— Ты… знаешь, что Машка впервые влюбилась? — заявляет Яна. В приглушённом свете смотрится выше всяких похвал.
Губы припухшие, глаза живые. Обнажённая и тёплая.
Мы лежим на кровати в спальне.
После второго раунда в душевой я утащил её сюда, предварительно по привычке щёлкнув замком на дверной ручке. Потом сам про себя выругался. Снова забыл, что детей здесь нет.
Дом — целиком и полностью мечта Яны. Для меня «наш дом» — эта квартира. Поэтому я постоянно делаю какие-то привычные вещи или слышу фантомные звуки детских звонких голосов.
Спустя десять лет семейной жизни оказаться в одиночестве в этих же стенах — худшее из того, как могла поиметь меня жизнь. Но… как говорится, за что боролся на то и напоролся.
— В кого влюбилась? — спрашиваю, ласково поглаживая костяшками пальцев тонкое предплечье.
— В одноклассника, — смеётся. — Знаешь, как его зовут?
Поднимает голову с моей груди и снова смотрит захмелевшим от оргазмов взглядом.
— Не томи, — тоже тяну улыбку.
— Богдан, — выдаёт торжественно. — Его зовут Богдан. В кого ещё могла влюбиться наша дочь?
Вновь размещается на моём плече и вздыхает.
— Нам надо поговорить с детьми, Дань. Вместе. Всё объяснить.
Молча прокручиваю всё, что думаю по поводу принятого ей решения.
За эти месяцы я прошёл кучу этапов. Злился, пил, снова злился. Уходил в себя и наоборот общался с друзьями. Затворничество далось мне непросто, но настаивать и дрессировать её — проявление нездорового эгоизма.
— Ну что ты молчишь? — спрашивает, упираясь в подмышку.
— Давай потом об этом, Ян, — отзываюсь. — Не сейчас.
— Ладно…
Тело настойчиво просит сна, но я вставляю в глаза ментальные спички, лишь бы только не вырубиться. Не сегодня.
— Ты думал когда-нибудь о том, какие они, идеальные отношения? — спрашивает Яна спустя минуты три.
— Нет.
Похуй на идеальные. Меня и наши устраивали… с оговорками.
Бизнес научил меня разговаривать с собой максимально честно. Знаю я таких умельцев, годами несут убытки при этом обвиняя всех вокруг: государство с налогами, конкурентов, сотрудников, поставщиков… только не себя любимого. Он-то талантливый управленец, просто с окружением не повезло.
Херня это всё.
Если что-то идёт не так, значит, дело в тебе.
Эта аксиома в моём полуразрушенном браке бьёт под дых.
Потому что я допустил несколько стратегических ошибок, потянувших за собой кучу дерьма. А главное, Яна могла пострадать.
Уже пострадала.
Прижимаю тёплое тело к себе поближе.
Осталась.
Сама.
— Думаешь, они вообще бывают? — шелестит над ухом.
— Кто? — бормочу.
— Идеальные отношения, Соболев. Ты что, спишь?
— Нет.
— Если хочешь, спи, я тоже буду.
Да щас блядь.
— Идеальные отношения, — тяну медленно. — Идеальности не существует, Ян.
— Может быть, — пожимает плечиками.
— Неудачники придумывают для себя идеальность. Тем самым оправдывают свою лень и глупость.
— Ты, как всегда, очень категоричен, Дань.
— Потому что это правда, — говорю, забираю пачку с прикроватной тумбочки.
Подкуриваю и затягиваюсь полной грудью, выдыхая табачный дым в потолок.
В душе́ ахтунг. Свет выключили, но мозг работает от внутреннего генератора.
Сегодня осталась.
Значит, можно также. Сломить, победить, взять. Но… это мы уже проходили. Ни одна, даже самая золотая клетка, к полному счастью никого не приводила. Либо жертвой становишься, смирившись с судьбой, либо выбраться пытаешься. Третьего не дано.
— Я думала по поводу твоих слов, — словно страшась, выговаривает.
— Каких? — в полудрёме открываю глаза снова затягиваясь.
— В суде.
— Понял, — киваю.
— Ты… прав, наверное. Дома мне всегда было некомфортно. Нужно было быть собранной, прилежной. Делать всё как надо. Ты стал моим спасением… — шепчет сбивчиво и осекается. — Прости.
Ещё один удар по печени.
И хоть сам уже понял, что так оно и есть, слышать правду от неё… странно.
— Но это не значит, что ты мне не нравился. Не думай.
