Розовая мечта

Глава 18

Маленькие личные неудачи чаще всего преследуют тех, кто недоволен собой. Люди самоуверенные склонны объяснять свое невезение глобальным несовершенством мироздания. У этих людей даже молоко сбегает от того, что весь мир — бардак. Им легче.

После не очень успешного выступления на телевидении я ухитрилась помять бампер, застрять в лифте один на один с соседкой, возненавидевшей меня на шумном этапе ремонта, а затем — нагрубить Сергею. Даже на следующий день, хорошенько выспавшись и спокойно позавтракав (мне надо было появиться на работе ко второй смене), я изнемогала от отвращения к себе, к вещам, которые меня окружают, к мрачному грязно-серому городу за окнами и предписанной мне кем-то судьбе. Все казалось мизерным, неудачным, гадким.

— Устала? — сочувственно встретила мою кислую физиономию Алла. — С телевидением ничего не вышло?

— Кажется. — Я механически переодевалась в свою рабочую одежду. — То есть, все как-то не клеится. Блеснуть перед камерами не удалось, загубила хороший шанс помочь нашему делу… Да и вообще — все из рук валится… Чуть с соседкой в лифте не подралась. Она нас с Сергеем иначе, как барыгами, не величает.

— Ну, а твой недоубиенный младенец хоть появился?

— Пришел вовремя. Ни рыба, ни мясо. Неудачная была затея вытащить его в студию.

Алла с сомнением стояла в дверях, преграждая мне вход в операторскую.

— Может, тебе сегодня отпроситься? Гера отпустит, он в женские проблемы очень вникает… Пойди-ка ты, мать, лучше по магазинам пройдись, купи себе что-нибудь вкусненькое или красивенькое.

Я скорбно взглянула на Аллу и тяжело вздохнула. Если уж она не поняла, насколько воротит меня от вкусненького и сладенького, да и от себя самой, не стоит объяснять. Уж лучше с алкоголичкой какой-нибудь пообщаться. Объяснить ей, что похороны неверного супруга, которого она намерена «подвесить за яйца», обойдутся дороже, чем сотня поллитров.

Когда я вошла в свою кабинку, телефон уже звонил.

— Вы на месте, Владислава Георгиевна? — Хихикнул в наушниках голос Зои. — А то к вам с утра благодарные пациенты пробиваются. Соединяю.

— Я просто не знаю, какой повод придумать, чтобы вновь записаться к вам на прием, — в голосе Юлия слышалась обреченность. — Занимать рабочий телефон придуманными историями неэтично, а встретиться со мной вы отказываетесь.

— Что-то не так, Юлий?

— Да все, все не так! У меня все из рук валится, я противен себе… Ай, да кому это интересно!

— Вы правы, никому, кроме очень близкого человека. — Я усмехнулась про себя совпадению настроений доктора и пациента и приняла свой совет к сведению: сегодня же поплачусь в жилетку Сергею.

— Нет у меня близкого человека. Каким-то образом в последнее время им стали вы… Только не такая, как были вчера… Если бы я знал, что вы такая, то не посмел бы откровенничать. Вы ввели меня в заблуждение, доктор, своими сединами и старческой дальнозоркостью.

— Простите, Юлий, этот телефон не для подобных бесед. Очень сочувствую вашей депрессии и одиночеству. Но взрослому мальчику придется научиться выбираться из хандры самостоятельно.

— Умоляю, не вешайте трубку. Мы должны встретиться. Не знаю — зачем. Убежден, что иначе невозможно.

— А вы, к тому же, — капризный и очень настойчивый. Но мы не станем встречаться. Поверьте, Юлий, я — не лучший вариант «дружка» для задушевных бесед. Вне службы — у меня свои проблемы и общение со мной далеко не всегда доставляет удовольствие. Поищите и вам обязательно встретится человек, который станет близким. Только не стоит искать среди «дорогих девочек». Прощайте и желаю удачи.

Я повесила трубку и уставилась перед собой — в мутный квадрат большого окна, сплошь забеленный метелью. Мне не стало легче, напротив. Разговор с Юлием добавил горечи, словно вместо желанного успокоительного разжевала таблетку хинина.

Вечерняя смена, как обычно, принесла серию бесед с людьми только что выпившими или неудачно «добавившими». Ночью и рано утром больше звонит интеллигенция, отчаявшаяся уснуть после большой дозы снотворного или попытки заглушить печальные размышления реланиумом.

Отработав смену на «автопилоте», я, как всегда, позвонила Сергею. Обычно он встречал меня у гаража, не позволяя ночью одной проходить двор и, особенно, заходить в подъезд.

Дома ответил автоответчик. Сергей коротко извинился за отсутствие и просил меня позвонить по незнакомому телефону. Бодрый мужской голос тут же охотно отозвался:

— Добрый вечер, я жду вашего звонка, Владислава Георгиевна. Обещал Сергею поработать вашим кавалером. Через пятнадцать минут буду у вашего дома. Может быть, лучше заехать за вами?

— Нет, нет, спасибо…

— Геннадий. Меня зовут Геннадий Николаевич. Тогда — до встречи.

Все это меня насторожило. Я привыкла, что у Сергея бывали неожиданные «командировки», но он обычно находил возможность предупредить об этом. Страх за его жизнь давно стал привычным, как у жены летчика или милиционера. Но иногда что-то темное, похожее на дурное предчувствие, поднималось из глубины души. К счастью, опасения меня почти всегда обманывали — их было гораздо больше, чем плохих происшествий в реальности. Да и Сергей умело наигрывал спокойствие и беспечность, не давая почувствовать, как тревожится за меня. Вначале он категорически восстал против моей работы в ночную смену, но я настояла, объясняя, как боюсь всяких преувеличений. Ведь отправляются же домой в двенадцать ночи другие женщины та же хрупкая Алла и даже эффектная, яркая Зойка.

Сегодня они разбежались чуть раньше, не дождавшись результатов моих переговоров с «охранником» Геннадием. Я вышла к пустынной стоянке и сразу же увидела свой припорошенный снегом автомобиль. «Придется отогреваться и подождать, пока стает снег. Зачем только этого мужика Сергей ко мне привязал — будет ждать теперь битых полчаса на морозе», — подумала я, отпирая дверцу, и тут же увидела темную фигуру, двинувшуюся ко мне из подворотни. Не успев перепугаться, я узнала в мужчине Юла.

— Фу! