БЛИЖЕ К КОНЦУ обычного запутаного сна, в котором я, между прочим, попала под дождь (мотив холода), а у моей матери закружилась голова (мотив головокружения у какого-то персонажа, отличного от меня, появился в моих снах значительно раньше, чем мотив головокружения у меня самой), место действия вдруг резко меняется:
Солнечным ветреным днем я взбираюсь на красивый холм. На ходу я размышляю о романе «Джейн Эйр», который прочитала несколько месяцев назад: о том, что сон Джейн сыграл решающую роль в развязке ее истории. Вдоль дороги, по которой я иду, растут яркие цветы, и, проходя мимо, я срываю самые красивые из них. Некоторые цветы, стоит до них дотронуться, осыпаются, и я говорю себе («планирование снов»): «Этого нельзя допускать. Я могла бы обращаться с ними бережнее». Хотя во сне это трудно осуществить и, несмотря на все мои старания, лепестки облетают, а стебли ломаются, я все-таки ухитряюсь набрать целую охапку прекрасных, без единого дефекта, цветов.
Добравшись до вершины холма, я становлюсь свидетельницей величественной сцены. Опустив глаза, я вижу, что внизу подо мной тянется длинная каменная стена. Через довольно большой пролом в кладке видна протекающая за стеной река; я знаю, что это царская река. Я, очарованная, наблюдаю за тем, как маленькие лодки с сидящими в них смуглыми людьми проплывают мимо пролома. Я почему-то уверена в том, что эти люди — родичи царя.
Поравнявшись с холмом, некоторые из них смотрят вверх и, заметив меня, дружелюбно улыбаются. Я чувствую, что у меня на голове какой-то особенный убор — может быть, шляпа из цветов. Я не вижу, как именно он выглядит, но ощущаю его вес и, когда двигаю головой, форму.
Вдруг маленький ребенок, сидящий в одной из лодок, показывает пальцем на мой убор и, по-детски неправильно строя фразу, выкрикивает: «Ксеркс дать ей это!» Люди почтительно перешептываются: «Ксеркс, Ксеркс» — и, проплывая мимо пролома в стене, по очереди разглядывают меня. У меня появляется странное чувство — я ощущаю себя кем-то вроде богини или доброго духа. Очень красивая смуглая девушка, стоящая в одной из лодок, светло улыбается мне и просит: «Ксеркс, останься!» Волна блаженства захлестывает меня, и я просыпаюсь.
Сон о Ксерксе был одним из тех снов, что в свое время поставили меня в тупик. И хотя с тех пор, как он мне приснился, прошло уже пять лет, невероятное ощущение, что я была какой-то важной персоной (и даже сама толком не представляю, кем именно), до сих пор окрашивает мое воспоминание об этом сне. Как будто бы мне действительно довелось быть богиней или добрым духом, мой собственный образ в некоем таинственном уборе, атрибуте моего особого положения, буквально околдовывал меня. Я чувствовала, что превратилась — пусть на одно мгновение, во сне, — в какое-то мифическое существо.
Единственная моя осознанная ассоциация с Ксерксом как с историческим лицом состояла в том, что он был царем Персии — страны, которая и сама по себе представляла для меня интригующую загадку. Заглянув в словарь, я прочитала, что Ксеркс правил Персией с 486 по 465 г. до н. э. и был известен как Ксеркс Великий.
В то время, когда мне приснился сон «Ксеркс и царская река», мы с Залом находились в Папеэте на Таити, где заканчивали наше кругосветное путешествие и отдыхали перед возвращением в Штаты.
Здесь, в Папеэте, среди изобилия тропических цветов (которые, возможно, послужили праобразом цветов из моего сновидении), я наконец сбросила с себя напряжение последних недель, расслабилась и успокоилась. Я загорала, плавала, работала с дневником моих сновидений, занималась любовью с Залом (именно это мы и делали ранним утром, перед тем как мне приснился сон о Ксерксе) — и решила, что сон просто отражает охватившее меня настроение любящей умиротворенности. Во сне, как и в моей тогдашней жизни, я собирала красивые вещи, поднималась в гору, чтобы увидеть фантастический пейзаж, и ощущала, что меня ценят.
