брук. – Даже во взгляде появилось что-то особенное.

– Я была в Кентской пещере, – таинственно говорю я ей, – и там меня укусил ядовитый паук. Вот и взгляд поменялся. Я бы на твоем месте так не прикасалась ко мне и вообще близко рядом не стояла.

Брук бледнеет на глазах почти до полуобморочного состоянии. Я тоже умею играть в такие игры, и вот как раз сейчас проверяю, кто первый дойдет до финиша. Она отходит от меня назад, прикусывая губу. Поверила.

– Расслабься, – добавляю я, – яд высосали.

Меня разрывает смех, и уже я кидаю сестру на диван. Она взвинчивается и хватает тяжелую артиллерию – подушки. Одну кидает мимо, а другая попадает мне прямо в бок. Мы обе искренне смеемся. И, когда она повергает меня очередным броском, я пытаюсь отдышаться.

– Как ты можешь меня пугать? Я чуть не откинулась. Хоть это и был бы неплохой контент для поста в «Инстаграме», я все-таки распереживалась. – Брук в своем репертуаре.

– Брук, ну ты и стерва!

Подушка летит обратно, в ее сторону.

– Ни капли не изменилась за три недели.

– А должна была? – смеется Брук, поглядывая на меня с прищуром.

Наш диалог прерывает мама, которая движется ко мне с букетом розовых пионов. Мои любимые цветы. Обычно они дарят мне их на день рождения, но до него еще две недели. Я с восторгом гляжу то на маму, то на Брук. Не могу поверить, что это для меня!

– С приездом, милая! – Голос мамы заставляет широко улыбнуться.

– Меня достало убираться одной, – тихо признается Брук, отводя насмешливый взгляд в сторону. – Наконец-то ты приехала!