Путь к блаженству

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Самый внешний край Мандалы сновидений

КАЖДЫЙ ИЗ НАС должен найти способ «управлять рулем» своей жизни — как нашла его я в сновидении «Большой руль». Ведь мы все вовлечены в большое приключение. Каждый по-своему, мы боремся, чтобы найти себя: чтобы узнать, кто мы такие и в чем состоит смысл нашей жизни.

Мой путь обретения себя начался с обыкновенных снов. Мне часто снились одни и те же кошмары: я проваливалась в бездну, спасалась бегством от свирепых существ. Но меня также забавляли фантастические картины, которые в моих сновидениях складывались из обрывков бодрствующей жизни: я разговаривала с феями, играла с великанами. Поскольку моя мама интересовалась сновидениями и часто за обедом обсуждала прочитанные работы Фрейда и Юнга, мне стало любопытно узнать, не содержатся ли и в моих снах важные сведения о моей личности. Мои сны всегда были очень яркими, и меня интриговала мысль, что хаотические образы сновидений являли собой послания ко мне самой. В возрасте четырнадцати лет я начала записывать свои сны — на листах бумаги из школьных тетрадок, на обратной стороне письма от подруги. Я записывала их на чем угодно и потом размышляла над их символическим значением. Это давало мне ощущение удовлетворения, даже когда сны бывали страшными, — потому, что в результате такой работы я понимала, что я чувствую на более глубоком уровне. Но я никогда не подозревала, что сновидения станут главным интересом всей моей жизни.

Все последующие двадцать девять лет я постоянно записывала свои сновидения. Несмотря на множество жизненных перемен — первое замужество, рождение ребенка, защиту докторской диссертации по клинической психологии, развод, второй брак, проживание за границей, многочисленные путешествия — мне всегда удавалось найти время, чтобы записать мой последний сон и потом просмотреть эту запись. Работа со сновидениями так сильно поддерживала и вдохновляла меня, что я просто не могла от нее отказаться.

Случайно я услышала о сеноях — первобытном племени из Малайзии, которое обучает своих детей тому, как смотреть сны. Я отнеслась к услышанному с недоверием и любопытством. Как большинству западных людей, мне никогда не приходило в голову, что к сновидению можно подготовиться. Я ведь привыкла работать со сновидениями после того, как видела их, а не до того. Я начала изучать сеноев, смогла к ним ненадолго съездить и поговорила с исследователями, которые жили среди них. Экспериментируя с методами сеноев, я нашла их поразительно эффективными. Благодаря им я смогла встретиться лицом к лицу с чудовищами из моих сновидений — вместо того, чтобы бежать от них. По мере того как я училась противостоять своим врагам в сновидениях и побеждать их, менялся не только мой ночной сон — я стала чувствовать большую уверенность в себе и в бодрствующем состоянии.

Мне стало интересно, управляют ли другие люди своими сновидениями, и я начала изучать роль снов в различных культурах. Результаты моих исследований я изложила в книге «Творческое сновидение»[24]. Я обучала сенойским техникам моих студентов в Калифорнийском государственном университете, Сонома, а позднее — слушателей курсов при Калифорнийском университете. В результате сны студентов и их жизни стали меняться — точно так же, как мои собственные. Оказалось, что действительно возможно подготовиться к своим сновидениям и стать их активными участниками, а не пассивными жертвами.

Тем временем мне открылся еще один уровень сновидческого сознания. Я обнаружила, что вижу все больше осознанных сновидений — сновидений, которые ты переживаешь, понимая, что спишь и видишь сон. В этом невероятном состоянии становится возможным все что угодно: ты способен летать, сколько хочешь, испытывать оргазм с выбранными тобою партнерами, вызывать в своем воображении творческие идеи, переноситься в далекие страны, встречаться с давно умершими людьми и т. д. Затем, после многих месяцев осознанного сновидения, я стала иногда автоматически впадать в состояние, которое люди называют выходом за пределы собственного тела.

По мере накопления опыта нахождения в измененных состояниях сознания (состоянии осознанного сновидения и состоянии выхода за пределы своего тела, если это было тем самым), я стала испытывать потребность осмыслить происходившее. Для меня больше не имело значения, находятся ли эти миры внутри меня или вовне, в каком-то физическом пространстве или в ином состоянии сознания. Они представляют собой универсальный человеческий опыт и потому реальны. В этих мирах были свои закономерности, которые мне необходимо было уловить и выразить понятным для других людей образом. Мой ум метался в поисках адекватного способа передачи этого опыта. Поскольку сны визуальны, средства их фиксации тоже должны быть визуальными. Нужны не слова, не перечни, не схемы, но изобразительные символы, передающие суть переживания.

