Когда я достигаю двери, она оказывается приоткрытой.
Прохожу внутрь, привычно щелкаю замком и облегченно скидываю туфли. В нашей квартире тепло и всё ещё пахнет уютом. Семьёй веет. Надеждами, общими мечтами.
Соболевыми…
В этот момент мой мозг ошеломляет удивительная мысль — как здорово, что мы построили дом.
Наверное, остаться в этой квартире, было бы самым сложным испытанием. Потому что именно здесь прошли лучшие годы нашего брака.
Я бы лезла на эти стены, упивалась своей болью. Вновь и вновь проходилась по всему, что с нами произошло. Интересно, а он вспоминает?! Жалеет ли?
Упрекает себя хоть капельку?
В дверном проеме, натягивая белую майку, появляется Богдан.
— Привет, — говорит, энергично растирая лицо ладонями. — Не поздновато?
Стараюсь не глазеть на джинсы с развороченной ширинкой, которые он, опомнившись, тут же поспешно застегивает.
— Привет, если не можешь говорить, я поеду, — нерешительно скашиваю взгляд на дверь. Трусливо мечтаю, чтобы это было так.
— Проходи, — отвечает он тихо, понижая мои шансы на побег. — Как дети?!
— Хорошо. Маша пятерки каждый день носит, но ты, наверное, в курсе.
Под пристальным взглядом развязываю пояс и скидываю с обнаженных плеч легкий плащ. Размещаю его на вешалке при входе. Тело окутывает прохладой. Меня знобит и мутит после выпитого шампанского.
— Ты пришла поговорить или это просто повод? — спрашивает Богдан непонимающе.
Он расценил мой внешний вид по-своему.
— Поговорить, — предупредительно отвечаю, поправляя широкие лямки на груди. — Я была у Веры на дне рождения, — оправдываюсь, чтобы не думал, что я ради него разоделась.
— Хорошо повеселились? Утром отослал цветы в телецентр для неё.
Расплывчато пожимаю плечами. Губы стягивает чувство отчаяния.
— Красивое платье, — затягивается воздухом.
— Спасибо. Я немного не привыкла к такому, — не знаю зачем, выговариваю.
По привычке, скорее всего.
Пытаюсь поймать в светлых глазах хоть каплю ревности, но её там нет. Словно ему и правда все равно, что я разгуливаю по ночным клубам в полуголом виде? Как будто его собственническая натура больше не распространяется на моё тело?
— Тебе очень идет, — выговаривает он неторопливо, разворачиваясь и отправляясь в сторону спальни.
Прежде чем я успеваю что-то выдумать, возвращается с черной футболкой в руках.
— Лучше накинь вот это. Так разговор выйдет продуктивнее.
Согласно киваю и натягиваю на себя предложенную броню. Мягкая ткань пахнет привычным стиральным порошком и Соболевым. Это успокаивает.
Мысленно выдыхаю, инстинктивно готовлюсь в защите.
Я не знаю, как Богдан отреагирует на то, что я ему сообщу. Изучив за десять лет своего мужа и то, как для него важно, что он является моим первым и единственным мужчиной, вдруг становится чудовищно стыдно.
Что я натворила?!
Тяжкий груз хочется скинуть как можно быстрее, поэтому я выпаливаю прямо в широкую спину, идущую передо мной на кухню: — Я совершила глупость сегодня…
Богдан резко останавливается. Отодвигает для меня стул, на который я падаю и тут же себя обнимаю. Для поддержки. Пробегаюсь хозяйским взглядом по светлому гарнитуру во всю стену, темному окну, холодильнику, круглому обеденному столу.
Здесь ничего не поменялось. И сегодня чисто так, что придраться не к чему.
— Даже не могу представить, о чем ты, — произносит Богдан, усаживаясь напротив. — Но зная уровень твоей ответственности и способности совершать глупости, внутренне содрогаюсь.
Его низкий смех заставляет почувствовать себя еще хуже.
Вкус другого мужчины во рту становится более горьким и терпким. Чувствовать это — ужасно неприятно и стыдно. Хоть рот полощи.
— Давай только начистоту, — говорит Богдан, открыто складывая руки на столе.
— Хорошо.
Самое простое в семейной жизни — строить свою линию поведения в конфликтах на промахах другого человека. Богдан столько всего наворотил, что всё это время придерживаться данной концепции было нетрудно.
Он сам ушел, предъявил кучу необоснованных, на мой взгляд, претензий. Возможно, даже изменил, хотя я до последнего стараюсь об этом не думать.
Выгнал меня ночью, и со мной случилась беда.
Поверил отцу.
Абсолютно ничего не сделал, чтобы меня возвратить.
