Путь к блаженству

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Южный квартал Мандалы сновидений

Главное божество: Высоколетящая

ДЕВОЧКОЙ я участвовала в одном школьном спектакле: в нем мои одноклассники исполняли роли маргариток, нарциссов, тюльпанов, утят и кроликов, а сама я была Синей Птицей. Мама купила мне по этому случаю потрясающий наряд — он представлял собой сочетание синего гимнастического трико и такого же цвета юбки. Прикрепленная к моим плечам и подвязанная к запястьям (наподобие плаща), юбка замечательно имитировала крылья. Я, счастливая, носилась по сцене, взмахивая руками-крыльями, среди других детей, изображавших весенние цветы или зверушек. Быть может, к тому времени и восходит символика Синей Птицы из моих снов — ведь тогда я ощущала себя самой настоящей Синей Птицей.

Птицы оставались очень значимым символов на протяжении всей моей сновидческой жизни. Мне кажется, они олицетворяли определенную стадию духовного развития. В жизни же наяву птицы были просто моими домашними питомцами.

Например, в период только что описанного спектакля у меня жили попугайчики — пара желто-зеленых неразлучников и красивый самец с бело-голубым оперением. Была также пара желтых канареек — пока у нас дома не поселилось кошачье семейство. Потом, через много лет, я подарила на день рождения своей маленькой дочке Черил поющую канарейку с черным хохолком на голове.

Попугаи легко поддавались дрессировке. Они садились на мой палец, с умным видом задирали головки и брали лакомства, которые я зажимала между зубов; им нравилось сидеть у меня на плече или карабкаться вверх по моей вязаной шапочке, чтобы посмотреть на мир с высоты школьницы-подростка. С канарейками было намного труднее, но мне удалось научить птичку дочери брать из моих рук — через прутья клетки — листик салата. Птичка хрипло бранилась, сердито хлопая крыльями, но в конце концов высовывала свой клюв, чтобы отведать сочного угощения из моих рук. Когда Черил было около восьми лет, она однажды в панике позвонила мне в офис, где я проходила интернатуру по психологии. Рыдая, она рассказала, что канарейка улетела из клетки. Девочка несколько часов безуспешно пыталась поймать ее с помощью бумажного пакета. Вернувшись домой, я легко водворила изнуренную беглянку на место — просто накрыв ладонями, когда она села на книжную полку. Сердце канарейки отчаянно билось под шелковистым оперением. Она умерла через несколько месяцев — вероятно, преждевременно состарившись от пережитого потрясения.

Когда мне было около девятнадцати лет, мой жених на фермерской ярмарке в Эри выиграл в качестве приза цыпленка. Возвращаясь на машине в Филадельфию, я всю дорогу баюкала на коленях, в своих ладонях, жалобно пищавший пушистый комочек. Я прятала цыпленка в коробке, так как жила в казенной комнате при благотворительном заведении, в котором тогда работала. Он любил сидеть у меня на плече, прижавшись к шее под длинными волосами, как в гнездышке. По утрам он гарцевал верхом на моей тапочке, когда я по узкому коридору направлялась в ванную. Дело кончилось тем, что, как можно было предвидеть, директриса обнаружила моего маленького друга и его пришлось отправить к моим родителям в пригород. Потом его, насколько мне помнится, сожрала собака.

В символический комплекс моих снов входили и бабочки — существа еще более хрупкие, чем птицы. Однажды, будучи подростком, я поймала в саду возле дома на Ивовой улице бабочку-данаиду. Мне хотелось рассмотреть ее вблизи. Когда через несколько секунд я ее отпустила, на кончиках моих пальцев осталась золотистая пыльца. Отпечатки моих пальцев все еще были видны на крылышках бедного создания, и летело оно с трудом. Я сожалела о случившемся и была потрясена ранимостью этого существа.

