Путеводитель по стране сионских мудрецов

Глава 10

Так чем же все-таки знаменит оазис Эйн-Геди и что в нем произошло? Ну, прежде всего, это оазис. То есть кругом пустыня, а тут — райский сад и даже с водопадом. Честно говоря — не Ниагара, но все-таки.

И для начала — грех не рассказать одну прекрасную историю. Израильтянам свойственна любовь к животным (правда, из числа поклонников фауны следует исключить ортодоксальных евреев, которых даже кошка, не говоря о собаке, повергает в мистический ужас). Так вот, в районе Мертвого моря, в оазисе Эйн-Геди водятся леопарды. Когда-то, во времена оны, они встречались на каждом шагу, а теперь их менее десятка.

При входе в заповедник — большой щит. Суровое предупреждение о том, какие кары ожидают человека, мешающего мирной жизни леопарда, заканчивается призывом не приближаться к милой зверюшке, дабы не повредить ее самочувствию. Что делать, если леопард выразит намерение познакомиться с вами поближе, не сказано. И справедливо: в конце концов, законом охраняется леопард, а не вы. Да что там! В какой еще стране, скажите вы нам, сводки новостей открывались бы сообщениями о случке животных? А в Израиле это было. Лет этак двадцать пять назад, в семь утра мы услышали, что Александр Яннай трахнул Шломцион (леопардам дают имена исторические) по первому разу. Радовались мужчины и женщины — у нас будут юные леопардики. Однако радость эта обернулась неслыханным унижением мужского населения страны Израиля. Ибо каждый час сводки открывались все тем же сообщением — менялось лишь число: тридцать, пятьдесят, сто пятьдесят… И с каждой такой новостью головы мужчин клонились все ниже и ниже. Как реагировали на это женщины, нам не известно. Успокоился этот Казакова к полудню на триста семьдесят четвертом заходе.

Когда-то здесь обитали ессеи (секта живших обособленно от общества), во времена римлян стояла первая фракийская когорта Десятого легиона, скрывались тут повстанцы Бар-Кохбы, но самое главное — именно здесь, «в безопасных местах Эйн-Геди», если забраться наверх и пойти к истокам водопада, прятался от царского гнева Давид.

Посмотрите на эти пещеры, и пусть вам сердце подскажет, в какую именно из них «зашел Саул для нужды» (Библия, в отличие от прочих эпосов, либерально относится к физиологическим потребностям человека). А в этой пещере как раз и скрывался Давид со своей командой. Покуда царь тужился, дружки стали подбивать Давида: мол, давай кончай гада! Но хоть и много чего было в Давиде накручено — в том числе водились и весьма порочные наклонности, — но подлости в нем не было. Убить со спины, да еще при акте дефекации? Нет. Хочется думать, что помимо просто человеческой порядочности в Давиде также были чисто эстетические задатки, не позволявшие ему убить царя в подобных обстоятельствах. Поэтому все, что сделал Давид, — это отрезал у царя «край одежды». Тот факт, что Саул не обратил на это никакого внимания, скорее всего, свидетельствует о том, что… — нет, мы не будем говорить о чем. В конце концов, мы пишем не учебник по физиологии! Одним словом, когда Саул закончил то, что начал, и вышел из пещеры, тогда только вышел из пещеры и Давид, помахивая куском ткани, и произнес трогательную речь.

Как мы уже говорили, Давид был одним из лучших краснобаев Древнего мира, так что не удивительно, что Саул устыдился и расплакался, пообещав больше так не поступать, но на всякий случай и с Давида взял клятву не делать ему пакостей. Итак, Саул отправился восвояси, а Давид промышлял для пропитания мелким рэкетом. Да-да, из песни, как говорится, слова не выкинешь…

*

Впрочем, идиллия эта длилась недолго, и Саул опять стал гоняться за Давидом — и опять история повторилась. На этот раз проворный Давид стащил у спящего царя копье и «сосуд с водой». (Уже в древности было известно, что здесь надо всюду таскать с собой бутылочку с водой и пить, даже если не хочется.) И опять Давид обратился к царю, и снова (честно говоря, в хорошей литературе такой повтор недопустим, что доказывает подлинность Библии) царь устыдился и обещал, что больше не будет.

Оставив царя метаться между угрызениями совести и манией преследования, Давид — жить-то надо — поступил на службу к филистимлянам. Хорошего тут мало, только в жизни всякое бывает, в том числе — и некрасивые поступки. Так прошло полтора года. И филистимляне решили, что расправиться с Саулом, которого покинул Давид, будет для них пара пустяков. Положение Давида в этой ситуации было весьма двусмысленным. Но тут ему повезло. Хотя царь Гата, у которого Давид был вассалом, полностью ему доверял, остальные филистимлянские князья воспротивились участию Давида в этой кампании. Таким образом, Давид был избавлен от возникшей было нравственной проблемы.

