Путь к блаженству

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Храмовая танцовщица

Этот сон, приснившийся, когда мне шел пятнадцатый год, не был обычным. В то время в своих снах я редко испытывала физические ощущения, подобные ощущению полета по воздуху. Разумеется, тогда я не знала, что символы «раскачивания» и «полета» заключают в себе сексуальный смысл. Психоаналитики сказали бы, что я испытывала сексуальное влечение к своему отцу, комплекс Электры. Прошло много лет, прежде чем я позволила себе задуматься над «странным ощущением» внизу живота и научилась свободно смеяться и свободно отдавать себя на волю неуправляемой стихии — будь то стихия аплодисментов или оргазма. Но в те годы я была для этого слишком осторожной.

Меня воспитывали так, чтобы я росла «хорошей» девочкой, то есть зависимой от взрослых и послушной. Слезы как форма сопротивления еще допускались, но к любым проявлениям гнева с моей стороны родители относились абсолютно нетерпимо. Бунтарские мысли подавлялись в зародыше (что, несомненно, способствовало моим астматическим приступам), и я, как правило, безропотно усваивала воззрения моих родителей, учителей и сверстников. Потребовалось много лет, прежде чем я сумела осознать, что могу быть права, даже когда другие со мной не соглашаются, или что я могу самостоятельно выбрать для себя лучший путь, нежели путь, выбранный за меня моими близкими. Но до тех пор я изо всех сил старалась держать свои от природы сильные эмоции под полным контролем и ступала по жизни осторожно, проторенным путем.

Однажды, когда я была подростком, наша семья в солнечный воскресный полдень собралась на мощенной камнем террасе, и каждый занялся своим делом. Вдруг я услышала очень слабый крик, доносившийся издалека. «Что это было? Вы что-нибудь слышали?» — спросила я. Все стали прислушиваться, но ничего не услышали. Звук был едва различимым, почти как дуновение ветерка. Все пришли к выводу, что он мне почудился. И все-таки мне казалось, что я продолжаю что-то слышать. Оставив их на террасе, я пошла вниз по дороге, в поля, прислушиваясь к слабому звуку. Звук сделался более громким, и теперь я почти не сомневалась, что действительно слышу его. Я бежала по высокой траве, внимательно оглядывая все вокруг, и наконец увидела поникшее тельце двухлетней девочки в пляжном костюмчике и панаме. Ее личико было все в грязи и слезах, и у нее уже не было сил рыдать. Я схватила ее на руки и принесла домой. Все засуетились, вызвали полицию, и маленькую девочку (которая, как оказалось, ушла с одной из богатых вилл на другой стороне холма и заблудилась в полях, начинавшихся напротив нашего дома) вернули родителям. Мне было приятно, что я помогла; но более всего меня, девчонку, поразило тогда то, что я оказалась права, хотя никто мне не верил. Насколько я помню, это был первый раз, когда я поверила себе больше, чем другим. Вплоть до того момента я всегда была склонна думать, что ошибаюсь, если другие отстаивали свою точку зрения с уверенностью.

Этот единственный случай не изменил моего пассивного отношения к жизни, но спустя несколько лет, когда мне было двадцать два года и я родила собственную дочь, мое доверие к себе самой значительно окрепло. Я очень чувствительна к боли и потому решила, что лучший способ выдержать роды — это узнать о них как можно больше. Когда я спросила маму, что больнее — роды или менструация, она мне насмешливо сказала: «Что больше, слон или мышь?» Моя невестка, работавшая медсестрой, с апломбом говорила: «Не верь никому, кто будет рассказывать тебе, что рожать не больно!» Я хотела хоть как-то подготовиться к предстоящему. Поэтому я стала посещать курсы по подготовке к естественным родам и упорно тренировала мышцы таза.

Между окончанием курсов и датой, когда мне предстояло рожать, должно было пройти почти три месяца. (Я знала точную дату зачатия, потому что мой муж тогда находился в армейском лагере. Он иногда приезжал на уикэнды — в один из таких дней я и забеременела.) Схватки начались в шесть утра, когда еще было темно, с отхода околоплодных вод. Это произошло на десять дней раньше срока, и потому я с трудом верила, что у меня действительно начались роды[32]. По дороге в больницу каждые две минуты я испытывала странное тянущее ощущение в животе, но думала, что у меня ложные схватки. Когда оказалось, что мост Джорджа Вашингтона (на пути между Фортом Бельвуар, штат Вирджиния, и больницей, находившейся в округе Колумбия) развели, чтобы пропустить корабль, мой муж запаниковал. Я же вела себя так, как будто меня это вовсе не касается. Однако к тому времени, когда мы проехали через мост, добрались до больницы, я почувствовала себя нехорошо. Тянущие боли возобновлялись без всякой передышки, и меня начало мутить.