Возможно, меня привлекало в птицах и бабочках именно то качество, которое я ощущала и в себе самой: они казались мне такими же хрупкими, так же неспособными противостоять грубому обращению. Птицы представлялись мне нежными существами, нуждающимися в заботе и отвечающими любовью на любовь. Но они в какой-то степени умели и постоять за себя: попугайчики — ущипнуть за палец, цыплята — клюнуть. Как ни странно, бабочки из моих ранних сновидений при случае тоже могли укусить до крови. Птицы и бабочки (по меньшей мере те, что появлялись в моих снах) сами нападали, чтобы защитить свою уязвимую натуру. Но главное, эти порхающие пугливые существа обладают способностью (если обстоятельства не мешают ею пользоваться), превосходящей наши, человеческие возможности, — способностью летать.

Именно поэтому, как я думаю, душа во многих культурах мыслится в образе птицы. Египетский иероглиф, обозначающий внешнюю оболочку души, ба, изображает существо с головой человека и телом птицы[47]. В христианстве святой дух изображается в образе голубя. Люди, находящиеся на пороге смерти (по причине болезни или несчастного случая), часто говорят, что испытывают ощущение полета. Те же, кто прошел через клиническую смерть, а потом был возвращен к жизни, нередко вспоминают о том, как «вылетали» из своих тел[48]. Святые упоминают об ощущении левитации во время экстаза. В любой шаманской культуре способность летать считается одним из главных качеств шамана[49]. Йоги, астральные путешественники и мистики всех типов удивительно единообразно описывают опыт выхождения за пределы собственного тела и вселения в своего рода второе тело, способное летать и переживать разные приключения. Неудивительно, что душу так часто изображают в виде птицы, поднимающейся от земли к небесам.

Эта символика имеет непосредственное отношение к моей сновидческой жизни. Между моей детской уверенностью в способности действительно полететь, основанной на том, что я летала во сне, и вновь появившимися (уже в зрелом возрасте) сновидениями о полетах прошли целые годы, на протяжении которых я ни разу не отрывалась от земли. Чем больше я развиваю в себе навыки осознанного сновидения, тем чаще обнаруживаю, что снова могу летать в своих снах. Способность летать и сновидческое сознание каким-то сложным образом переплетены между собой.

Как я уже упоминала, для меня полет во сне почти всегда предвещает переход к осознанному сновидению. Описанное мною ощущение головокружения возникает в момент, когда я отрываюсь от земли, — или непосредственно перед этим моментом. Оказавшись в воздухе, я испытываю целую гамму необычных ощущений: чаще всего к ним относятся жужжаще-звенящий звук, проходящие по телу вибрации и волны сексуального возбуждения. Все это имело место и в сновидении «Дерево Синих Птиц», хотя в нем я не отрывалась от земли. Просто приласкав птицу, существо, способное по своей воле покинуть землю, я испытала те же ощущения. Однако, как правило, я летаю сама. Стремительно нарастает интенсивность света, цветов, звуков и моей собственной страсти. Я достигаю пика и взрываюсь. Если меня ничто не беспокоит (как побеспокоил, повернувшись в постели, Зал во время сна «Дерево Синих Птиц») и если я не просыпаюсь от напряжения чувств (как произошло, когда я смотрела сон «Большой руль»), то взрыв обычно происходит, когда я нахожусь в воздухе.

Таким образом, полет для меня является второй главной особенностью осознанного сновидения. Первая — это изменение сознания, которое может проявляться по-разному (как головокружение, «зафиксированность» взгляда, рассматривание своего отражения в зеркале и т. д.). Я уже поместила образы, характерные для этой начальной стадии изменения сознания, в восточный квартал своей Мандалы сновидений. В Южный Квартал (следующий сегмент мандалы, если двигаться по часовой стрелке) я хочу поместить образы, связанные с полетом.

Я назвала главное божество Южного Квартала Высоколетящей. Она — это я сама, только поднявшаяся над землей. Я рисовала ее по-разному: поднимающейся в небо, спускающейся обратно на землю, летящей в стиле пловчихи (она предпочитает «плавать» на груди, но может и «грести», лежа на спине), летящей как бы танцуя, держащейся в пространстве вертикально, камнем падающей вниз, парящей в воздухе, скользящей, изгибающейся дугой — ведь Движущаяся-в-воздухе имеет много обличий. У нее есть своя свита, помощники — к их числу относятся Синяя Птица и Бабочка.

