Рассказы

Жора и атипичка

В одном древнем медицинском трактате написано: «Болезнь начинается со страха перед ней». Очень хорошо сказано. Актуально.

Если послушать современные СМИ, нам всем надо срочно запереться дома, обмотаться на манер мумии Маресьева марлей, надеть бронежилет, противогаз, двойной презерватив, тройной памперс, закрыть глаза и постараться навсегда остановить дыхание. И никаких путешествий!

То какой-то куриный грипп, то коровье бешенство, то хомячья чумка, то крокодилья чесотка, то козлиный кариес…

Ребята, надо с этим делом умериться. Нет, целоваться взасос с индийскими коровами, может и не надо. Но путешествовать надо! Вопреки всем этим верблюжьим почечуям.

Помню, пару лет назад, когда по всему миру «свирепствовала» атипичка, со мной произошла вот какая история.

Мой шеф, Аркадий Аркадьевич Лютик, говорит мало, медленно и тихо. В целом он произносит где-то 20–30 слов в день. Почти все его фразы состоят из одного слова. Значительно реже — из двух. Если во фразе два слова, значит шеф крайне возбужден. Поэтому фраза «иди сюда» не предвещает ничего хорошего. А «ну-ка иди сюда» означает увольнение. В тот день, 15-го, шеф был в хорошем, ровном настроении и говорил однословными предложениями. Он вызвал к себе в кабинет меня и Жору Козлодавова и сказал:

— Таиланд. Семнадцатое.

— Аркадий Аркадьевич, так ведь там эта…как её?.. атипичная пневмония!.. — сказал Жора. Ну, не сдержался парень. Я толкнул его локтем в бок, но было поздно.

— Деза, — после тяжелой паузы произнес шеф. Он вообще-то полковник ФСБ-КГБ в отставке. «Деза» — это значит, для тех, кто не в курсе, дезинформация. У него, кстати, есть еще одна фраза, самая длинная в его лексиконе, для выражения той же мысли: «Это — для людей». Например:

— Как же мы поедем-то туда, Аркадий Аркадьевич, там ведь беспорядки, там опасно… Вон по телеку Бог знает что показывают…

— Это — для людей.

— Так значит, это все ложь?

— Деза.

В общем, Таиланд, семнадцатое. Остальную информацию без всякой дезы мы должны были получить от нашего бухгалтера Эммы Эдуардовны Абдурьянц.

Информация была дежурной: недельная командировка, с 17 по 23. К 1-ому числу следующего месяца — два полнокровных материала по пятнадцать страниц каждый. Командировочные. Билеты сдать. Все как всегда.

— На фиг туда тащиться! — гундел, как оса в банке, Жора, когда мы выходили из редакции. — Пятнадцать страниц я хоть завтра накатаю. Возьму путеводитель — и накатаю. Чего я там не видел-то?.. Пневмонии, что ли, сарса этого?.. Насморка этого обезьяньего?.. И вообще там черт знает что. Тайландки эти… Подхватишь какую-нибудь гванделому… атипичную, а потом лечись всю жизнь… Ну, Лютик, ну, гебюк!.. Развел тут ежовщину. Как во Францию, так Алку, а как куда-нибудь кошке а анус, так давай, Жора Козлодавов!.. Нашел Матросова, чекушник проклятый… Подхвачу там эту…чахотку носорожью…

— Алка французский знает… А ты по-французски «мерси» с «пардоном» путаешь, — заметил я.

— А причем тут французский? Я и по-английски тоже не очень. И что теперь из-за этого человека на верную смерть посылать? Материалы-то я ему по-русски буду писать. Списали бы из путеводителей — и гуляй. Какая у них там столица-то?.. Пномпень, что ли?

— Сам ты пномпень ушастый. Бангкок у них столица.

— Ну вот. «Мы бродили среди величественных зданий столицы Таиланда Бангкока. Грандиозные храмы соседствовали с лачугами бедняков…» Ну, и прочая кучерявая галима… Что я, мало в своей жизни такой сивушной хохломы написал?.. Да я и без путеводителя могу. «Мы познакомились с Хуаном в самом центре Ханоя…»

— Бангкока.

— Ну, Бангкока. «Хуан оказался типичным таиландским парнем. Широкая добрая улыбка озарила его лицо…»

— Хуан — испанское имя.

— Возьму карту, спишу название какого-нибудь города, сойдет за человеческое имя. Не мешай.