Медсестра, занятая приготовлением клизмы, с легким пренебрежением спросила: «Это ваш первый ребенок, не так ли?» — намекая, что я, как видно, маменькина дочка, если раздражаюсь уже сейчас. Ощущая некоторый дискомфорт, я осторожно побрела в родильную палату. Когда врач, направляясь за свежим халатом, прошел мимо меня, я ему сказала: «Послушайте, мне больно, глубокое дыхание не помогает». Сокрушенно покачав головой, он ответил: «Плохо, что у вас был такой длительный перерыв между окончанием курсов и родами» — и ушел переодеваться. Я лежала, вцепившись в руку мужа, и думала: «Если мне станет еще хуже и так будет продолжаться часами, я больше не буду удивляться, что некоторые женщины во время родов принимают лекарства!» У меня никогда раньше не было ребенка, и я решила все предоставить на усмотрение врачей и медсестер. Меня захлестывали воспоминания о посещении родильного отделения, что входило в программу курсов, и о том, как женщины кричали и звали на помощь.

В это время вернулся доктор в новом белом халате и, осмотрев меня, был поражен: «Боже мой, да у вас уже головка ребенка показалась!» Началась суматоха, доктор кричал, что надо срочно готовить родильную палату, и предлагал всем посмотреть на «женщину с курсов, которая здесь всего с десяти тридцати утра: у нее уже все раскрылось, а она ни о чем не подозревает!». Когда меня привезли в родильную палату, где собралась толпа любопытствующего медперсонала, я в первый момент оробела, как дебютантка на сцене. Меня предупредили, что надолго оставлять головку ребенка в таком положении нехорошо, поэтому я стала тужиться и в двенадцать тридцать легко родила. Оказалось, что для первых родов я побила рекорд — все закончилось за шесть с половиной часов. Вся анестезия ограничилась местной инъекцией зилокаина, когда мне разрезали промежность, а настоящую боль я почувствовала единственный раз — при наложении швов. Труднее всего оказалось перестать тужиться, когда ребенок уже начал выходить. Взяв на руки моего собственного прекрасного ребенка, я поняла, что в первую очередь должна прислушиваться к себе самой, к тому, что чувствует мое тело, к моим ощущениям. Самый замечательный специалист узнает о том, что со мной происходит, только осматривая меня снаружи. Я же знаю себя изнутри и поэтому вполне могу доверять себе.

Именно во время своей беременности, когда мне наскучила работа по дому, я всерьез начала учиться в колледже. До замужества я забавы ради прошла пару курсов по семейной экономике, но теперь стала заниматься по регулярной программе. Я была готова учиться. Выйдя первый раз замуж, я оставила ужасный дом, где провела свою юность, но моя жизнь превратилась в скучную рутину. Я думала, что смогу с радостью посвятить себя домашнему хозяйству, однако положение жены армейского офицера и наша квартира казарменного типа мне быстро наскучили. Я с жадностью ухватилась за возможность посещать курсы, рассчитанные на военнослужащих и членов их семей. Мой ум легко усваивал новые знания, и я отправилась в свое первое интеллектуальное путешествие.

На протяжении следующих нескольких лет я совмещала уход за ребенком и работу по хозяйству с усиленной учебой и безостановочными поисками. Я бывала попеременно то несчастной, то радостной, однако благодаря занятиям в колледже впервые обрела уверенность в себе. Я закончила колледж как лучшая ученица в классе, получив, кроме степени бакалавра, все возможные отличия — так велика была моя жажда знаний. Я могла в совершенстве запомнить почти весь материал — в той мере, в какой он был фактическим, статистически проверенным и доказанным. Мне хотелось впитать в себя и постигнуть все, но я не доверяла аморфному, поэтическому, фантастическому. Убедившись, что путь воображения опасен, я обратилась к науке. Только наука, в которой все проверяется четким экспериментальным путем, казалась мне надежным и привлекательным жизненным поприщем. Искусство, театр, литература хороши как развлечения, но им, как мне тогда представлялось, не хватает конкретности, обоснованности. Я понимаю, что представители других наук (математики, физики и т. д.), возможно, воспринимают клиническую психологию как «аморфную» и неточную дисциплину, — но для меня она являла собой воплощение разума, ясности и здравого смысла. Я увлеклась этой наукой и достигла в ней определенных успехов.