Эти создания обеспечивают безопасность Высоколетящей — то есть меня — в своих стихиях. Они являются проводниками в воздухе. Однажды, когда меня во сне преследовали враги, я улетела от них, следуя за бабочкой, которая указывала мне путь через поля и холмы. В другом сновидении (приснившемся, когда я уже много месяцев не летала во сне и очень тосковала по полетам) я увидела себя сидящей на крыше рядом с Залом:

В другом сне (он был осознанным, и в нем я стремительно летела, рассекая воздух), я увидела на равнине под собой табун мчащихся лошадей:

Через много лет после того, как мне приснился сон «Конь с Крапчатой Головой», я сидела на лекции по магии; заскучав, я начала рисовать этого коня — насколько его помнила. Все больше увлекаясь образом коня, я думала о том, что он для меня значит: о его соотнесенности с ощущением полета, о сексуальности ритмичных движений при верховой езде. Я заметила, что особенно увлеклась, когда рисовала конскую гриву. Мне было важно показать, как она развевалась. Внезапно до моего сознания дошли слова лектора: «Удивительно, что так много женщин видят во сне лошадей». Поскольку это утверждение не было связано с общей темой лекции и прозвучало неожиданно, в тот самый момент, когда я рисовала приснившуюся мне лошадь, я была поражена совпадением сути фразы с моими действиями. Можно было подумать, что я сама натолкнула преподавателя на эту мысль — силой своей сосредоточенности на проблеме снящихся лошадей (или, наоборот, заранее уловила его намерение обратиться к новой теме). Описанный случай — одно из многих синхронных совпадений подобного рода, достаточно тривиальных, но впечатляющих, которые начали со мной происходить. Скачущий Конь с Крапчатой Головой, наряду с Высоколетящей, Синей Птицей и Бабочкой, стал неотъемлимой частью Южного Квартала моей Мандалы сновидений.

Для тибетских буддистов божеством Южного Квартала является Ратна-самбава, «Рожденный драгоценным». Он держит на ладони левой руки, которая покоится на коленях, сияющую драгоценность. Эту драгоценность иногда называют «камнем желания», ибо она намекает на возможность осуществления всех духовных желаний. Она также символизирует «три дара»: Будду, его учение и его святую общину монахов. Правая рука Ратна-самбавы опущена вниз и повернута ладонью наружу (к зрителям) — в жесте передачи этих даров.

Его цвет — желтый, цвет жаркого полуденного солнца Юга. Его первоэлемент — земля. Его трон имеет форму солнечного диска и поддерживается конями. Тот факт, что животным Ратна-самбавы является конь, делает еще более уместным включение в мою Мандалу сновидений Коня с Крапчатой Головой.

Когда энергия, которую олицетворяет Ратна-самбава, высвобождается невротическим путем, она принимает формы гордыни, своекорыстия и высокомерия. Однако та же энергия (как и все так называемые темные страсти, яды и пороки) может быть преобразована в особый вид мудрости. В этом случае гордыня, эгоистическое чувство, которое управляет большинством наших поступков, превращается в чувство сострадания всему живому. Узнавая себя в других, мы начинаем воздерживаться от причинения этим другим вреда. Мы постигаем сущностное единство жизни. Тогда наша любовь перестает быть любовью собственника, а наше сострадание — снисходительностью. Мы научаемся испытывать теплые человеческие чувства к тем, кого теперь считаем равными себе. Это называется Мудростью Равенства.

Таким образом, Ратна-самбава, с его теплым цветом и жестом дарителя, являет собой воплощение победителя гордыни. Как и все божества мандалы, Ратна-самбава изображается в буддийском искусстве в нескольких иконографических вариантах: одетым в монашескую рясу, в царском облачении, вместе со своей супругой (как пара яб-юм) и, наконец, в своем гневном аспекте.

Та же энергия, которую олицетворяет Ратна-самбава в своих разных обличьях, проявляется и в наших ночных сновидениях. Здесь ее формы так же многообразны. Наша гордыня, наше своекорыстие, наше высокомерие выражают себя в бесчисленных образах. И опять-таки, для того чтобы идти к просветлению, вовсе не нужно подавлять эту страсть, эту любовь к себе: ее следует трансформировать, направить в другое русло. Мы должны превратить ее в «Истинное Знание», в чувство сострадания ко всему живому. Наше узкое сознание необходимо сделать более богатым и широким — чтобы оно вместило в себя заботу обо всех живых существах.

