Рассказы

Сережкина любовь

Май-месяц. Кругом томление и нега, нега и томление. Черемуха, похожая на любовь провинциальной медсестры, сирень, похожая на Доронину. Вопли «Глюкозы» на шашлычных лужайках. Подростки в прыщах, пирсинге и предчувствиях. И все вокруг — про любовь.

Любовь-морковь — штука туманная. Инь-ян, тети-дяди, «апельсины-кокосы», мини-бикини, любишь-не любишь — всё это, ребята, очень запутано. Нелегко всё это. Целую жизнь пытаюсь разобраться, и ничего не выходит.

Платон, Шекспир, Ирина Аллегрова с «Ласковым маем», «Кама-сутра», Эдуард Асадов с Овидием, «Я вас любил…», «Настоящий полковник»… Голова кругом. Покружился-покружился. Упал, очнулся — штамп в паспорте. Тёща, фикус, памперсы. Осторожно, двери закрываются. Допрыгался, зайка шоколадный.

Но тут мне вдруг кое-что открылось с неожиданной стороны. Делюсь.

Когда я еду утром в лифте со своего восемнадцатого этажа, ко мне на шестнадцатом всегда подсаживается мальчик Серёжка. Четвероклассник с огромным ранцем и очень хулиганской мордой. Как-то встретились мы с Серёжкой в лифте. Серёжка какой-то не хулиганский. Задумчивый.

— Здорово, Серёжка. Чего невесёлый?

— Привет, дядь Вов. Будешь тут веселым.

— А что такое?

— Каринка мне нравится, вот что.

— Влюбился, что ли?

— Какое слово?

— Влюбился, говорю?

— Тьфу! Ну вы скажете, дядь Вов… Прям хуже нашей русички. Что я, Пушкин, что ли…Влюблёвываться в девчонок — это отстой. Разве вы не знаете?

— Влюбляться, а не влюблёвываться…

— Всё равно отстой. У нас в классе только Игорёк Ромашкин всё время влюбывается. А он придурок.

— А чего же тогда?

— Нравится мне Каринка.

— А-а-а… А чем же она тебе нравится?

— Ну как… Дерется она на переменах классно. И пахнет от нее приятно. Конфетами. Типа мятного холлса.

— Ясно. А внешность у неё как?

— Какое слово?

— Внешность… Ну, руки, шея…

— А. Это сойдет.

— И что ж ты теперь делаешь?

— Дерусь с ней, чего ж ещё. Если победю — занюхаю.

— ?

— Если я ее победю — тогда мне разрешается ей волосы нюхать. Долго, сколько захочу.

— ЗдОрово. А если «не победю»?

— Тогда она мне три раза портфелем по башке бьет. Но она не больно бьет. Жалеет. Я ей, наверное, тоже нравлюсь.

Мы приехали.

— Пока, дядь Вов.

— Пока, Серёжка.

Вот ведь, а? Прямо как в «Песне о Нибелунгах». Поединок между женихом и невестой перед свадьбой. Вот тебе и Сережка. Зигфрид чертановский.

Через пару дней опять встречаемся в лифте.

— Ну, как Каринка? — спрашиваю.

— Каринка — отстой.

— ?

— Она дура оказалась. Не смогла задачку с дробью решить. И пахнуть она чего-то стала хуже… Нет, мне теперь Анжелка нравится. Прямо нету жизни.

— А Анжелка тебя чем покорила?

— Какое слово?

— Ну, чем она тебе нравится?

— Добрая. Списывать дает, жувачку дает. И глаза у нее это… типа красивые.

— Какого цвета?

Серёжка подумал.

— Как «пепси-кола».

— Значит, карие.

— Ага. Мы с ней играем в «пересмотрелку», ну, кто кого переглядит. Если Анжелка первая моргнет — она мне домашнее задание делает и ещё три жувачки. А если я…

— Три раза портфелем по башке?

— Ну да. Но она тоже небольно бьет. Нравлюсь я ей.

Приехали.

— До свиданья, дядь Вов.

— Будь здоров, Сережка.

Вот он какой, Сережка. Романтик. «Её глаза — как два тумана…» И всё такое. Еще через пару-тройку дней:

— Как Анжелка?

— Отстой.

— Что, «жувачка» кончилась?

— Нет, у неё этот… накактивит всё время.

— Конъюнктивит?

— Ага. Некрасивые стали глаза. Как у Голлума. Чего в них теперь смотреть?…А домашку она и так даст списать.

— И теперь кто твоя пассия?

— Какое слово?

— Ну, кто тебе теперь нравится?

Серёжка тяжело вздохнул:

— Мне теперь сразу две нравятся: Наташка и Лизка. Прямо я обмучился весь. Наташка — она прикольная. У неё хохмы классные. Ну, и пахнет она ничего. И глаза в порядке. Зуба, правда, одного нет. Но это ведь пройдет. Зато Лизка… Даже не знаю, чем мне Лизка нравится. Нравится и всё.

— Это дело серьёзное.

— Да.

Помолчали.

— Думаю, может мне жениться на ней.

— Прямо сейчас?

— А чего тянуть? Будем с ней жить в этой… в женатости. А Наташка будет к нам в гости приходить, всякие анекдоты рассказывать.

— Можно, конечно, и так…

— Сегодня, наверное, на третьей перемене заженюсь.

Приехали.

— Будьте здоровы, дядь Вов.

— И тебе того же, Серёжка.

На Лизке Сережка так и не женился. И она через неделю попала в «отстой». Наташка тоже. Зато у Анжелки прошёл «накактивит». А потом объявилась какая-то Анька, которая быстро бегает. Сонька, которая «классно ржет». Они с Серёжкой в «перещекоталки» играли. Потом была Олька, потому что она «знает больше всех считалок». Потом Каринка стала опять хорошо пахнуть. Наверное, сменила шампунь. И вот до сих пор всё это дело продолжается.

И вот я думаю себе: может, так оно и надо? Ведь это и есть — любовь: «перещекоталки», «перегляделки», «портфелем по башке», «победю — занюхаю»… Всё так в жизни и есть. Сегодня — «нравится», завтра — «отстой»… В чем-то очень прав четвероклассник Серёжка.

Пронзительно прав.

А вокруг — май-месяц. И пенится сирень. И солнце, млея, щурится на мир, как шах на гарем. И фикус полит и памперсы сменены, и теща на даче. Хорошо.