— «Мы разговорились. Хуан рассказал о себе».

— Это на каком же языке вы разговорились-то?

— На ихнем, на каком же еще?.. Какой у них там язык-то?

— Тайский.

— Вот на нем и разговорились. «Хуан жил в самом центре Сеула…»

— Бангкока.

— Бангкока. «Он пригласил меня в гости. Это была типичная таиландская квартира. Жена Хуана приготовила очень вкусное блюдо. Оно называется…» Дальше сдуваем рецепт из книжки. Ну и дальше. В том же бодром духе. Вот уже страница готова. А есть я там у них ничего не буду. А то корь какую-нибудь мышиную подхвачу…

— И что, думаешь, это очень интересно читать?

— А вот это уже меня не чешет… Я вам не Агата Кристи, у меня оклад другой…

Мы расстались у метро. 17-го встретились в Шереметьево.

Самолет был полупустой. Немного тайцев, немного наших, десяток-другой европейцев.

Как назло одна тайская пара сидела за нами. Причем таец все время чихал. Он чихнет, а тайка смеется. Он чихает — она смеется. Жора все девять часов полета не умолкал.

Таец:

— Апчхи!

Тайка, в рифму:

— Хи-хи-хи!

Жора, в ужасе закрывая лицо носовым платком:

— Смотри, чего, татаромонгол, делает, а?.. Бармаглот атипичный. Чихает внаглую, хоть бы прикрылся. Обсарсил меня всего, как кобель клумбу. Эй, морячок, ты хоть отворачивайся. Чихай вон на свою китайку. Господи! Вот ведь Лютик удружил… Его бы сюда…Ну, Аркадий Гестапыч…

— Апчхи!

— Хи-хи-хи!

— Эк-ка его атипичного разбирает! И брызгается еще, как лейка своей кабаньей ангиной…. Всё, уже точно заразил, прохвост тайландский. Чувствую. Жар в копчике. Это верный признак. Вовк, пощупай…

— Копчик? Сам щупай.

— Нет, лоб. Не горячий?

У Жоры лоб был выпуклый и прохладный, как осенняя антоновка.

— Нормальный.

— Нормальный… — передразнил Жора. — Помру вот, будешь мой гроб из Пхеньяна вывозить…

— Из Бангкока.

— Без разницы. Господи, еще семь часов мучиться. Сколько у сарса этот…кубанционный период?

— Инкубационный?… Не знаю. Короткий…

— Ачхи!..

— Хи-хи-хи…

— Во! Семнадцатый раз заражает, гад. Короткий, говоришь? Значит: чих-пых — и остопырился, Гаврюша. Без мучений. Это хорошо. А жить-то хочется. Ну Лютик-Пестик…

— Апчхи!..

Так продолжалось весь полет.

Прилетели, сели в автобус. Хороший, удобный автобус, с кондиционером. Скоро въехали в город. Жора с сонной ненавистью смотрел в окно. Платок продолжал держать у лица. Мы уже минут тридцать крутились по городу, когда Жора, судорожно зевнув, спросил:

— Это уже Шанхай?

— Бангкок.

— Ну, Бангкок. Уже он?

— Он. Мы уже полчаса по нему ездим.

Кругом были лавочки, жаровни, безмятежные тайцы в шлепах. Многие улыбались. Тайские детишки норовили помахать нам руками. Мы то и дело обгоняли открытые, без стекол, автобусы, набитые людьми.

— Сколько же их тут! — изумлялся Жора сквозь платок. — И хоть бы один намордник надел. И куда ихние ветеринары смотрят?

В одном из автобусов вдруг мелькнул пожилой таец с марлевой маской на лице.

— Во! — взорвался Жора. — Вот она — атипичка. Видал? Видал Хоттабыча в марле? А-а-а! Я же говорил! Хоть один сознательный желток нашёлся. Старый пёс! Жить хочет… А эти шалопаи, — он обвел рукой открывающуюся перед нами перспективу многолюдной торговой улочки, — эти — как наши. Даже хуже. Пока гром не грянет, монгол не перекрестится. Ну, народец!.. Да ведь через год от этого ихнего Сайгону ничего не останется. Все поляжут от своей хороьковой дезинтерии.

— Бангкок это, а не Сайгон, — с безнадежностью в голосе поправил я.

— Ну и…

— А этот в марле от смога спасается. Во всех мегаполисах мира люди повязки носят.