В своих снах я до сих пор борюсь с образами гордыни. Я еще не полностью их победила. Во мне живет инстинкт соперничества. Поскольку в течение многих лет отрочества я чувствовала себя менее привлекательной, менее удачливой, менее богатой и менее защищенной, чем другие, я испытываю сильное желание быть первой во всем. В одном сне, который я видела несколько лет назад, отразилась самая суть этого чувства. В этом сновидении я была оперной певицей, соревнующейся с другой певицей. Конкурс состоял в том, что мы по очереди выпевали по одной строчке. Каждый раз, когда наступал мой черед, я пыталась сделать свое представление более экстравагантным и впечатляющим, чем ее. В конце концов я разразилась великолепной арией, которая вся состояла из трех слов: «Селия Дельва Фоусет». Я повторяла это имя снова и снова, заканчивая его на восхитительно высокой долгой ноте. Другой певице не оставалось ничего иного, как признать свое поражение и удалиться. Этот сон я увидела несколько лет назад, когда старшая дочь Зала, Линда, длительное время гостила у нас. Во сне явно отразилось желание, чтобы Зал уделял мне больше любви и внимания. В бодрствующем состоянии я не могла бы пропеть ни одной ноты, так что «конкурс» был типично сновидческим действом.

С одной стороны, блестящая победа на конкурсе в этом сне явилась ценной подготовкой к моей жизни наяву. Она могла помочь мне в иных, отличных от певческих, «выступлениях», в которых я тогда только начинала себя проявлять: например, в написании книг и в произнесении речей перед большими аудиториями. С другой стороны, состояние человека, добивающегося победы над другими, весьма далеко от просветленного сострадания ко всем.

Я все еще чувствую угрозу, встречаясь с людьми — особенно с женщинами, — которые по своим способностям равны мне или превосходят меня. Такая женщина кажется мне соперницей. Если она привлекательна, но не слишком умна, это еще полбеды. Если умна, но непривлекательна — тоже неплохо. Но если женщина хороша собой и умна, образованна и талантлива, да еще и умеет обращаться с мужчинами, — она нарушает мое душевное спокойствие. Если при этом у нее плохой характер, я с чистой совестью возненавижу ее; если же, напротив, она добра по своей натуре, то я не смогу относиться к ней плохо, но наши отношения будут омрачены уколами моей чудовищной гордыни.

Каковы бы ни были мои реальные достижения, чувство соперничества остается. Только соперники у меня теперь более серьезные, чем прежде. Как перерасти это стремление превзойти всех, обусловленное страхом оказаться хуже их? Как научиться видеть в других женщинах не потенциальных врагов, но равных себе, своих возможных подруг? Как сделать так, чтобы твое сострадание к людям не было окрашено снисходительностью? Эту проблему приходится решать всем нам, как женщинам, так и мужчинам, и каждый подходит к ней по-своему.

Другие женщины (по крайней мере, некоторые из них) тоже выражают в своих снах похожие чувства. Недавно я была поражена, когда моя аспирантка описала мне свой сон: в этом сне я пела прекрасную песню, которую она собиралась исполнить сама. Но она почувствовала, что я пою лучше, и ушла, очень расстроенная. Это признание тронуло меня и показало, насколько важно уметь относиться к другим как к равным себе. До этого случая я не вполне сознавала, что чувства других людей очень похожи на мои собственные.

Я, со своей стороны, реагировала на нее почти так же, как она — на меня. Собственно, она и поделилась со мной своим сном «Песня» в ответ на мой рассказ о сне, который касался ее. В нем я исполняла сложный танец на пуантах, грациозно кружась в руках Зала. Интересно, что в жизни наяву я, хотя и обладала некоторыми танцевальными навыками, стоять на пуантах никогда не умела. Студентка, которая в реальной жизни танцует гораздо лучше меня и даже занималась балетом, во сне стояла в сторонке, безмолвно наблюдая за мной. Танцуя все быстрее и быстрее, я сорвала с себя джемпер, чтобы чувствовать себя свободнее, и случайно бросила его прямо ей в лицо. Я испытывала некоторую неловкость (так как, возможно, причинила ей боль) — но при этом совершенно точно знала, что она собиралась «обставить» меня в танце. Я проснулась с чувством облегчения. Так оно и продолжается: каждый сновидящий думает, что чары и умения другого сновидящего представляют для него угрозу.