В конце концов я изобрела Путь Мандалы сновидений — что-то вроде парафразы, а не повторения, традиционной тибетской схемы, от которой я отталкивалась. Мандала сновидений, если наполнить ее образами своих снов, становится картой для самопознания. Она дает зримую форму нашему «я» — той прекрасной, вечно-подвижной, растущей частице жизненной силы, которая и являет собой нашу сущность.

Люди издревле делали именно это: представляли целые системы знания в графической форме мандалы. Впервые я начала ощущать универсальность рисунка мандалы несколько лет назад. Жарким летним праздничным днем, в Мехико, я восхищалась большим круглым календарем из солнечного камня, на котором ацтеки запечатлели свои знания о времени. Позже, в дождливый осенний полдень, я стояла на равнине Солсбери в Англии, в центре кольца из огромных монолитов, где когда-то жрецы и жрицы Стоунхенджа справляли некий давно забытый ритуал.

В музеях я изучала фотографии и зарисовки картин из песка, которые американские индейцы использовали для описания своей медицинской философии или для того, чтобы обозначить магический целительный круг — на какой-то краткий момент, пока песок не сметут. Я с трепетом водила пальцем по линиям древнекитайской бронзовой мандалы, оборотной стороны зеркальца для вельможи, — ибо знала, что в линиях запечатлены космологические знания. В Нью-Дели я долго смотрела на переливчатые цветные изображения богов и священных животных, украшавшие свитки, обрамленные блестящей шелковой парчой: изображения относились к священным ритуалам индуистов и тибетских буддистов, либо представляли собой символы из тантрических текстов. Те же самые фигуры, превосходно скомпанованные, я обнаружила на стенах ламаистского монастыря — на туманной вершине холма Чьенгмаи, в Таиланде. В Стамбуле я спускалась по декорированным глазурованной плиткой переходам Голубой мечети и благоговейно рассматривала замысловатые мозаичные орнаменты, в которых мусульмане зримо воплотили свои религиозные верования. Я сидела под лучами солнца, струившимися сквозь окно-розетку собора Нотр-Дам в Париже, созерцая подобные драгоценностям краски витража — и мне казалось, что они идеально отражают мое внутреннее состояние.

В живой клетке, которую я наблюдала в микроскоп в биологической лаборатории, я видела пульсацию жизни — но базовая структура клетки была той же самой. Постепенно у меня накапливалось все больше подобных впечатлений. Я пришла к выводу, что и элегантный процесс деления хромосом, и процесс собирания религиозных знаний имеют одинаковую структуру. Любая мандала представляет собой организованный корпус знания. Это знание доступно для тех, кто умеет читать язык изображений, расшифровывать его символы.

Используя тибетскую систему мандалы в качестве ориентира, мы можем декодировать некоторые образы, порождаемые нашей внутренней психикой. Слово мандала — древнее санскритское обозначение «круга» или «группы», симметрично организованной вокруг центра. Юнг первым познакомил с идеей мандалы западный мир. Для него мандала была просто магическим кругом, символическим выражением стремления человека к обретению единства своей личности. Юнг опубликовал несколько рисунков мандал, сделанных его пациентами, — в основе своей это были круги с отчетливо обозначенным центром, разделенные на четыре части, — а также описания подобных мандал, выполненных им самим.

Однако в понимании тибетцев и индусов идея мандалы неизмеримо сложнее[25]. Мандалы суммируют в себе философские знания. Как в индийском, так и в тибетском тантрическом буддизме мандалы представляют собой изображения группы божеств, занимающих внутри круга определенные места, соответствующие их взаимоотношениям. В изобразительной форме мандала повествует о пути через различные уровни сознания — к мистическому единению с источником жизни. Мандала выражает целое учение и служит руководством (тайным кругом медитации), которое может быть использовано для достижения мистического единства. В ней все выражено в графических символах. Расположение изображений внутри мандалы показывает путь к трансцендентной духовной реальности. Этим рисунком можно научиться пользоваться и с его помощью управлять собственным мистическим опытом.

Было бы глупо, да и невозможно, излагать здесь все тонкости буддийской тантрической философии и правила ее трансформации в сакральные изображения. Выполнение подобной задачи заняло бы многие годы; а кроме того, мы, возможно, никогда не научились бы применять тибетские образы к нам самим, осуществлять «перевод» с одного культурного языка на другой. Однако нам ничто не мешает заимствовать универсальную, базовую схему мандалы. Именно ее я использовала для фиксации образов своих сновидений и для того, чтобы перейти к трансцендентному опыту.