Собственно, потребность в контроле распространялась на все уровни моего бытия. Даже мое тело стало «жестким», скованным. Я старалась максимально избегать любых спортивных занятий и содрогалась от ужаса, когда в меня целились волейбольным мячом. Одним из проявлений этой телесной скованности были частые запоры. Я уже давно переживала внутренний конфликт, связанный с моими сексуальными ощущениями. Я по природе своей очень чувственна, и мне нравится, когда меня держат в объятиях, когда ко мне прикасаются, однако религиозное воспитание допускало подобные удовольствия лишь в самых ограниченных пределах.

Как многие люди моего поколения, я разрывалась между естественными импульсами и этическими запретами. До замужества во мне, молодой девушке, находился как бы встроенный выключатель. Я могла поцеловаться, даже при случае позволить довольно смелые ласки, но всегда подсознательно ощущала некий предел, которого приличной девушке не подобало переступать — «до этого момента, но не дальше». Урок был хорошо затвержен: как бы ни волновали меня чьи-то объятия, как бы ни кружилась голова от страсти, как бы ни поднималась во мне волна желания, я все-таки всегда послушно останавливалась. Даже после помолвки и свадьбы во мне сохранился внутренний «выключатель». Разумеется, я могла заниматься любовью — но не в полную силу, не с полной самоотдачей. Я не испытывала оргазма. Я постоянно оставалась в подвешенном состоянии, как бы на грани: возбуждалась, но не получала удовлетворения; разочаровывалась вновь и вновь.

Этому состоянию балансирования на грани сопутствовал страх потери контроля над собой. Мне казалось, что оргазм равносилен распаду личности, растворению в небытии, подчинению чужеродной власти. Я не могла довериться «дикому», самозабвенному состоянию оргазма. Для меня оргазм был невыносимым излишеством, и я предпочитала обходиться без него. За тринадцать лет замужества я испытывала оргазм не более полудюжины раз и почти пришла к заключению, что секс вряд ли заслуживает особого внимания. Поскольку мое тело было таким зажатым, настроения быстро менялись и я легко разражалась слезами, в которых находила некоторое облегчение.

Эта напряженность отражалась в моих снах. Их очень рано стали отягощать нравственные терзания по поводу сексуальных влечений. Однажды на пляжной вечеринке, когда мне было лет тринадцать-четырнадцать, я оказалась в автофургоне вдвоем с сильно возбудившимся парнем. Когда я сочла нужным прекратить наши ласки, он не захотел или не смог остановиться. К моему изумлению, он стал извергать сперму у меня на глазах. В ту ночь мне приснилось, что я пробираюсь между канализационными трубами, из которых капает грязь, — в этом образе явно воплотилось мое отвращение к пережитой ситуации. Иногда даже ласки жениха вызывали в моих снax образы испачканных свадебных нарядов и смятых лилий.

Позднее, когда я уже была замужем, в моих сновидениях четко отразились мое постоянное возбуждение и столь же постоянная сексуальная фрустрация. Даже сейчас, если я на некоторое время оказываюсь лишенной секса, в мои сны вторгаются «голодающие создания». Взъерошенные, неделями не кормленные птицы в клетках или заброшенные голодные кошки символически намекают на то, что со мной происходит.

Только много позднее, когда моя жизнь действительно пришла в норму, когда я стала меньше конфликтовать сама с собой и обрела по-настоящему надежную опору в лице опытного и любимого мною мужчины, я почувствовала, что могу забыться, раствориться в другом человеке и при этом сохранить себя. Оргазм стал неотъемлемой, почти каждодневной частью моего существования.