Список обширный, не так ли?!
С этой позиции находиться в ссоре было комфортно, черт возьми. Безопасно. Что уж скрывать, какое-то время я вообще наслаждалась его ошибками и жалела себя. Лелеяла обиды со всей характерной мне эмоциональностью.
— Ты… — догадка искажает его лицо, глаза становятся темнее. — Ведь не наделала ничего, чтобы отомстить? Твой виноватый вид меня настораживает.
Увожу глаза в сторону, захватывая воздуха побольше. Признаюсь:
— Я… Наверное, никогда бы не пришла к тебе с этим, учитывая наши обстоятельства. Но Света Молокова расскажет Вадику. Возможно, как-то вывернет и приукрасит.
— Да что случилось? Говори уже.
— Во время танца сегодня… коллега Веры меня поцеловал. А я не сразу его оттолкнула.
— В смысле? Он сделал это насильно? — кулаки на столе сжимаются.
На секунду зажмуриваюсь и болезненно мотаю головой:
— Нет.
Богдан замолкает.
Пристально анализирует моё пасмурное лицо и опускает сканирующий взгляд на горящие губы, словно кричащие, что всё это правда.
Ножки стула оглушительно царапают ламинат. Даня тяжело встаёт и прячет руки в карманах.
— Тебе понравилось?
— Что?
На секунду зависает, а потом отворачивается к окну и добавляет:
— Целоваться… не со мной?
Молча изучаю напряжённые мышцы на его спине. Соврать?
— Только честно, Ян, — словно мысли мои читает. — Договорились ведь.
Не могу понять, чего я хочу в этот момент больше: быть с ним откровенной или жестоко наказать правдой от обиды?
— Мне было интересно, — отвечаю, нервно постукивая подушечками пальцев по поверхности стола.
— Пфф… Но приятно?..
Боже, да зачем ему это?
— Неприятно точно не было, Богдан. Только потом стало мерзко от самой себя, уже после…
— Это чувство вины, — кивает он, опуская голову.
— По себе судишь?! — выпаливаю.
— Если ты таким образом задаешь конкретный вопрос — изменял ли я тебе, то ответ нет. Я озвучивал его несколько раз и ничего не поменялось.
— А хотел? — спрашиваю на свой страх и риск.
— Секса с другой женщиной? — оборачивается. — Нет.
— Ясно, — киваю и тут же продолжаю допытываться, пытаясь оправдать свой поступок. — Но мысли такие были?
— Не выкручивай мои слова, Ян. Я уже всё сказал.
— Тогда откуда эти познания про чувство вины?
— Ты забыла про моего отца? Несколько раз общался с ним на эту тему. Отец детально рассказывал, как всё тогда вышло с матерью Кати. Как он долго разрывался между любовью к той женщине и чувством вины перед семьей. В итоге второе одержало верх, и он не развелся.
— Поэтому ты мне не изменял?
Богдан горько усмехается и снова усаживается напротив. Проводит рукой по чуть отросшим волосам, ероша их.
— И поэтому тоже, Яна, — насмешливо кивает. — Но больше по другим причинам.
— Ты когда-нибудь думал, в какой момент всё пошло ко дну? — спрашиваю, разглядывая свои пальцы. — У нас.
— Думал.
— Поделишься?
— Наверное, когда наши ссоры из взаимных претензий перетекли в стадию перехода на личности.
Киваю соглашаясь. Пожалуй, так оно и есть. Это случилось пару лет назад.
— Мы погрязли в бесконечных унижениях, при этом задевая близких людей, — продолжает Богдан.
Раздраженно закатываю глаза.
— Говори правду. Сам сказал, начистоту. Ты имеешь в виду меня?
— По большей части, — соглашается, складывая руки на груди.
— Я… попрошу прощения у твоей мамы.
— Как знаешь, — равнодушно пожимает плечами и склоняет голову набок. — А ты, что думаешь? Почему мы сейчас там, где оказались?
— Может, потому что кто-то ушел не объяснившись?
— А ты подала на развод, — чуть пригибается к столу. Глаз не отводит от моих губ.
— Ты ушел, — повторяю и тоже наклоняюсь. Наседаю.
Сверлим друг друга взглядами.
Между нами расстояние не больше метра, а кажется, что целая пропасть. Бездна из боли и невысказанных обид.
— Я ушел, чтобы вернуться, — произносит тихо. — Ни словом не обмолвился про развод. Люди иногда разъезжаются, чтобы подумать, осознать свои ошибки и снова стараться их исправить. Так бывает. Для того, чтобы любить друг друга не обязательно быть сросшимися близнецами. Мы оба пришли к выводу, что были не правы. Практически помирились…
— А потом ты привел в наш дом женщину, — вдруг вспоминаю.