В схему тибетской мандалы мы можем поместить некоторые ключевые фигуры из наших собственных снов — потому что боги и богини буддийской иконографии не пребывают «на небесах». Они — не воплотившиеся духи, которым следует поклоняться издалека, но символы нашего «я», символы разных состояний человеческого сознания. Они близки к нам, как наши собственные вспышки ненависти, реальны, как охватывающая нас печаль, — ибо персонифицируют наши чувства. Они не менее сильны оттого, что являются воображаемыми конструктами. Они оказывают драматическое влияние на наши судьбы. Мы можем прожить всю жизнь, почитая бога жадности, богиню тщеславия или богиню любви и сострадания. Если мы наделим конкретными именами и лицами этих богов и богинь, являющихся к нам в наших сновидениях во множестве разных обличий, нам будет легче совладать с состояниями сознания, которые они представляют. Но мы всегда должны отпускать их обратно — в круговорот жизненной энергии (как сказали бы буддисты, в «пустоту»), откуда они пришли. Они не должны овладевать нами, становиться нашими навязчивыми идеями. Они — не самостоятельные объекты, но состояния нашего сознания. Они пребывают в нас самих.

Являющиеся нам боги и богини похожи на образы из наших снов. Они, может быть, суть не что иное, как именно эти образы. Они приходят, и мы «узнаем» в них аспекты самих себя. Иногда мы восхищаемся ими, иногда ненавидим их. Но мы их отпускаем, чтобы видеть в своих сновидениях новые образы и продолжать расти. Однако сначала они должны дать нам дар понимания нас самих, который в них заключен.

Юнг однажды заметил: «Именно из глубин нашей психической жизни возникнут новые духовные формы»[26]. Прислушиваясь к непрерывно передаваемым кодированным посланиям нашего сновидения и расшифровывая их, мы можем «настроиться» на психический рост. Путь Мандалы сновидений — это путь к просветлению. Для меня указателями на этом пути служат символы из моих собственных снов.

В тибетском искусстве самый внешний круг мандалы отмечает границу между обычным и иным состоянием сознания. Чтобы войти в это иное состояние сознания, мы должны пересечь определенный рубеж. Граница окружает и защищает тайну, священное место. То, что заключено внутри нее, — это наше собственное сознание, но в особой, измененной форме. Когда мы сумеем пересечь границу, мы двинемся к Сакральному Центру. В тибетском искусстве самый внешний периметр мандалы всегда изображается как кольцо из многоцветного пламени. Пламя, как считается, отражает тех, кто хочет незаконно вторгнуться в мандалу, и сжигает наше обычное сознание, чтобы мы переступили границу очищенными.

Для меня самым внешним периметром Мандалы сновидений стал большой руль, заменивший традиционное огненное кольцо. Я уже упоминала о том, что на одном уровне сон «Большой руль» был непосредственным выражением моей удовлетворенности жизненным путем, тем, как умело я в тот момент «рулила». Однако на другом уровне большой руль сам был чем-то вроде огромной мандалы, на которой я, словно на волшебном ковре-самолете, летела к другому миру, где соединяются бодрствующее сознание и сновидческая фантазия. Это мир сверкающих красок и четких форм. Там, пребывая в полном сознании (в состоянии осознанного сновидения), я могу странствовать среди своих видений и для меня нет ничего недоступного. Поскольку ощущение полета обычно подводит меня к тому измененному состоянию, которого я стремлюсь достичь, большой руль кажется вполне подходящим символом для границы моей мандалы. Он переносит меня внутрь ограждения. Для меня моя Мандала сновидений воплощает состояние осознанного сновидения.

Округлые формы могут быть как крошечными, так и огромными. В другом сне того же периода, что и «Большой руль», кто-то показывал мне маленькое колесико диаметром около дюйма. Оно было сделано из серебра и имело четыре спицы, разделявшие его на сектора, в каждом из которых присутствовало разное количество темного вещества. Человек держал колесико за цепочку, и оно непрерывно раскачивалось — то туда, то сюда, — отчего наблюдавшая за этой процедурой женщина (то есть я) впадала в состояние транса. Этот маленький круг также переносил меня в иные миры. Если большой руль изменял сознание посредством настоящего полета, то маленькое гипнотическое колесико достигало того же, создавая ощущение «полета» в голове — ощущение головокружительного транса. Оба колеса изменяли мое сознание, когда я находилась в состоянии сна.

Большой руль отмечает границу. Внутри нее заключена тайна, секрет. Внутри круга моей Мандалы сновидений все мои радости, горести и сожаления имеют свое определенное место. Они рассказывают историю моего прошлого. Они освещают мое настоящее. Они указывают мне путь к новым приключениям.

Болезненные переживания могут дать импульс к дальнейшему росту. Мы редко осознаем это, пока страдаем от них, и все же наши былые испытания могут обернуться для нас величайшими достижениями. Ненавистный дом, в который я переехала, когда мне исполнилось двенадцать лет, стал для меня таким преобразующим символом. Вообще, радости и страдания, которые мы испытывали в детстве и в ранней юности, обязательно всплывают в наших сновидениях и являются главными частями той гигантской головоломки, которую нам предстоит собрать. Если эти фрагменты снов рассмотреть в должной перспективе, они могут преобразить наши жизни.