В Токио, в Нью-Йорке, даже у нас в Москве. Смог. Понимаешь?

— Рассказывай!..

— Нету в Таиланде сарса. Ни одного случая. Они все меры приняли. Понял?

— Рассказывай!..

— Был в Таиланде какой-то один завалящий француз, да и тот болезнь во Вьетнаме подцепил.

— Ну и?..

— Изолировали его. А больше нет случаев.

— Рассказывай!..

— Тьфу!

Жора — странный человек. Если какую-нибудь чушь себе в башку втемяшит — всё! А уж если дело касается здоровья — полный стоп. Когда несколько лет назад все заговорили о сальмонеллёзе, Жора так испугался (мы тогда были в командировке в Турции), что полностью отказался от приёма пищи. Неделю ходил с вытаращенными глазами. Даже фрукты не ел.

— Да не может быть его во фруктах, Жора, пойми ты это!

— Рассказывай.

И хотя он упорно путал сальмонеллёз с целлюлитом и говорил — «целлюманулит», всё равно диету держал до тех пор, пока не начал скатываться к дистрофии. Но тут СМИ придумали какую-то новую страшилку — и Жора быстро переключился на неё. Из-за страха перед СПИДом Жора так и не женился. Не ел говядину из-за коровьего бешенства и кур. Сами понимаете — грипп. Зато одно время со страстью увлекался уринотерапией — и одновременно — пивной диетой. Пока серьёзно не заболел. Словом, странный человек Жора. Хотя, если разобраться, таких странных у нас полстраны. А где-нибудь в Америке каждые девять из десяти — Жоры Козлодавовы.

В гостинице на нас надели венки из лотоса и орхидей очень симпатичные тайки. Гостиница — шикарная. Сервис — как у тёщи в гостях.

— Окольцевали, — простонал Жора. — Как покойников. Венками. Щас тапочки белые выдадут, архаровцы.

Он ходил по гостинице странными вихляющими лисьими тропами, стараясь держаться от тайцев на расстоянии метров в пять. На рисепшене стоял в трех метрах от стойки. Заходя в номер, на всякий случай обрызгивал его освежителем воздуха «Тайга». Завтракал одними тостами — в шесть, пока нет народу. Ужинал перед самым закрытием. Руки, как параноик, мыл каждые тридцать секунд. Если кто чихал — отпрыгивал в стойке, как на ринге.

Во время экскурсий Жора продолжал мужественно бороться с атипичкой. Даже от изваяний будд на всякий случай держался на расстоянии.

— Они тут все заодно, — говорил сквозь платок Жора. — У них много жизней, а у меня одна.

Потом мы ездили на крокодиловую ферму, смотрели крокодиловое шоу. Мужественный таец таскал крокодила за хвост, засовывал ему в пасть голову. Жора комментировал. Через платок, разумеется:

— Видал, какая рептилия тормозная. Это ж отморозок, а не крокодил. Он же больной. Атипичный. Ему реальную репу в рот кладут, а он… Я бы давно откусил. Сарс, он с крокодилов начался. Это точно, я в газете «Ещё!» читал. Вовк, пойдем отсюда. Меня этот Гена сейчас заразит. Я чувствую. У меня ноги вспотели. Верный признак. Пощупай…

— Да пошёл ты… Плюс сорок в тени, вот они у тебя и вспотели. Ты чего в кроссовках ходишь? Да ещё в шерстяных носках. Надень тапки-то на босу ногу.

— Рассказывай. Сарс может через ноги передаваться

— Как же он может через ноги?..

— А так. Наступишь вот на крокодилью кучу — и готов. Их тут вон сколько. И пахнет, как на трех вокзалах… — он подумал, что-то мучительно вспоминая, и добавил: — молекула сарса въедается в ногу и по крови, по крови — к мозгу. Понял? Пойдем уже отсюда. Худо мне. Ногам потно.

— Жор, да ерунда это всё про крокодилов. Кучи какие-то…Мозг…

— Рассказывай. Молекулы сарса они знаешь какие едкие!..

— Тьфу!..

Перед шоу слонов все туристы сосредоточились вокруг загончика со слоненком. Слоненок — чудо. Толкается, наваливается, хватает за всё хоботом. Сам толстый, плотный, слегка шерстяной, как кокос. Морда хулиганская. Очень смешной.