И мои сны очень быстро отразили произошедшую наяву перемену. Теперь, когда в них появляются сексуальные символы, эти символы обычно бывают позитивными: я втираю в свою кожу благовонные масла, либо облачаюсь в роскошные меха или шелковые платья, либо мне дарят охапки ароматных цветов. Но чаще сексуальность выражается напрямую. Персонажи моих сновидений часто и с легкостью занимаются сексом, они испытывают оргазм. Я решила, что в сновидениях должна стремиться испытать оргазм с каждым из своих любовников и от каждого получить подарок на память — ведь каждый из них олицетворяет какой-то аспект меня самой, который до тех пор не был полностью интегрирован[33]. Количество моих любовных партнеров (в сновидениях) увеличивалось, и я стала чаще испытывать страстные чувства как в сновидческой, так и в бодрствующей жизни.

Собственно говоря, я открыла еще один уровень сексуальности. Научившись в конце концов воспринимать свои сновидения осознанно, я начала во сне испытывать оргазмы огромной силы. Всем своим существом я чувствовала потрясающий душу и тело взрыв — наяву подобное случается лишь изредка.

Сначала я подумала, что частые оргазмы в сновидениях были результатом длительного периода фригидности в моей бодрствующей жизни. Я объясняла их внутренней потребностью убедить себя, что я все еще способна испытывать оргазм.

Однако оргазмическая реакция стала настолько постоянной, почти неотъемлемой частью моих осознанных снов, что я вскоре предпочла иное объяснение. Я решила, что по своей воле «настраивалась» на очередной оргазм, ибо в состоянии осознанного сновидения человек может выбрать для себя любой вид деятельности и оргазм — приятный выбор. Я знала, что люди, обладающие способностью осознанного сновидения, часто настраивают себя на полет и что ощущение полета нередко предшествует или сопутствует состоянию осознанного сновидения. Очевидно, я настраивала себя на оргазм — точно так же, как в другие моменты настраивалась на полет.

Однако в итоге я все-таки пришла к иному заключению. Моя теперешняя гипотеза состоит в следующем: Оргазм является естественной частью осознанного сновидения. Мой собственный опыт убеждает меня в том, что осознанное сновидение по природе своей оргазмично. Слишком многие из моих студентов рассказывали об аналогичных экстатических переживаниях во время осознанного сна, чтобы я могла отнести этот феномен на счет своих личных особенностей. Речь идет о своего рода мистическом переживании, мини-просветлении, когда человек осознает, что видит сон, и может продлить это состояние. Мне представляется вполне возможным, что в состоянии осознанного сновидения мы стимулируем ту область мозга (или цепь реакций), которая связана с экстатическими состояниями любого вида. Ощущения полета, сексуального наслаждения, приятной остроты восприятия и внутренней целостности — все это естественные следствия длительной практики осознанного сновидения.

Когда я только начинала видеть осознанные сны, я просыпалась непосредственно перед наступлением оргазма, во время него или сразу же после. Теперь я научилась оставаться в этих особых состояниях дольше и экспериментировать с ними.

Я проделала длительный путь с тех пор, как была костлявой девочкой-подростком со скованным всяческими страхами телом. Я уже и не та замкнутая студентка колледжа, которую однокурсницы называли «ледышкой». Мое тело стало частью меня, оно послушно моим намерениям. Оно может легко отдаваться страсти и так же легко освобождаться от напряжения, сковывающего плечи и шею; оно стало более гибким и подвижным благодаря занятиям йогой и тайцзи. Недавно я открыла для себя еще один вид деятельности, принесший в мою жизнь дальнейшие изменения.

Я всегда была чувствительной к ритму (хотя никогда не обладала музыкальным слухом). Барабанная дробь возбуждает меня, а движения народных танцев с их четким ритмом всегда доставляют радость. И хотя до недавнего времени я никогда специально не училась танцевать (школьные уроки бальных танцев не идут в счет), теперь я стала иногда посещать курсы по современным и фольклорным танцам, а также по синхронному плаванию, и в моих снах вот уже несколько лет постоянно присутствует танец. Мне снятся чудесные представления, а порой я вижу себя в роли танцовщицы, выдумывающей невероятные движения и ритмы. Я переживаю опыт танцовщицы во сне.