— Не буду, — обещаю.
— Были, конечно, проблемы и сейчас всё больше анализирую нашу жизнь, начиная с самого начала.
Закатываю глаза, что может быть хуже анализирующей, умной женщины? Только та, кто занимается этим, крепко держа тебя за яйца.
— Считаешь… в новых отношениях будет лучше? — спрашиваю замерев.
— Да я вообще об этом не думаю, — выдыхаю до того, как она продолжает: — Пока.
Блядь.
Яростно затушив сигарету в пепельнице, резко поднимаюсь, переворачивая Янку на спину. Она взвизгивает, но послушно смотрит, кусая нижнюю губу.
Окидываю взглядом выгибающееся тело. Чуть наклоняюсь, проводя пальцами по щеке, узкому подбородку. Спускаюсь к шее и выступающим ключицам. Очерчиваю грудь с манящими сосками, обвожу аккуратный пупок… шрам внизу живота.
Что чувствует мужик, когда занимается сексом с женщиной, родившей ему двоих детей?! Необъяснимо. Может кого-то подобное и не вставляет, а меня прям очень. Плющит от ощущения собственничества. Хочется прикусить за загривок и в пещеру, только вот с недавних пор Яна Альбертовна в поисках себя.
Опустив руку, настигаю клитор. Кружу по нему пальцами.
— Ох, — проплывает возглас в тишине.
Развожу влажные розовые складки, не переставая ласкать. Там внутри, она ещё краше. В голову похлеще коньяка бабахает осознание, что помимо врачей, там её видел только я. Это тоже особый кайф для мужика, кто бы ни отнекивался.
Знать, что твоя женщина эксклюзив.
Отклонившись, замечаю еле различимые белёсые следы на ступнях. Яна тоже это видит и сразу же пытается выдернуть ногу.
— Не надо, Дань, — шепчет в тишине.
Мазнув взглядом по испуганному лицу, возвращаюсь к зажатой в ладони ступне и прикладываюсь к крохотным ухоженным пальчикам лбом. В голове пролетают картинки той ночи, практически физически ощущаю её страх и вздрагиваю. Понимание, что каждый шрам на её теле — это результат моего действия, отдаётся треском за грудиной.
Медленно разрушаюсь, гоняя хаотичные мысли.
Отстраняюсь и снова смотрю. Царапая двухдневной щетиной, покрываю короткими поцелуями мягкую кожу по всей длине стопы. От пальцев до розовой пятки.
Взвизгивает, щекотно. Нервно дышит.
— Даня, хватит, — мотает головой ошалело. — Я тебя не виню. И ты подобным не занимайся.
Перехожу ко второй ноге, проделывая то же самое, затем медленно веду губами от лодыжки к бедру.
Разведя шире длинные ноги, провожу языком по промежности, собирая её сладковатый вкус. Член каменеет. В глазах взрывы. Яна выгибается струной, запрокидывает голову. Прижимаюсь ртом, захватывая упругую горошину, и добавляю два пальца, растягивая упругие горячие стенки.
Комната заполняется тихими чертыханиями и всхлипами. Пороком.
Острые коготки ерошат волосы у меня на затылке и резко впиваются в кожу, выбивая хрип, теперь уже из моего рта.
Жена крутит бёдрами, постанывая в нетерпении.
— Шшш, — успокаиваю.
Фиксирую второй ладонью мягкий живот и продолжаю движения рукой. Быстрые, точные. Обычно в такой последовательности она кончает за минуту, но недавние оргазмы превратили для меня добывание нового в задачу со звёздочкой.
Упорства мне не занимать.
Это ещё комбат говорил, поэтому настойчиво продолжаю трахать пальцами. Кровь в венах кипит оттого, что вижу. Светлые волосы в беспорядке разметались по подушке, тело передо мной гибкое, отзывчивое. Глаза полуприкрыты от наслаждения.
Хорошо моей девочке.
Самого, пиздец, кроет до чертиков.
Янка отзывчиво реагирует на мои манипуляции обильной влагой и под чавкающие равномерные звуки наконец-то начинает подрагивать. Сдаётся.
— Соболев, — шипит в потолок, ярко кончая.
Делает это громко, продолжительно, закатывая глаза и сжимая простыни.
Ласково поглаживая припухшие половые губы, дожидаюсь, пока её тело перестанет вибрировать. Член напоминает о себе каменной тяжестью и болью, но я, решив сделать рекламную паузу, падаю рядом, крепко обнимаю и в эту же секунду вырубаюсь.