Развод. Игра на выживание

Глава 40. Яна

Всю ночь я отчаянно жмусь к его телу. Сильному, тёплому, родному.

Периодически просыпаюсь, чтобы уткнуться в мягкую кожу и в очередной раз выдохнуть.

Да, я приняла решение на эмоциях. Будучи в раздрае и ужасе оттого, что всё может закончиться.

Но клянусь, ни секунды не раскаиваюсь в этом.

Под утро сон становится крепким. Совершенно не замечаю, как просыпается Богдан, а когда открываю глаза, первым делом хватаю телефон с тумбочки. На часах уже десять.

Десять!

У меня трое детей в доме. Больных и голодных.

Накинув халат, отправляюсь сначала по комнатам, которые оказываются пустыми, а затем спускаюсь на первый этаж.

— Мама, — кричит Ваня, размахивая ложкой. — У нас папа ночевал. Он нам кашу сварил.

— Да? — удивлённо смотрю на Богдана и еле сдерживаю смех. — Боже, где ты это нашёл?

— В кабинете, — ухмыляется, привлекая меня к себе.

Немного отклоняюсь, чтобы разглядеть старомодное темно-синее трико с белыми лампасами и тельняшку с голубыми полосками, а потом снова прижимаюсь к тёплому телу. Вздыхаю умиротворённо.

— Папа, а ты сегодня не уедешь? — настороженно спрашивает Маша.

— Нет, — отвечает Богдан уверенно.

— А завтра?

— И завтра не уеду.

Дочь переводит взгляд на меня.

— Вы что помирились?

— Помирились, — отвечаю с лёгкой улыбкой.

— И у папы не будет других детей?

— Каких детей?

В ужасе обвожу глазами лицо мужа.

— Витка Калинина сказала, если родители разводятся, у папы другие дети появляются, — сообщает Маша расстроенно.

— Всё нормально, Маш, — говорит Богдан, поглаживая меня по спине. — Если и будут ещё дети, то наши с мамой.

— Соболев, — прикрываю веки. — Хватит.

О чём он? Ещё дети? Я не хочу.

Я только-только жить начинаю.

— А можно я у вас останусь? — тихо произносит Дина. — Мне у бабы Юли скучно.

— Мам, — вскрикивает Маша. — Правда, можно Динка у нас поживёт?

— Давайте спросим у бабушки, когда она выпишется из больницы? — предлагает Богдан. — Пока ты всё равно у нас, Дин.

— Ладно, — говорит она, снова утыкаясь в тарелку.

День проходит как-то сумбурно.

Ваня продолжает температурить, а почти выздоровевшие девчонки носятся и визжат до одури. Всё верх дном. Дом словно наполняется жизнью с появлением Дани.

Он старается помогать. Отключает телефон и больше занимается детьми. Перед сном долго лежит с Ваней, а я набираю ванную с симпатичной пеной и отмокаю, прикрыв глаза.

За эйфорией, как обычно и бывает, накатывает волна из сомнений. Борюсь с ней отчаянно, пытаясь прийти в себя наконец-то.

Богдан сказал, мы справимся.

Разве я могу сомневаться?!

Чуть позже надеваю чёрную шелковую сорочку и усаживаюсь к туалетному столику, чтобы расчесать волосы. В ду́ше шумит вода.

От предвкушения пальчики на ногах поджимаются.

Вчера мы были чересчур ошарашены принятыми решениями. Да и устали оба, Богдан ведь тоже только после перелёта.

Сегодня же весь день обменивались многозначительными взглядами. Касались друг друга, обнимались, периодически целовались.

Смаковали приближение первой близости. Не такой, как в прошлые месяцы на грани отчаяния и боли. А другой…

Настоящей.

Замираю, когда в дверном проёме появляется Богдан. В том же трико, но уже без тельняшки. Прохожусь взглядом по мощной груди и наблюдаю, как он скидывает полотенце с шеи.

— Ваня уснул? — спрашиваю шёпотом.