Придя к такому выводу, я (хотя меня и заинтересовал тот факт, что во сне я была неким таинственным существом) «отодвинула» этот сон в сторону и больше о нем не думала. Должно было пройти несколько лет, прежде чем я поняла, что сновидение о Ксерксе — ключевой элемент в структуре моего самопознания. А затем еще несколько лет, прежде чем до меня дошло: сны о головных уборах — отображения движения энергетического потока через мою собственную голову.
За годы своей сновидческой жизни я пропустила, оставила без внимания многие решающие фрагменты головоломки. Образ, который в итоге все-таки заставил меня о них вспомнить, сам по себе был очень странным: женская голова, из которой вырастали ветви, похожие на оленьи рога, причем каждая из ветвей разделялась на все более тонкие отростки и все вместе они образовывали пышную крону. Я назвала этот образ Ветвящейся Женщиной.
Поскольку сон о Ветвящейся Женщине подробно описан в другом месте[88], здесь достаточно упомянуть, что в этом сне я, делая доклад на профессиональной конференции, сказала: «Я хотела бы обсудить концепцию ветвления. У меня было несколько снов, в которых присутствовал мотив роста. Например, женская голова…» — и стала развивать тему дальше. Никто (в сне) не обратил большого внимания на мои слова — за исключением Зала, который поцеловал меня в щеку и сказал, что я молодчина.
К тому времени, когда мне приснился сон «Ветвящаяся Женщина», я уже активно формулировала свои идеи о сновидении. Но и наяву, как во сне, никто, кроме Зала, не слушал и не поддерживал меня. Образ Ветвящейся Женщины неотступно преследовал меня, как нередко случается с подобными таинственными отображениями нашего глубинного «я». Видела ли я ее в каком-то более раннем сне? Я этого не помнила. Перелистав свои записные книжки и дневники, я обнаружила, что действительно в прошлые годы мне время от времени снились аналогичные образы и я их даже зарисовывала на полях своих записей: один из таких рисунков изображал меня саму с волосами, поднявшимися дыбом (как бы от внутреннего волевого усилия); другой — рыжеволосую девушку (незначительный персонаж, появлявшийся где-то на заднем плане сна) в шапке, сквозь которую прорастали ветки с листьями, шелестевшими, когда она поворачивала голову; третий — снова меня как секретаршу с двумя закрученными рогами на голове. Сон про Ксеркса, казалось, тоже относился к этой серии снов, в которых что-то вырастало из головы; сюда же можно было причислить и многие другие сны.
Таким образом я выяснила, что у Ветвящейся Женщины было свое генеалогическое древо. Я увидела, что уже давно выкристаллизовывался какой-то новый аспект моей личности; его эволюция отражалась в дневниках сновидений, но я слепо проходила мимо этих свидетельств. Раздумывая над значением образа головы, из которой что-то растет, я в конце концов поняла: «растет» мое собственное творческое мышление; это оно разветвляется и тянется во все стороны, обретая богатство и полноту пышной древесной кроны. Нежные растущие кончики оленьих рогов — эта та часть меня, которая в данный момент трансформируется, развивается.
Осознав, что и волосы и рога (или ветви) символизируют рост, я впервые смогла уловить смысл многих специфических деталей в своих сновидениях. Я увидела, что для меня, на моем интимном языке сновидений, расположение волос выражает расположение духа. Я заметила, как часто в обычном сне, непосредственно перед тем, как он становится осознанным, «я»-сновидческий образ (или другой персонаж сна) меняет расположение своих волос, делает себе необычную прическу. И тут же я переношусь в состояние осознанного сновидения, то есть обретаю необычное расположение духа.
Но если расположение моих волос эквивалентно расположению моего духа, состоянию сознания, тогда головные уборы, характер растительности на голове и конкретный стиль прически должны быть эквивалентны содержанию моего сознания — моим мыслям. Иными словами: все то, что растет на голове или одето на голову — у меня либо у другого персонажа сна, — является внешним выражением моего внутреннего состояния.
