Раненый камень

Бьются реки осенней порой,

Соловьи заливаются летом.

Даль гремит.

Что он слышит, глухой?

Что, немой, он расскажет об этом?

Птичьих песен ему не понять,

Петушиного крика в селенье,

Той молитвы, которую мать

Шепчет, веря в его исцеленье.

Он своих не расскажет обид.

Утром в путь он уходит недальний,

В молчаливую кузню спешит,

У беззвучной стоит наковальни.

Разжигает он черную печь,

Поднимает свой молот сурово

И руками, обретшими речь,

Произносит заветное слово.

Я смотрел на работу его,

На широкие смуглые плечи.

Мне казалось — его мастерство

Обладало и слухом и речью.

Закалял он железо в огне,

И своими большими руками

Говорил он такое, что мне

Не сказать никакими словами.

O, яблоки, созревшие в Мухоле,

Ваш цвет похож на цвет снегов весной.

Когда рассвет на полчаса, не боле,

Их красит красным цветом с желтизной.

О, зрелые плоды земли балкарской,

Познавши щедрость солнца и дождей.

Людей вы одаряете по-царски:

Их, зрелых, превращаете в детей.

Большие поэты и реки большие!

Сравни их приметы — бескрайни их шири.

Хоть малые реки

В большие вольются.

Большие навеки

Собой остаются.

Большая река и великий поэт.

Есть сходство меж ними, различия нет.

Года пролетают,

Исток не скудеет,

Хоть русло петляет,

Река не мелеет.

С поэтами схожа большая река:

Теченье, волненье ее — на века.

Пусть грозы над нею

Гремят в исступленье.

Но громы сильнее —

Обильней теченье.

Великие реки, большие поэты.

Похожи их свойства, похожи приметы.

Реке, как на горе.

Уж путь недалек.

Но ближе до моря —

И шире поток.

Я слово искал, перетряхивал снова

Свой скудный запас золотой.

Мечтал: подарю я тебе это слово,

Как влагу траве молодой.

Не тронул я словом тебя первозданным,

Ты тут же забыла о нем,

Бессильном, как дождь над простором песчаным,

Как снег над открытым огнем.

Перед собою не в лесу ли

Кабаньи видел я клыки

И звездные глаза косули

С полночным отблеском тоски?

Перед клыками не робел я,

С душой горячей, как июль,

И, полный трепета, смотрел я

В библейские глаза косуль.

Новый год, как с добычей охотник,

В белой бурке спускается с гор,

И во многих квартирах сегодня

Вспыхнет елки зеленый костер.

Снег летит, снег летит,

и воочью

Вижу поле далекое я,

Где встает новогоднею ночью

В наступление рота моя.

Ах, как молоды мы еще, кстати,

Батальонный у нас тамада.

Кровь багрит белоснежную скатерть,

И падучая блещет звезда.

Новый год постучался в ворота,—

Что ж я плачу, смешной человек?..

…Все идет в наступление рота,

И ложится ей под ноги снег.

Не знаю, был ли хлеба я достоин,

Того, что ел всегда и ем сейчас.

Был чист ли я перед землей родною,

Где этот хлеб был выращен для нас.

Длинна ль — не знаю — жизни нашей повесть?

Но я хочу, чтоб и в последний час

Моя, друзья, чиста была бы совесть,

Как хлеб, которым угощаю вас.

Весны я не встречу однажды,

Нисколько о том не скорбя,

И в зной не почувствую жажды,

В ручье не увижу себя.

Забуду о всех своих ранах

И с вечера до петухов

В ущелье о белых платанах

Шептать я не буду стихов.

И мне не услышать в ауле

Отзывчивой тонкой струны,

Ножом из арбуза в июле

Не вырезать красной луны.

Не встречу я первого снега

И с черной папахи своей

Морозного белого меха

Стряхнуть не смогу у дверей.

Забуду я, стар или молод,

Не будет ни ночи, ни дня,

И в самый убийственный холод

Присесть не смогу у огня.

Окажется, что не навеки

Мне были так щедро даны

И солнце, и тучи, и реки,

И добрые руки жены.

Я, преданный горным вершинам,

Обнять не смогу вышины…

Живые по этим причинам

Оплакивать мертвых должны.

Ты камнем стал. Я не храбрюсь,

И мой придет черед

Лежать, не различать на вкус

Земную соль и мед.

Намочит вешний дождь траву.

Ударит в небе гром,

Нам ни во сне, ни наяву

Не мокнуть под дождем.

Мы матерей забудем, друг,

И смех детей в саду.

Прикосновенье женских рук,

Дававших нам еду.

Но что мы сделаем за век,

То смерти избежит.

Хоть на горе и тает снег,

Сама гора стоит.

Одиночество я ненавижу,

Без людей кляну я жизнь мою.

Если долго я людей не вижу,—

Словно от работы устаю.

Горец у друзей огня попросит,

Если у него темно в золе,

Спутника в горах в беде не бросит,

Если тот повиснет на скале.

Вот и я, чтоб стало мне светлее,

У людей огонь беру всегда.

Без людей дорога тяжелее,

А с людьми — беда мне не беда!

Знаю, дней моих близка граница,

А за ней — черед иных годин.

Время будет бесконечно длиться.

Только я — один, всегда один.

Нет, поймите боль мою глухую,—

Одному в земле сырой лежать:

С другом никогда не потолкую

И врага не встречу я опять!