Перед битвой царь Саул обратился к Андорской волшебнице с просьбой вызвать для совета тень пророка Самуила. Тень явилась и с удовольствием свела старые счеты, злорадно сообщив царю, что не только победы ему не видать как своих ушей, но и сам он погибнет, и сыновья его, и войско его. И вот тут мы в последний раз с уважением и глубокой симпатией обратим взор на первого еврейского царя. Да, он явно страдал и маниакально-депрессивным психозом, и всем тем, чем обычно страдают цари, тираны и более мелкие сошки, чьей мечтой и целью жизни является власть. Но он-то, простой пастух, этой власти не искал! Ему ее навязали! И не вина его, а лишь беда его, что пагубные хворости властителей Саула не миновали.

*

Выслушав пророка, Саул не бежал, не искал спасения. Зная, чем для него битва закончится, он в последний раз в своей жизни, скомандовал своим солдатам «За мной!» (ибо нет в израильской армии приказа «Вперед!», а есть только «За мной!»), и хочется думать, что произнес он это со спокойной душой. Скорее всего — даже с облегчением, поскольку знал, что в этот день его тяжелая миссия пришла к концу. Битва происходила на горе Гильбоа, которая находится как раз между городами Бейт-Шеаном — или, как его в старину называли, Скитополисом — и Афулой.

Города Афула и Бейт-Шеан внимания никакого не заслуживают, а Скитополис — наоборот. До того как стать Скитополисом, он звался Бейт-Шеаном, как и сейчас, и именно на его стенах после гибели на горе Гильбоа были выставлены тела царя Саула и его сыновей. Кроме этого, он знаменит тем, что здесь снимался фильм «Иисус Христос — суперстар». Город этот основал фараон Тутмос III. Сегодня большая часть города раскопана и являет собой зрелище весьма впечатляющее. Здесь обнаружили много изумительных мозаик, часть из которых находится в Музее Израиля в Иерусалиме. Есть там и амфитеатр на десять тысяч человек, и театр, и бани, и фонтан, так что любителям древности — это лакомый кусочек. Здесь даже можно посидеть в античном сортире! Кроме того, там по ночам устраивают ошеломительные цветосветомузыкальные действа — куда там Голливуду!

Что же до горы Гильбоа, то она от горя и стыда за то, что ей пришлось стать местом гибели несчастного царя с потомством, облысела. Такое бывает с горами тонкой душевной конституции. Вот так: взяла и облысела. Зато от этого потрясения на ней выросли черные ирисы, которые растут и цветут только на ней, а больше нигде, и ранней весной это удивительное растение может наблюдать всякий желающий, и вы в том числе, совершенно бесплатно. По прошествии многих-многих сотен лет и при заботливом участии еврейских земледельцев гора Гильбоа все-таки стала опять покрываться растительностью и обросла, как в стародавние времена, но кой-какие проплешины все-таки остались.

Давид, очень переживая гибель Саула и своего любимого друга Ионафана, сочинил по этому поводу несколько трогательных строк. Затем, оставив филистимлян, увел своих ребят в город Хеврон, в землю его родного колена Иегуды (где пещера, в которой похоронены патриархи и праматери), и стал царствовать.

В то же время выживший сын Саула Иевофсей царствовал над остальным Израилем. И в результате этой ситуации случилась довольно долгая вялотекущая война со многими жертвами, в том числе — и самим Иевофсеем, и многими выдающимися людьми того времени. Все они погибли разнообразными смертями, и царь Давид каждого оплакал в трогательных стихах, исполненных высокого поэтического достоинства. Когда наконец всех поубивали и родник, питавший литературные таланты Давида, временно иссяк, то все колена (за неимением другой кандидатуры) присягнули Давиду. И поскольку стал теперь Давид не просто вождем одного колена, а всеизраильским царем, то, дабы избежать упрека в поблажке собственному племени, решил он перенести столицу из родимого Хеврона в нейтральное место. Оно нашлось на границе между территориями колена Иегуды и колена Вениамина. Маленький занюханный городишко, стоявший на водоразделе на краю пустыни. Зато в центре страны, как раз на пересечении различных торговых путей. Правда, небольшая закавыка там все же была, ибо жили в этом городе иевусеи — народец такой. И поскольку добровольно свой город они покидать не хотели, а другого подходящего места для столицы не было и не предвиделось, то у царя Давида не оставалось никакого другого выхода, как этот город захватить. Что он и сделал. И город этот назывался — Иерусалим,