Теперь эта закономерность кажется мне настолько очевидной, что я удивляюсь, как могла не замечать ее так долго. В подростковом возрасте я записала много сновидений о женщинах, на чьих головах красовались шляпки в форме сердца, диадемы из сердечек или корона в виде одного большого сердца. Задним числом легко понять, что все подобные образы являлись визуальными отражениями моей собственной головы, забитой мыслями о романах и желанием обрести «сердечного друга». Ветвящаяся Женщина говорила о моем стремлении к творческому росту, к разнонаправленным изысканиям и к волнующим открытиям. Всевозможные головные уборы в моих снах раскрывали содержание моего сознания в тот или иной конкретный момент. Внутреннее качество мысли отображается во внешней форме сновидческого образа.
Я поняла, что само состояние волос является продолжением моего внутреннего состояния. Когда во сне я рассматриваю в зеркале свои густые и блестящие волосы, это характеризует мое ментальное состояние по-другому, чем когда стекло отражает неопрятные спутанные лохмы. Волосы насыщенного коньячного цвета, красно-каштановые, серебряные или золотые — каждый из этих образов имеет свой оттенок смысла. Мотив стрижки волос может иметь позитивный или негативный смысл, в зависимости от результата — окажется ли новая прическа к лицу, или волосы будут подрезаны слишком коротко и неровно. В моих снах волосы и головные уборы являются зримыми внешними продолжениями внутренних ментальных состояний.
Проанализировав это открытие в более широкой перспективе, я заметила, что «растительность» на головах животных и ботва овощей тоже имеет свое значение. В одном сне я увидела овощ, по форме напоминающий морковь, но не оранжевого, а белого цвета; от его верхушки отходили длинные чувствительные усики. Овощ казался живым: он танцевал на столе, не желая, чтобы его порезали и употребили в пищу. Я стала рисовать этот танцующий овощ и по ходу дела обратила внимание, что пытаюсь как можно тщательнее изобразить усики. Внезапно я поняла, что они тоже были своего рода «волосами», «прической». Я осознала, что эти усики символизировали чувствительную натуру моей дочери, которая тогда увлекалась вегетарианством. В то время, когда мне приснился сон «Танцующий овощ», я часто сердилась на нее и, не понимая, насколько «чувствительной» она была, удивлялась ее болезненной реакции на подобные размолвки. Я уже упоминала, что, рисуя Коня с Крапчатой Головой, все время думала о его гриве, которая вызывала у меня ассоциации с ритмичным потоком сексуальной энергии. Таким образом я узнала: то, что «растет» на головах животных и на овощах, тоже является внешним выражением их внутренних качеств — как прически и головные уборы у людей.
Начав всерьез заниматься даосской медитацией, я обнаружила, что прически и головные уборы из моих сновидений поддаются интерпретации и на другом смысловом уровне. Ручейки энергии, которые струились по моему лбу и стекали вниз по шее (сперва только во время медитации, а после — почти во все часы бодрствующей дневной активности), по ночам трансформировались в локоны и необычные прически персонажей моих сновидений. В одном таком сне я восхищалась женщиной с роскошными серебряными кудрями, уложенными в сложную оригинальную прическу. Волосы образовывали как бы два крыла по обеим сторонам ее лица, а ниже спадали длинными серебряными завитками вдоль шеи. Сияющее серебро ее волнистых волос как нельзя лучше выражало то «серебряное» ощущение, какое испытываешь, когда энергетический поток разветвляется на все более и более тонкие каналы.
Сон о женщине с волнистыми серебряными волосами почти сразу же превратился в яркое и радостное осознанное сновидение — то, в котором я вертелась на трапеции, подвешенной над моей кроватью. Еще раньше, в ту же самую ночь, я увидела во сне один странный эпизод:
Я сломала зуб и быстро направляюсь в уборную, чтобы обследовать место повреждения. Посмотрев в зеркало, сперва только на свои зубы, я с удивлением замечаю, что верхняя часть моей головы вообще отсутствует. Глаз тоже нет, но я вижу, что мои волосы внизу накручены на бигуди (старомодные металлические бигуди из тех, что используют для химической завивки); верхняя же часть черепа как бы снята, и видна находящаяся внутри головы клейкая масса. Я почему-то не испытываю беспокойства — скорее чувствую себя заинтригованной.