Жора зазевался, и слоненок лизнул его хоботом прямо в нос. Все смеются. Жора чуть не плачет, утирая свой нос, похожий на подмятый хвост бульдога:

— Ещё этот беспризорник… Плохиш носатый. Сначала всякую дрянь атипичную цапает, а потом меня за чистое лицо. Геморроем своим слонячьим меня всего обмазал, гад. Вовк, пойдем отсюда. У меня в животе бурчит. Верный признак…

Поехали на реку Квай. Бунгало прямо в джунглях. Деревни на сваях. На плечи садятся ручные мангусты. Вода в реке — цвета хаки, течение быстрое, какое-то яростное. Отвесные берега с иссиня-зеленым лесом. Пронзительные, внезапные, так что вздрагиваешь, крики птиц. Крики — с сумашедшинкой. Бабочки размером с поднятую ветром с земли газету… Налетит прямо на лицо — еле успеваешь отмахнуться.

Жора лежал в бунгало, расстелив на лице салфетку, вымоченную в уксусе и, вибрируя салфеткой, как воздушный змей, бурчал:

— Ты видал какие у них тут гусеницы? Видал, какого они размера? Как вещьмешок. Вовк, они мутируют. Это от атипички мутация, понял? Ты, главное, воду не пей, они её прямо из реки Куй берут…

— Квай…

— Ну, Квай. Такой воды напьешься — рога с хвостом вырастут, не то что сарс… Пучит с неё. Тут и у покойника метеоризмы начнутся… Господи! Вот в Харбин назад приедем, клизму себе с уксусом поставлю.

— В Бангкок.

— Всё равно с уксусом клизму. И тебе тоже.

— Нет уж, мне не надо.

— Надо. Потому что ты меня заразить можешь. Ты о ближнем думай. Ходишь тоже…с босой мордой, никакой ответственности. Уксусом не мажешься… Как дикарь. Ой, поскорей бы уж всё это кончилось.

Назад ехали через ананасовое поле. Никогда не видел ананасовых полей. Ананас растет, как капуста. Ели парные ананасы. От тех, что мы обычно едим, они отличаются так же, как порошковое молоко от парного. Или как ячменный кофе — от двойного бедуинского, в котором стоит ложка и от которого сразу хочется запрыгнуть на верблюда и в одиночку объявить джихад всем неверным планеты Земля.

Парной ананас пах какой-то тропической жаркой истомой. Ели молча, постанывая, полчаса.

Жора не ел, только злобно смотрел на нас искоса поверх платка, как нелюбимая жена в гареме на любимую.

— Кирдык вам всем, — сказал он тихо, когда сели в автобус. — Наелись глистов тропических и рады.

Заключительная ночная прогулка по ночному Бангкоку, по китайскому кварталу и «злачным» улицам была для Жоры самым большим испытанием. Не говоря уже о шоу трансвеститов.

Когда после шоу к Жоре подошел миловидный трансвестит, чтобы сфотографироваться, Жора чуть в обморок не упал. В автобусе сидел, шептал в полном ужасе:

— Ну уж это… это уже… спидосарс какой-то получается… Простудифилис, простатит проститутский… — и чихнул. В ужасе обвел автобус глазами.

— Будь здоров, — сказал я Жоре.

— Издеваешься, да?..

Назад летели молча. Никто не чихал.

К первому числу Жора сдал материал: «Мы бродили среди величественных зданий древней столицы Таиланда Бангкока. Грандиозные храмы соседствовали с лачугами бедняков…» Жора обещал написать — и написал. Один раз, правда, Бангкок всё-таки назвал Гонконгом. «Река Куя» один раз проскочила. Но это описки. А так — нормальная мутотень, списанная из книжек.

— Пойдет, — сказал Лютик.

«Величественные храмы» есть, «лачуги бедняков» — тоже. Никакой дезы. Гладко. Чего ещё полковнику надо?

Я протянул Аркадию Аркадьевичу выстраданный мною в течение трех ночей материал. В нем был порыв. Вдохновение. Мне материал нравился.

— Нет, — сразу сказал Лютик.

— Почему? — не понял я.

Шеф помолчал, потом улыбнулся и, ткнув в меня пальцем, весело ответил:

— Дублёр.

Ясно, значит Козлодавов — Гагарин, а я… Вот гебюк…

Зато на следующий день Жора заболел насморком. Нашим, обычным. А я — нет.

Ребята, путешествуйте на здоровье! И не бойтесь вы всех этих собачьих свинок. Это всё — «для людей». Деза.