— Да, — отвечает, перекидывая ногу и усаживаясь на пуфик сзади. Руками перехватывает талию, к себе прижимает.

Смотрим друг на друга в зеркало.

Смотрим, сдав все карты противнику, чтобы снова стать одной командой…

Ногтями царапаю мягкие волоски на его запястье, а Даня упирает подбородок в моё плечо.

— Красивая Янка, пиздец, — произносит хрипло. — Смотреть приятно, а трогать так вообще.

Чуть поворачиваю голову, чтобы отыскать его губы. Целуемся жадно, а потом снова диковато осматриваем друг друга.

— Как ты жил один? — спрашиваю, облизнув губы.

В голове каша, в поясницу упирается твёрдый пах, но мне максимально важно обсудить кое-какие вещи сейчас. Когда я чувствую наше единение.

— Обычно, — отзывается.

— Ты обещал не молчать, — напоминаю.

Он вздыхает тяжко и несколько раз моргает, опять ловит мой взгляд в зеркале и целует обнажённое плечо, потом отклоняется и выговаривает: — Нормально. В основном работал, периодически с Робом встречался.

— Как устраивал быт?

— Не готовил совсем, — усмехается. — Настроения не было. Убираться клининг вызывал раз в неделю. Стирал сам. Костюмы в химчистку.

— А секс?

— Что? — насмешливо поднимает брови. — Я тебя не изменял.

— Я знаю, — уверена, что это правда. — Как ты был без секса столько времени? — прищуриваюсь.

— Мы что? Вот до такой степени будем «не молчать»? — опускает голову и смеётся.

Я тоже улыбаюсь.

— Скучал, Ян, — говорит, усиливая напор ладоней так, что объятия становятся болезненными. — Каждый день скучал.

— Тебе… было больно?

— Ян… — трясёт головой и замолкает, пока я рассматриваю его макушку и то, как красиво смотрятся руки моего мужа на тонкой талии.

Где-то слышала, мужчина не может показать перед своей женщиной слабости, потому как уверен, что после этого она не будет воспринимать его как сильную половину.

Это, наверное, психология.

Мужчина должен быть опорой. А если опора некрепкая, то и семья такая же.

Я не хочу, чтобы Богдан выворачивал передо мной душу наизнанку или, не дай бог, пускал скупую слезу. Просто… хочу открытости.

— Конечно, я мучился. Что сказать? Я же люблю тебя, Машку с Ванькой, — произносит он с неохотой. — Оказаться вдруг без вас, — вздыхает, — в пустой квартире. Старался как-то… представлять, что у вас всё хорошо. Живы, здоровы и это главное. Пусть и без меня.

— Я тоже страдала, — перебиваю. — Сначала было желание отомстить, потом ударить побольнее, — снова сталкиваемся глазами в зеркале. — Только вчера… осознала, что не могу не попробовать.

— Я рад, — напряжённо кивает. — Рад, что ты дала мне шанс.

— Не тебе. — возражаю. — Нам. Я тоже была не права, Дань. Мне понадобилось время, чтобы это признать, но… — плечи трясутся. — Честно старалась начать жить без тебя. В один момент мне вдруг показалось, что у меня может быть совсем другая судьба. Прости.

Сжимаю запястья, когда он недовольно ворчит:

— Ладно, хватит разговоров. Что в них такого особенного, блядь?

— Соболев…

Вместо того чтобы расплакаться, хохочу.

Богдан ласково ведёт по плечу, скидывая тонкую бретельку. Коротко целует кожу и проделывает то же самое с другой стороны, оголяя грудь. Отклоняюсь назад и всхлипываю, когда он забирает в ладони её тяжесть. Мнёт и соединяет два полушария с острыми сосками, разглядывая в отражении весь процесс.

— Даня, — шепчу сдавленно и тянусь к губам. Нуждаюсь в них, требую.

Дрожу, как осиновый лист на ветру. Сердце заходится бешеным ритмом, как дура снова реветь начинаю.

