Путеводитель по стране сионских мудрецов

Послесловие

Одна приятельница наша, живущая в Париже, созвонилась со своей подругой, обитающей где-то в Швеции, и они совместно отправились куда-то погреться и подышать морским воздухом. Расположившись на пляже, они оживленно чирикали о своих делах и заботах, как вдруг к ним обратился пожилой еврей, степенно загорающий под тентом.

— Я извиняюсь, — сказал он, — я слышу русскую речь, я тоже из России, но сейчас живу в Израиле.

Выразив по этому поводу живую вежливую радость, подруги продолжали разговор. Однако же еврей не унимался.

— Я извиняюсь, — снова сказал он, — а вы где живете?

Подруги сообщили ему, что живут во Франции и Швеции.

— Вот вы мне и скажите, — попросил еврей, — что вы думаете об Израиле? Только скажите объективно.

Наша приятельница, человек весьма ученый и логично мыслящий, терпеливо объяснила, что поскольку она может высказать лишь собственное мнение, то объективным оно быть не может, оно будет субъективным, то есть личным.

— Нет, вы меня не поняли, — поморщился еврей, — и я вам объясню. Многие люди говорят об Израиле плохо, а это — не объективно.

Мы вспомнили слова этого симпатичного мыслителя, чтобы сказать: все то, что мы писали и пишем об Израиле, — наши личные раздумья и ощущения. Поэтому в них гордость перемежается стыдом и болью.

Мы пишем эти строки под звуки оружейных выстрелов, доносящихся из расположенной неподалеку арабской деревни. Так стреляют в воздух в те дни, когда радуются сердце и душа, — на свадьбах, например. Или при известии про обрушение двух башен-близнецов и гибель нескольких тысяч находившихся там американцев. А сегодня, очевидно, празднуется освобождение из тюрьмы закоренелого убийцы (размозжившего о камень голову еврейского младенца на глазах у матери). Его обменяли на тела двух погибших израильских солдат. Таково отношение к своим детям нашей безалаберной страны. Однако краткое донельзя послесловие — о несколько другом.

*

Есть на сегодня некий факт (скорее, ситуация), который очевиден всем, кто видит мир открытыми глазами: на планете нашей то ли назревает, то ли началась уже третья мировая война. Нарыв, образовавшийся на молодой религии ислама, называют все по-разному, но суть его едина: джихад — священная война — объявлен всему человечеству. Название — зеленая чума — как нельзя более точно соответствует этому явлению. И немыслимое, темное количество арабов-мусульман (покуда – мирных граждан), заселяющих Европу, год от года умножаясь, — залог неминуемых удач этой чумы.

Забавно, что еще сто лет назад об этом проницательно и точно (вовсе не предполагая, откуда придет беда) написал русский философ Василий Розанов: «Европейская цивилизация погибнет от сострадательности… Механизм гибели европейской цивилизации будет заключаться в параличе против всякого зла, всякого негодяйства, всякого злодеяния…» Не правда ли, вполне сегодняшние слова?

Форпостом западной цивилизации волей-неволей оказался Израиль. И что бы кто бы ни кричал, Израиль исполняет свою роль. Во что нам обойдется эта стойкость, мы узнаем позже. Но мы уже платим за нее.

Весной 2008 года (в месяц нисан по еврейскому календарю, только числа не упомним) собрались мы посетить город Тель-Авив. Цель этой поездки была крайне проста — мы выпить ехали. Было этак часов шесть вечера, когда нежные, редкие в наших широтах сумерки мягким светом обволакивали камни иерусалимских домов. И небо было задумчиво-голубым, а не хамсинно-белым, и не адским палящим жаром дышало оно, а напротив — свежестью и тонким ароматом неведомых нам цветов и растений.

У выезда из города, рядом с Центральной автобусной станцией, мы остановились на светофоре. Красный. Он всегда горит, когда хочется выпить или торопишься по делу. Люди вокруг спешили кто куда, как и на всех вокзалах в мире. И вдруг бесцельно блуждающий взгляд наш упал на странную фигуру, всем своим видом являвшую живой контраст копошащемуся людскому муравейнику.

На вид человеку было лет шестьдесят пять — семьдесят. Невысокий, одетый в клетчатую фланелевую рубашку, помятый серый пиджак и такие же мятые, бесформенные серые брюки, падающие складками на стоптанные сандалии, человек этот держал в тронутых старческими пятнами руках палку с фанерной дощечкой. На дощечке было написано всего одно слово: «Мессия». Люди обтекали его, будто не видя, не замечая, как не замечают фонарный столб, машинально уклоняясь от столкновения, и спешили дальше, а он стоял, подняв свое обтянутое желтовато-серой кожей лицо к небу, и молча глядел в его глубину. И козырек его серой кепки, такой же поношенной, как пиджак и брюки, был направлен по диагонали вверх, словно просьба, молитва или просто сообщение: вот я.

Самые разные люди — женщины, мужчины, дети, молодые и не очень, солдаты, хасиды — сновали в разных направлениях. А неподалеку стояли два киоска, в которых продавали колу, спрайт, пиво, сэндвичи с яичницей, жареными баклажанами и сыром, питы с фалафелем и хумусом, сигареты, жвачку, газеты, журналы — весь тот нехитрый набор снеди и вещей, которые могут скрасить человеку поездку, особенно если устал он после рабочего дня, а ехать долго. Около киосков тоже толпился народ, а он, человек в кепке, неподвижно стоял, держа свою обращенную к небу голову чуть набок, и дощечка с надписью «Мессия» была позолочена закатным светом.

Пронзительный гудок сзади истерично оповестил нас о том, что зажегся зеленый свет, и все автомобильное стадо двинулось вперед и вниз на тель-авивскую дорогу. Так и осталось для нас загадкой, с какой целью держал тот человек дощечку в своих старых руках. Встречал Мессию? А может быть, он информировал народ о Своем прибытии?..

Автомобильная колонна, снова задержавшись у садов Сахарова, проскользнула по серпантину мимо кладбища Гиват-Шауль, где лежит много народу, а среди них — наши друзья: и Виля Цам, и Юра Аранович, и Зоара Шац, — описала широкую дугу у поселка Моца, где есть следы динозавров, и вырвалась на прямую, ведущую к морю дорогу — туда, где ждали выпивка, закуска и друзья.