Я прикасаюсь к одному бигуди (справа): оно гудит и кажется заряженной электричеством. Я радостно говорю вслух: «Отлично — теперь я могу изучить содержимое своего мозга!» Стараясь не прикасаться к бигуди, чтобы исходящий от них электрический ток не помешал мне сосредоточиться, я заглядываю в открытый череп. Я вижу, как пульсирует верхняя поверхность мозга.
Проснувшись, я не удивилась, ощутив в своей голове энергетический ток.
Подобные сны помогли мне наконец понять: все «украшения» на головах женщин из моих сновидений, в том числе и на моей собственной голове (будь то волосы, бигуди, шляпы, короны или рога-ветви), суть образы, базирующиеся на конкретных физиологических ощущениях, а не только отражения моих внутренних качеств. Интерпретируя в символическом духе картины «роста» из моей головы идей и мыслей, эпизод рассматривания внутренности черепа и все прочие подобные образы из своих снов, я не ошибалась. Каждый отдельный сновидческий образ имеет свой смысл, но в любом случае под поверхностью этого символического смысла можно обнаружить энергетический поток. Жизненная энергия вторгается в мои сны. Циркулируя внутри черепной коробки и возбуждая мой мозг, она порождает то Головокружительную Танцовщицу, то Ветвящуюся Женщину, то мифическое существо в таинственном головном уборе. Символические образы снов вырастают из энергетического потока, «накладываются» на его движение.
Осознание этой связи между образами снов и движением потока жизненной силы прояснило для меня и другой факт, а точнее, перемену, которую я наблюдала в своих снах на протяжении последних нескольких лет: образы женщины в моих сновидениях постепенно менялись. Я не только нарисовала Ветвящуюся Женщину — я даже вылепила ее портрет из глины. Мне хотелось иметь трехмерное изображение этой головы-кроны — чтобы она в буквальном смысле ветвилась во всех направлениях. Я поставила законченную статуэтку на свой книжный шкаф — на самое почетное место. Она-то в конечном итоге и помогла мне заметить, что женские персонажи моих снов становятся не такими, как были прежде.
Однажды (спустя два года после того, как я слепила Ветвящуюся Женщину) коллега, с которым мы вместе читали лекционный курс, сказал: «Слушай, мне очень понравилась твоя статуэтка Ветвящейся Женщины — я видел ее фотографию в «Сан-Франциско Хроникл». Я даже вырезал снимок и сделал с него слайд, чтобы показывать на своих лекциях по искусству. Она — образцовый пример Рогатой Богини».
Я никогда не слышала о рогатых богинях, однако, разумеется, была знакома с теорией Юнга об «архетипических» образах в сновидениях современных людей. Подобно тому как мы — на одном кратком этапе внутриутробного развития — обретаем хвост наших далеких предков, так и в своем сознании мы, если верить Юнгу, сохраняем остаточную память об их переживаниях. Эта остаточная память всплывает в сновидениях и мифах. Обратившись к собранным последователями Юнга материалам об архетипе «Великой Матери» в различных культурах, я обнаружила, что на головах богинь часто изображались «идеограммы», то есть символы воплощенных в этих богинях качеств. Например, древнеегипетская богиня Исида носит на голове корону с рогами Хатхор — богини любви, чьим священным животным является корова. (Саму Хатхор часто изображали с головой коровы.) Как часть короны рога Хатхор символизируют присущее Исиде качество матери-кормилицы. В каждой культуре возникают подобные образы: первобытные пещерные люди рисовали шаманов с оленьими рогами на головах; американские индейцы делали похожие на эти пещерные рисунки скульптуры; древние гавайцы изображали Пеле, богиню вулканической лавы, с вертикально стоящими на голове пламенеющими прядями волос. Я поняла, что моя Ветвящаяся Женщина имеет много общего с Великой Матерью (в ее благом аспекте) — богиней, олицетворяющей детородные и плодоносящие силы растений, животных и людей.