В одном очень странном по ощущению сне я была одновременно танцовщицей и ее далекой прародительницей — танцовщицей в храме. Несомненно, во сне «обыгрывался» тот факт, что я закончила Темпльский университет^{6}, но в нем было и нечто большее. Во сне я ощущала себя одновременно самой собой и своей прародительницей, храмовой танцовщицей. Я переживала сразу две реальности. В другом сне, где я также танцевала, я вдруг начала петь:

Трудно сказать, сны ли меня вдохновили или я просто хотела стать более стройной, так как предстояло рекламное турне в связи с выходом в свет моей первой книги, — но я начала обучаться танцу живота. У меня не было намерения когда-либо выступать перед публикой, я лишь хотела поупражняться и испытать, что это такое, на собственном опыте.

Теперь позади уже более трех лет тренировок, и мое тело становится все более и более свободным. В самом начале, как у всех новичков, мои бедра были скованными и могли совершать только обычные для западных танцев движения. За несколько месяцев диапазон их движений расширился и изменился. Связки растягивались медленно, но в конце концов стали гибкими, а движения — плавными и широкими. Многие месяцы упражнений на вытягивание и вращение шеи, повороты плеч, движения грудной клетки и перекатывание живота то вверх, то вниз не могли не подчинить тело особому ритму.

На одном из первых уроков преподавательница сказала нам: «Перенесите вес тела на правую ногу». К своему удивлению, я обнаружила, что мой вес уже приходится на правую ногу. Я начала замечать, что, когда спокойно стою, мой центр тяжести всегда смещен несколько вперед и вправо. В результате вся моя правая сторона более «зажата», чем левая. Когда я выполняла «переднюю восьмерку», стандартную фигуру танца живота, мои бедра легко отклонялись влево, но при движении вправо были гораздо более скованы. Я всегда порывалась двигаться, делать что-то — и потому правая сторона моего тела была постоянно слегка напряжена, готова к действию. Осознав это, я смогла выработать у себя центрированную, сбалансированную осанку. Благодаря целенаправленным занятиям моя правая сторона расслабилась и пришла в большее равновесие со всем телом. Я все еще изредка напоминаю себе, что должна снять напряжение с правой стороны, правильно распределить вес тела, — но мои бедра стали сильными, и тело легко раскачивается вправо-влево в ритме средневосточных мелодий.

Благодаря танцу живота в деятельности моего организма произошли и другие глубокие изменения. Мои некогда сжатые астматические легкие постепенно расширяются, так как три-четыре раза в неделю я получаю интенсивную физическую нагрузку и при этом глубоко дышу. Я занимаюсь так, что с меня ручьями льется пот, — в результате, если раньше меня постоянно знобило, теперь мое тело стало гораздо менее чувствительным к холоду. Когда другие люди жалуются, что мерзнут, меня согревает внутренний источник тепла. Раньше при длительных прогулках я всегда плелась в хвосте. Теперь же жалуются другие, в то время как я чувствую себя по-прежнему бодрой и у меня ничего не болит. Несомненно, постоянные физические упражнения положительно сказались на моей сердечно-сосудистой системе и обмене веществ, но, кроме того, мне кажется, что у меня появилась внутренняя энергия и сила, то есть нечто большее, чем просто сила мышц.

Я не удивилась, когда обнаружила, что, начав танцевать наяву, стала больше танцевать и во сне. Однако меня позабавило, что теперь в своих снах я нашла танцу новое применение. Во время недавнего полета во сне я, вместо того чтобы, как обычно, двигаться «в стиле пловчихи» (оттолкнуться от земли и «брассом» скользить в воздушных потоках), просто вильнула бедрами, как будто танцую шимми. При этом словно бы включился мотор, я легко оказалась в воздухе и понеслась вперед в «танцующем» полете.

Так за многие годы я наконец научилась доверять своему телу. Я могу позволить себе расслабиться на любом уровне. Мое тело должно было обрести силу, свободу и гибкость, прежде чем я осмелилась разрешить своему сознанию шагнуть за пределы известного науке, за пределы того, чему учат и что находит подтверждение в статистических данных. Теперь я не боюсь освобождать также и свое сознание. Я позволяю своему телу легко откликаться на внутренние и внешние ритмы. Некогда я тянула за нитки, чтобы заставить танцевать марионеток. Теперь я вслушиваюсь в ритм и танцую сама — свободно, легко, творчески, оргазмично, в моем собственном жизненном пространстве. И это жизненное пространство с каждой ночью расширяется.