Раненый камень

В день былой своей печали внемля,

Горец в песне горе изливал,

Воспевал свою родную землю,

Где травинок менее, чем скал.

Все смело потоком лет обильным,

Но слова, что жгли певца огнем,

Пережили памятник могильный,

Что разрушен ветром и дождем.

Эта песня и теперь близка мне.

Боль ашуга на родной земле

Вижу в раненном снарядом камне,

В расщепленном молнией стволе.

В стоне тех, кого утешить нечем,

В смерти трав, когда их лед скует,

В безысходном крике человечьем

Птицы, что от стаи отстает.

Боль певца едва ль не с прежней силой

До сих пор в горах вершит свои путь,

Реет над забытою могилой

И мою переполняет грудь.

Кто б ты ни был, будь готов в дорогу,

Мысли о бессмертье — это блажь.

Я не о бессмертии, ей-богу,

Думаю, берясь за карандаш.

Как умение строгать тесину,

Мысль стара, и даже дураку

Ясно: все мы превратимся в глину,

Что б ни написали на веку.

Я работал не бессмертья ради,

Я писал, бывало, день-деньской,

На траву лугов, на небо глядя,

Удивляясь доброте людской.

Все, что пел я, пел я поневоле,

Погибал я у земли в плену,

Видя золото пшеницы в поле

И подсолнечную желтизну.

Пел я, видя море в отдаленье

И скалу, подернутую мглой,

Потому что сам я на мгновенье

Становился морем и скалой.