В последние годы я стала замечать, что женщины в моих теперешних сновидениях качественно отличны от женщин из более ранних снов. Да и вообще, «структура населения» моих снов менялась. Действующие лица снов, которые снились мне в четырнадцать лет, были, по большей части, достаточно заурядны[89]. Необычные персонажи встречались редко. В сорок один год, как показывают тщательные описания снов, сделанные в то время, мне тоже снились люди, с которыми я чаще всего общалась наяву[90]. Однако в моих тогдашних снах появлялись и многие необычные персонажи. В том числе и очень выразительные, мощные фигуры — в большинстве своем женщины.
Типичный пример такой женщины — персонаж из неосознанного сна, в котором я приехала на телестудию, чтобы дать интервью:
Я никак не могу найти нужную комнату. Начинается шоу с участием людей из какого-то африканского племени, и я наблюдаю за ним. Среди присутствующих — исключительной красоты негритянка; на ней головной убор из розового шелка, расшитый хрустальными бусинами, которые сверкают под лучами прожекторов. Сидящая рядом с ней пожилая негритянка, может быть, ее бабушка, о чем-то разговаривает со своим взрослым сыном.
Пожилая негритянка одета в белое платье-рубаху, расстегнутое на груди — так, что через прорезь видны ее зрелые, красивой формы груди. Она говорит: «Не зря меня называют Женщиной с Грудью из Слоновой Кости!» Люди из племени и телевизионщики в восхищении перешептываются; кто-то толкает соседа: «Нет, ты только взгляни, какие буфера!» Действительно, несмотря на преклонный возраст, груди у нее крепкие, налитые и будто вылеплены рукой превосходного скульптора. Она, если я правильно понимаю, не позволяет своему взрослому сыну притронуться к ним.
Тогда к ней обращается молодая женщина, уговаривая принять во внимание нужды племени. Как бы в ответ на это груди пожилой негритянки начинают набухать молоком. Я вижу, как это происходит, сквозь ее кожу. Я понимаю, что, должно быть, эта женщина одна питает своими соками все племя. Груди наполняются до отказа, и из них брызжут струи молока. Затем стены исчезают, и небеса начинают источать молочный дождь, который насыщает всех вокруг.
Специалисты по мифологии сказали бы, что в моем сне отразился архетипический образ земли-матери, питающей своих детей. Но я, когда мне приснился сон о негритянке, еще не была знакома с подобными мифологическими образами. В то время главным для меня в этом сне было ощущение, что обо мне заботятся, потому что наяву я переживала сложный период. (Сон приснился через несколько дней после того, как мы переехали из старой квартиры в новый дом; нужно было заново налаживать хозяйство, я очень устала и только-только начала приходить в себя.)
Оглядываясь назад, легко увидеть, что молодая женщина в розовом головном уборе была предвестницей Головокружительной Танцовщицы. Ее сверкавшие на свету хрустальные бусины отражали тот свет, что циркулировал в моей собственной голове, — хотя в то время я этого не подозревала. Ее темная кожа была символом моего глубинного «я», а розовый цвет ее убора — символом моей страсти.
Благодатный молочный дождь, который пролился с небес, когда груди старой негритянки наполнились молоком, был еще одним вариантом кольца из дождевых капель — тех самых, что, падая мне на кожу, создают зрительный образ вибрации моего тела и возвещают переход к осознанному сновидению (или пробуждают меня, одновременно даруя ощущение обновления)[91].
Богини и сильные женщины, появляющиеся в моих снах, очень щедры. Вот пример еще одного такого сна, который я увидела, когда была сильно утомлена:
Я ощущаю себя танцующей в каком-то коридоре. Я знаю, что мною руководит женщина, — хотя и не вижу ее. Ощущение странное, как будто я нахожусь в трансе. Я воспринимаю это сновидение изнутри себя, а не со стороны: я его скорее чувствую, чем вижу.
Ощущая присутствие женщины, я продвигаюсь, танцуя, по коридору. Периодически я осознаю, что вижу сон — сознание то возвращается ко мне, то вновь уходит. Когда мое восприятие делается осознанным, я нарочно падаю на разное барахло, разбросанное в коридоре, — ведь я знаю, что не могу пораниться. У меня странное ощущение во рту: как будто передние зубы — искусственные и держатся на пластине, смазанной воском. Мне следует быть осторожной, чтобы пластина не выпала.