— Лана пришла сама, в окружении моих друзей по клубу. Я всего лишь проявил гостеприимство и сделал бы так снова.
Смахиваю с глаз непроизвольную слезу, пока он продолжает тихим голосом:
— Ты заявилась сегодня с признанием в том, что целовалась с другим мужиком. Сообщив при этом, что тебе это было приятно. Мы поговорили и все обсудили. Я тебя понял, по крайней мере, постарался. Так ведут себя взрослые люди.
Резко отшатываюсь. Его слова шокируют и заставляют задуматься. Снова винить себя?!
— Развестись мы бы всегда успели, Ян, — добавляет. — Аннулируй иски.
— Я не могу, — качаю головой.
Отец не простит. Всё зашло слишком далеко. Ситуация патовая. Вперед страшно, а назад уже никак.
— Ты заставляешь меня подать ответные, — грозится. — Твой отец на протяжении десяти лет вставлял мне палки в колеса. Сначала тем, что хотел вместо пяти миллионов долю в нашем бизнесе. Затем пытался выбить меня из седла, договорившись с администрацией и лишив Газснабкомплект ежегодных контрактов. Я долго терпел, но своих детей Шацким я не отдам. Услышь меня, пожалуйста. Я пойду по головам за них.
Душа скатывается в ту же пропасть. По головам пойдет? Включая мою?
— Отвези меня домой, пожалуйста, — прошу поднимаясь. — Я устала это обсуждать.
Молча одеваемся, выходим на улицу и в полнейшей тишине усаживаемся в машину. Богдан часто курит в приоткрытое окно, а я смотрю прямо перед собой.
Подъехав к дому, сложившийся вакуум в салоне, к сожалению, рушится.
В груди неимоверно колется острое разочарование. Кажется, сейчас я зайду в дом, скину с себя одежду и на меня лавиной повалятся все прожитые за вечер эмоции, в которых я непременно захлебнусь.
Я хочу, чтобы этого дня вовсе не было.
Пусть, с одной стороны, мы наконец-то поговорили и многое стало понятным. С другой — на губах все ещё чужой вкус, и я ничего не могу с собой поделать — ощущаю себя предательницей.
И как с этим быть?
Уже привычно скидываю вину на шампанское и чувствую, как по щеке бежит одинокая слеза, которую я поспешно стираю кончиками пальцев.
— Ты чего? — спрашивает Даня.
Прикрываю лицо ладонями и мотаю головой. А потом резко разворачиваюсь к нему.
— Сделай для меня одну вещь, — прошу надрывно.
— Какую?
— Поцелуй меня, пожалуйста.
Жду от Соболева чего угодно.
Слов, что после другого мужчины меня целовать противно. Или холодного отказа. Но того, что его правая рука незамедлительно обхватит мой затылок, никак не ожидаю.
Жесткие губы касаются дрожащего рта, и я всхлипываю.
Боже, спасибо, что он не отказался! Это бы меня убило.
Богдан целует привычно. Так как надо. Словно я все еще полностью принадлежу ему. Впервые в жизни запах Мальборо мне нравится. Да я в восторге от него!
Его язык раздвигает мои губы и толкается внутрь, на мгновение замирает, будто хищник чует соперника. Мощное тело напрягается и вибрирует.
— Пожалуйста, — шепчу, немного отстраняясь. — Пожалуйста.
Размещаю ладони на колючем лице, и сама придвигаюсь к тёплым губам. Покрываю их короткими поцелуями, пытаясь взять себе их горечь, чтобы навсегда вычеркнуть из памяти любые другие.
Даня будто бы сдаётся и берет инициативу на себя. Словно бульдозер вспахивает мой рот горячим влажным языком и жадно кусает, собирая чужой вкус по миллиметрам. Думает, что наказывает, жестит неосознанно, а на самом деле избавляет и исцеляет.
— Сравниваешь? — спрашивает, опасно дыша и освобождая из объятий.
Мотаю головой.
Во мне столько облегчения, что он меня сейчас ничем не обидит.
— Нет, — говорю, отворяя дверь и ловя на растерзанных губах порыв ветра. — Стираю из памяти, — еле слышно добавляю. — Пока.
Богдан нервно кивает, и только я открываю ключом калитку, автомобиль срывается с места.
Окончательно успокоившись, готовлюсь ко сну и прокручиваю в голове наш разговор. Во многом Соболев прав. Мне действительно нужно было разобраться.
Моя импульсивность сыграла в минус. Но сейчас это не имеет никакого значения.
Надо как-то жить дальше. Без него.