Сновидческие образы гордыни могут быть более тонкими, нежели мотив открытого состязания. Несколько месяцев назад Залу приснилось, что он пишет картину. На переднем плане был мужчина с профилем, напоминавшим лицо его матери. На заднем плане — красивые, теплые цвета: красный, желтый и оранжевый. Каким-то способом, может быть приложив силу, Зал привел эти цветные мазки в вихреобразное движение. Он удивился, увидев, что в результате они стали не только менее блестящими, но также менее вызывающими и «высокомерными», более мягкими. Теперь они нравились ему больше. В этом сне Зала, а также в его ассоциациях по поводу присутствовавших там символов, я увидела — как бы в действии — выражение его собственной духовно-артистической индивидуальности. Яркие цветные мазки символизировали гордыню. Он, несомненно, со временем стал более мягким, «менее высокомерным» — здесь сыграл свою роль и возраст, и обретение человеческой зрелости, и наши любовные отношения.

Алан Воан, медиум из Сан-Франциско, а затем и редактор журнала Psychic, рассказал мне о сне, в котором видел большой воздушный шар старого образца, с корзиной для перевозки пассажиров. Когда шар поднялся уже довольно высоко, огромный страшный орел камнем ринулся вниз и вонзил в него свои когти. К орлу присоединилась его подруга — и вскоре шар выпустил весь воздух. Две птицы затем преобразились в самого Воана и его жену Диану. Алан проснулся, все еще находясь под сильным впечатлением от привидевшегося ему орла. На символическом языке Алана шар представляет гордыню, чрезмерно «раздувшуюся» в связи с каким-то конкретным достижением, а орлы — независимость и целостность натуры. Сон объединяет в себе символы гордыни (воздушный шар) и победы над ней (орел). Эти два символа можно было бы поместить в Южный Квартал личной мандалы сновидений — чтобы они напомнили сновидящему о его успешной борьбе с гордыней; орел стал бы в такой мандале божеством-победителем гордыни. Наши птицы-души играют в нашем развитии жизненно важную роль.

Синяя Птица, Бабочка, Конь с Крапчатой Головой и Высоколетящая являются моими личными символами выхода за пределы обыденности. Они поднимаются над землей, передвигаются в сияющих пространствах. Они — внутри меня, но они (в разных формах) могут пребывать и в других людях. Быть может, осознав это, я сумею обрести собственную Мудрость Равенства. Пусть оставшиеся во мне сгустки гордыни, растворившись, превратятся в щедрое сострадание.

Состязания в пении и танцах, раздувшийся воздушный шар эгоизма, вызывающие цвета — все это образы гордыни, олицетворением которой является Ратна-самбава. Каждый человек, пытающийся обезопасить себя от обаяния, мастерства, богатства или силы своего ближнего, по-своему воплощает страшную форму Ратна-самбавы, снедаемого гордыней. Конечно, каждый из нас испытывает потребность петь те песни и танцевать те танцы, которые он хочет. Но нам так же необходимо объединяться в дуэтах и па-де-де, в хоралах и хороводах — ибо мы все имеем общий исток и, протянув руки, можем обнять друг друга.

Поэтому в Южный Квартал моей Мандалы сновидений я поместила перо, символ Высоколетящей: надеюсь, богиня поможет мне подняться выше гордыни — подобно тому, как сама она взлетает к блистающим мирам. Синяя Птица (образ, отчасти навеянный желто-оранжевыми листьями, которые я видела наяву), мой проводник в воздушном пространстве, обозначена на Мандале точкой. Таким же образом представлены на итоговом рисунке Бабочка и Конь с Крапчатой Головой.

По мере моего развития эти символические божества из мира сновидений обретают все новые формы. Подобно тому как изменилось мое представление о доме на Ивовой улице, меняются и их внутренние качества — вместе с моими собственными. Если вначале они были очень уязвимыми и нуждались в опеке, иногда пытались защитить себя, но чаще улетали от опасности, то позднее сами превратились в проводников и вдохновителей, которые помогают вступить в контакт с высшими силами.