Женщина говорит мне: «Теперь сделай так, чтобы это из тебя вышло». Она ободряет меня, приговаривая: «Хорошо! Хорошо!» Откуда-то из глубины моей гортани поднимается вверх гнойный шарик. Наконец он выходит наружу, я сплевываю его на ладонь и рассматриваю. Теперь я ясно вижу сам шарик — но не то, что происходит вокруг меня. Зачарованная, я наблюдаю, как шарик раскрывается и становится металлическим колокольчиком, который затем раскрывается еще больше и превращается в распустившийся цветок.
Женщина, чей голос напоминает одну из моих преподавательниц танца, говорит (имея в виду шарик-цветок): «Эта штука была в твоем теле очень долго — по крайней мере с тех пор, когда у тебя были прыщи». Я понимаю: то, что я изгнала из себя этот гнойник, — великое свершение. Я наконец устранила источник инфекции, давным-давно затаившейся внутри меня.
Я чувствую себя великолепно, но хочу еще более улучшить свое состояние. «Мне не нравится, что я не вижу,» — говорю я невидимой женщине. «Ну что же, — отвечает она, — если тебе так необходимо зрение, попроси его — и получишь». Место действия резко меняется, мы с женщиной стоим у дома на холме и пытаемся поймать попутную машину. Я просыпаюсь и чувствую, что мои зубы крепко сжаты.
Нечего и говорить, что этот сон принес мне чувство обновления. Проснувшись, я чувствовала себя так, словно мне удалось совершить — с помощью женщины из сна — важнейшее в своей жизни дело.
Мужские персонажи все еще продолжают играть важную роль во многих моих снах. Их относительная численность и присущие им качества остаются «постоянными величинами»; некоторые из этих мужчин благожелательно руководят мною. (Например, один седой джентльмен в очках во сне обучал меня разным способам выхода за пределы физического тела.) Мужчины как персонажи сновидений практически не меняются — зато радикальные изменения претерпевают женские образы.
На смену легкоранимым, страдающим девочкам, во множестве населявшим мои ранние сны, пришли женщины, наделенные внутренней силой. Теперь я порой наблюдаю в своих снах и фантастических существ — таких, как Ветвящаяся Женщина или Женщина С Грудью Из Слоновой Кости. Однажды во сне я спустилась, держась за сырые каменные стены, в подземный грот. Там, в изразцовой палате, по ту сторону прозрачного озера, под поверхностью которого поблескивали великолепные затонувшие статуи, я увидела прекрасную женщину с живыми цветами в длинных темных волосах. Эта женщина, одетая как жрица или богиня, разговаривала с мальчиком. В другой раз я видела, как больная, умирающая королева, закутанная в длинный темный плащ с капюшоном, верхом на коне спасается от погони, пытаясь доставить своего новорожденного ребенка в безопасное место. Я видела женщин и мужчин с волшебными детьми: одним из таких детей был, например, бледный мальчик, чье тело ниже пояса переходило в рыбий хвост; на голове его росли вместо волос сотни крошечных ликов Будды. Я наблюдала великолепные ритуалы плодородия.
В одном из эпизодов длинного сна я увидела еще одну замечательную женщину:
После того как я спасла тонувшего мужчину, я оказываюсь на политическом митинге, куда неожиданно является принцесса. Она выглядит весьма необычно: ее голова и обнаженный торс принадлежат красивой статной женщине, нижняя же часть туловища — как у изящной оленихи. Все тело принцессы — кожа, мех и длинные, струящиеся волосы — имеет снежно-белый оттенок. У основания ее горла узкая полоска белого оленьего меха с ярко-красными крапинами образует как бы ожерелье. На голове растет множество маленьких рожек с закругленными кончиками, в совокупности образующих что-то вроде короны («рожки» указывают на ее связь с Ветвящейся Женщиной).