— Ну что ты? — трётся щекой. — Хватит слёзы лить. Мы дома. Всё хорошо.

Киваю оголтело и запрокидываю голову назад, пока он терзает пальцами чувствительные соски́. Сминая прохладный тонкий шёлк, его ладони начинают блуждать по телу, забирая моё дыхание и стягивая узел внизу живота.

— Скучал, — хрипит на ухо. По-мужски, грубовато. — Даже не представляешь как…

Когда настойчивая рука спускается всё ниже, а затем проникает между горячих складок, инстинктивно развожу ноги.

То, что мы делаем это перед зеркалом, только усиливает возбуждение, пронизывающее воздух вокруг нас. Словно добавляет секретный ингредиент и делает каждое касание ладони там внизу… пикантнее и острее.

Растворяюсь на его пальцах.

Тычусь в бородатую щеку, снова целую в губы, проталкивая язык внутрь и посвящаю Соболеву продолжительный отчаянный стон.

Движения его руки становятся все размашистее и ритмичнее, кажется, он нашёл нужный темп и ту самую точку, потому что моё тело искрит, а колени ещё шире разъезжаются.

— Не могу больше, — отстраняюсь от его рта, шиплю в потолок, нескромно виляя бёдрами. Опускаю голову и стыдливо моргаю в зеркало. Даня, заметив это, сгребает ткань свободной рукой так, чтобы я могла лицезреть всё ещё отчётливее.

Чёрт.

Это так эстетично.

Безумие.

Освоившись, глаз не могу отвести. Грудь, покачивающаяся размеренно, лицо моё раскрасневшееся. Дико сексуально. Его руки большие, с выступающими венами на предплечьях. Ладонь, накрывающая промежность…

— Красиво, да? — шепчет Богдан, смотря туда же.

Всхлипываю, когда накрывает долгожданный оргазм. Пальцами вцепляюсь в его запястье и дышу тяжело.

Пока моё тело подрагивает, Даня подхватывает на руки. Сделав пару шагов, аккуратно укладывает на кровать, стягивает сорочку. Скидывает трико на пол и подступает. Сквозь опущенные веки рассматриваю напряжённый член с ярко-розовой крупной головкой, а потом отчаянно выгибаюсь дугой, почувствовав его каменную твёрдость внутри.

— Данечка, — шепчу сквозь стоны. — Я так тебя люблю.

Изучаю серьёзные глаза. Поймав в них ответную реакцию, принимаю вес его тела на себя.

Он целует жадно, сначала щёки, шею, играет языком с сосками поочерёдно, совершая бёдрами первые толчки. Они становятся всё резче, основательнее.

Зажмуриваюсь от накатывающего счастья.

Сжимаю пальцами крепкие ягодицы, веду выше и ногтями оцарапываю широкую спину. Помечаю его.

Потому что мой.

И никаких чужих детей у него никогда не будет.

Не дай бог.

С ума сойду…

От этого осознания ещё больше улетаю в космос.

Предчувствуя приближающийся второй оргазм, пытаюсь захватить побольше воздуха. Дышать перестаю. Ощущаю, как в месте, где наши тела соединяются, разливается слабость, а микротоки взрывными волнами по венам расходятся. В финале кричу, по привычке зажимая рот.

Даня склоняется, меняет темп, подцепляет мою ногу под коленом и отводит её, проникая ещё глубже.

В глазах огонь.

Отчаяние, сдобренное тоской. Он снова пытается мной насытиться, присвоить. Потому что тоже скучал. Ждал. И уже не наделся, как и я.

Но всегда любил.

И десять лет назад, когда лишал меня девственности, действовал также напористо, только пожалуй, чуть нежнее.

Столько времени прошло.

Мы родили двух прекрасных детей.

Практически каждый день были вместе, не считая последних месяцев.

А Богдану Соболеву всё ещё хочется доказать, что я принадлежу только ему. И он снова, в тысячный раз это делает, совершая последний удар бёдрами и наполняя меня своим удовольствием.