В одном странном осознанном сновидении, приснившемся мне пару лет назад, Бабочка неожиданно предстала как символ совершенно новой религии. Это была длинная, запутанная история о людях, отправившихся в горы, чтобы получить великое знание у мудреца, который жил на вершине. Долгое время мудрец был отрезан от мира — возможно, из-за снежных завалов. Во сне присутствовали мотивы холодного горного воздуха («кольцо из дождевых капель»), конной повозки, появлявшейся дважды («удвоение»), и много других характерных признаков осознанного сновидения. В какой-то момент меня стал преследовать злодей, постоянно пытавшийся захлопнуть двери, чтобы я оказалась в ловушке. Тогда я превратилась в бабочку, которая сумела спрятаться, а потом вылететь через щель над дверью. Это событие перевернуло все верования людей, и они избрали бабочку своим религиозным символом. Хаотическая, запутанная история закончилась тем, что я, будучи бабочкой, подлетела к голове злодея как раз в тот момент, когда он собрался произнести речь. От этого у него завертелась голова (мотив головокружения) и он был вынужден признаться в своих преступлениях, а также пообещать, что никогда больше не обидит бабочку, которая превратилась в священный символ. В жизни наяву самые ранимые и чувствительные части моей личности, символом которых и является Бабочка, действительно стали менее уязвимыми — как сама Бабочка во сне. Я научилась использовать свою чувствительность, чтобы лучше понимать других людей. Я думаю, эта перемена произошла не без влияния Бабочки — преобразившейся гусеницы — из моего сна.

Метаморфозы, подобные превращению гусеницы в бабочку или внезапному изменению человеческой личности, представляют собой подлинные чудеса. Я давно отказалась от тех традиционных религиозных форм, в которых была воспитана. Шаткие боги моих отроческих снов тоже рухнули. Я прекрасно обходилась без них. Однако прошли годы, и я почувствовала в своей душе смутное влечение — нет, не к формальной религии, но к чему-то в этом роде: к ценностной ориентации, к своему истоку, к внутренней наполненности. Конкретные боги для меня давно умерли, но влечение к ним, оказывается, было живо. Казалось, мои сны готовят меня к чему-то особенному, к внутреннему потрясению — пусть не религиозного, но, во всяком случае, духовного порядка.

Я все еще находилась в процессе метаморфозы, и бабочка оставалась наилучшим ее символом. Эта тема достигла кульминации в приснившемся мне недавно сне о прохождении инициации. Он был не полностью, но почти осознанным, к тому же очень ярким. После множества обычных для сна событий следовал настолько впечатляющий финал, что я привожу его описание целиком:

Какой утонченный и странный привкус оставил этот сон! Я что, сейчас проживаю эту самую вторую жизнь? Действительно ли однажды я вернусь на этот чердак, чтобы вновь воскреснуть? Я одергиваю себя и направляю мысли в другое русло: «Обрати внимание на богатство символов. Видишь, раскрошившиеся мелки — это пыльца с крылышек когда-то пойманной тобой бабочки. Смотри, мотив пристального разглядывания своего отражения в зеркале символизирует усилия, направленные на самопознание». Сюжет сна очень напоминает рассказ о китайском мудреце Чжуан-Цзы, который во сне увидел себя бабочкой, а проснувшись, никак не мог понять, человек ли он, которому снится, что он — бабочка, или же бабочка, которой снится, что она — человек[50]. На память приходит и сон Юнга: ему приснился йог, который видит во сне Юнга и тем самым творит его существование[51]. А также рассказ Борхеса «Круги руин», герой которого видит себя во сне другим человеком, и этот другой человек создает его самого — часть за частью, ночь за ночью, покуда он не становится плотью[52]. Мне знакомы эти рассказы и другие, похожие на них. Они, конечно, могли послужить исходным материалом для сна «Инициация Бабочки». И все же… и все же… Как бы то ни было, бабочки, птицы и полеты продолжают появляться в моих снах, и я рада, что эти символы находятся в процессе трансформации — потому что на одной из предыдущих стадий они обрели зловещую окраску…