К ее боку прижимаются четверо маленьких детей, которых она обнимает рукой (этот образ, без сомнения, навеян нашими с Залом четырьмя «детьми»). Вдруг какой-то голос произносит:
Разве иссякнет любовь из-за лишений?
Разве утратит любовь силу в условиях борьбы?
Твердо решив запомнить эту сцену, я заставляю себя проснуться и записываю ее.
Иногда, как во сне о женщине и гнойном шарике, я не просто наблюдаю за необычной женщиной, но пользуюсь ее щедрой добротой. Женщины-великанши, ростом около шести футов, утешают и успокаивают меня в моих снах. Одна из таких женщин опустила мою отяжелевшую голову себе на колени, подложив под нее свои густые седые волосы. Другая, врач, показывала мне, как растереть тело, чтобы оно перестало болеть.
В других случаях источник тайны, силы и мудрости находится, кажется, во мне самой — как в «Ксерксе» и других подобных сновидениях, приснившихся мне позднее. В одном из таких снов я красноречиво убеждала в чем-то огромные толпы людей; в другом мои собственные глаза превратились в источник света, распространявшегося всюду, куда бы я ни обратила взгляд. В своих снах я участвовала в мистических ритуалах и в инициационных обрядах — вместе с другими женщинами, которые делились со мной своей силой.
Я убеждена, что это качественное изменение персонажей моих сновидений является непосредственным отражением моего нового представления о себе. По мере того как я научалась справляться с жизненными проблемами, возрастала и сила женских персонажей моих снов. И наоборот, видя во сне умелых, решительных женщин, я становилась более решительной и умелой в своей жизни наяву.
Таким образом, я, можно сказать, сама породила целый ряд сильных женских образов, в том числе многих богинь. В мире моих сновидений произошла своего рода освободительная революция. Я больше не идентифицирую себя со страдающим ребенком в сновидческом обществе, где доминирующую роль играют мужчины; я идентифицирую себя с силой снящихся мне женщин, а иногда (как в сне о Ксерксе и других, более поздних снах) сила исходит непосредственно из меня самой.
Эти перемены в моих снах происходили параллельно с переменами в моей бодрствующей жизни. Некогда кулисы марионеточного театра, созданного отцом, скрывали меня от взглядов зрителей, и все, что мне нужно было делать, — это не забывать текст роли и правильно дергать за веревочки. Теперь я стою одна, посреди сцены, и ничего не боюсь. В детстве я переставляла опорные трости и таким образом заставляла кукол танцевать; позже я научилать «танцевать» сама — и в жизни, и в сексе. Сейчас мне кажется, что танцует каждая клеточка моего тела — потому что во всем теле вибрирует живительный поток.
Я нахожу, что я, сорокатрехлетняя женщина, прошедшая половину жизненного пути, продолжаю развиваться и внутренне, и внешне. Я обнаружила, что могу обходиться без жесткого самоконтроля, который добровольно наложила на себя в юности, дабы сдерживать бушевавшие внутри меня силы. Я даю своему телу свободу — чтобы оно слушалось только танцевального ритма самой жизни; я освобождаю свой разум — чтобы он полагался только на мой собственный опыт. Я позволяю себе размышлять над теми концепциями, которые с точки зрения науки кажутся сомнительными, и пытаться исследовать территории, карты которых трудно отыскать, — царства осознанного сновидения, астральных путешествий и глубокой медитации (что бы ни представляли собой эти царства и где бы они ни находились). Я стала писать с большей свободой и рисую более свободной рукой. Истории и образы из моих снов легко переносятся на кончик пера. Я уже не держу свои мысли на коротком поводке и не пытаюсь сдерживать бушующий во мне поток жизненной энергии.
Один из моих недавних снов хорошо выражает это чувство все возрастающей свободы:
В конце длинного обычного сна я лечу в воздухе высоко над городами, полностью сознавая, что сплю. Внизу разворачиваются сцены из моей прошлой жизни, и я как бы обозреваю свою биографию с высоты птичьего полета. Вот парень и девчонка-подросток целуются, устроившись на ветке большого дерева. Я очень отчетливо вижу город, стоящий у воды — не то на берегу реки, не то возле озера. Внимательно рассматривая все детали (чтобы после определить, действительно ли такой город существует наяву), я принимаю горизонтальное положение и лечу над водой. Свет играет на воде, но я замечаю, что справа от меня бликов больше. Устав от длительного полета, я устремляюсь вниз, со свистом рассекая воздух, и плюхаюсь в воду; в этот момент мое тело начинает пульсировать от сексуального возбуждения.
