Раненый камень

О смерти языка спокойно, без участья,

Ты речь свою повел, ученую весьма.

Что для тебя язык? Глагол, деепричастья…

А для меня он — жизнь. Ты понял? Жизнь сама

Когда я слушаю слова родимой речи,

Я вижу тех, кто пал, но кто свободу спас.

Я вижу храбрецов, чье слово в жаркой сече

Горело, словно кровь, как день в закатный час.

«Будь с нами, мужество!» — слова из уст летели

Из окровавленных, как птицы, напролом,

И гнали пришлецов разбойных из ущелий,

И смелых славили на языке своем.

Поныне те слова стоят, как наши скалы,

Поныне те слова сверкают, как мечи.

В них раны сабельной огонь кроваво-алый,

В них вечной доблести горячие ключи.

Мужчины, чьи уста полны были и кровью

Сраженья правого и кровью слов родных!

О, жены, что детей баюкали с любовью.

Оплакав их отцов на языке живых!..

О смерти языка ты говоришь бесстрастно,

Но мне-то слышится, как девушка на нем

Твердит слова любви, — они звучат прекрасно.

Как листья, как родник в цветении лесном.

Прислушайся, — тебе откроются долины,

И блеск травы, и шум дождя в словах простых,

В них ветки шелестят, и клекот в них орлиный,

И ум пословицы, и звонкий древний стих.

Не этот ли язык звенел над колыбелью?

Не он ли хлеб растил с упорством и трудом?

Не он ли горевал? Не он ли звал к веселью

И «Мир вам» говорил, вступая в каждый дом?

Он молоком блеснет, теплом тебя согреет,

Когда произнесешь на нем ты слово «мать»,

А скажешь «яблоко» — все расцветет, созреет,

А скажешь «небосвод» — весь мир начнет сиять.

Язык не слабый снег, он не растает вскоре,

Язык — могучая гранитная скала.

С народом он делил и радости и горе,

И в споре с ним позор познали силы зла.

Язык народа жил, как всадник и как воин,

Родной земле служил, как пахарь и мудрец.

Он так же, как народ, бессмертия достоин,

А если он умрет, умрет он как храбрец.