Довольная тем, что понимаю происходящее, я думаю: «Сейчас я нырну, потому что слышу шум». Этот звук, напоминающий потрескивание и шипение костра, исходит из моего темени. Мое лицо гудит от сильных вибраций. Затем я чувствую, как из шипящей точки на моей голове вырывается стремительный поток энергии. И шум стихает. Сквозь тихо плещущую голубую воду я вижу тень прекрасного цветка. Я просыпаюсь, чувствуя себя великолепно.
Этот образ меня самой, ощущающей внутри своего тела энергетический ток, родственен образу Ветвящейся Женщины и сходным с ней персонажам сновидений. Цветок, увиденный мною сквозь голубую воду, кажется вариантом приснившегося мне раньше гнойного шарика, который тоже превратился в цветок. Мое внутреннее «я» продолжает раскрываться.
Когда я погружаюсь в глубокий бессознательный сон, по моему освободившемуся от напряжения телу циркулирует энергетический поток, вызывая в дремлющем сознании то одни, то другие образы. Находясь в состоянии осознанного сновидения, я в буквальном смысле ощущаю, слышу и вижу движение этого потока. Когда я медитирую, тот же поток с гудением проносится по моему расслабленному телу, принося освежающее блаженство. Независимо от того, бодрствую я или сплю, когда мое тело находится в состоянии релаксации и по нему свободно и мощно циркулирует ток, это приносит мне ощущение обновления. Если я в этот момент сплю, мой сон делается осознанным; если я бодрствую, моя фантазия обретает большую свободу. День и ночь сливаются в одно целое — ведь оба времени суток по-своему прекрасны.
По мере того как ток все с большей легкостью продвигается по центрам моего тела, архетипические образы в моих снах появляются чаще и чаще. Я видела уже много подобных образов, но убеждена, что все они происходят из одного источника: их порождает движущийся энергетический ток. Я думаю, пестрые образы наших снов могут поведать о том, где в данный момент сконцентрирована жизненная энергия или в каком месте ее движение заблокировано; каждый такой образ отражает определенные физиологические изменения внутри спящего организма.
Я даже убеждена в следующем: архетипы как таковые существуют именно потому, что физиологическая основа всех создаваемых человеческим воображением образов (будь то образы сновидений или мифологические существа) едина — она представляет собой движение энергетического потока.
Символы у каждого человека свои. Мне, например, снятся Ветвящаяся Женщина или Принцесса-Олениха — образы, значимые лично для меня. Древний египтянин, возможно, видел во сне Исиду в короне, увенчанной рогами Хатхор, — в его душе именно этот образ находил наибольший отклик. Однако и ему, и мне являлась во сне женщина с необычным украшением на голове: потому что в тот момент, когда мы видели сон, поток энергии находился в голове и порождал соответствующий образ (окрашенный нашими культурными традициями и личными предпочтениями). Основа образа — процесс движения тока в голове — в его и в моем случае была одной и той же.
Архетипы в разных культурах очень похожи, потому что они базируются на идентичных человеческих переживаниях: на том, как человек ощущает циркулирующий в его теле энергетический поток. А ощущают поток — в своих снах — все люди; в этом смысле современный человек ничем не отличается от древнего. Тем, кому повезло, удается перенести ощущение живительного тока и в свою жизнь наяву.
Ветвящаяся Женщина и ее сестры (сильные, добрые, мудрые и красивые) — это образы силы, которая выкристаллизовалась внутри меня самой. Встречаясь с ними в снах, я частично впитывала их энергию и потом переносила ее в повседневную действительность. Я чувствую, что все еще стою на рубеже величайшей авантюры моей жизни. Но теперь я спокойна. Порог я переступила. И мне не страшно, потому что я уже бывала здесь раньше — в своих снах…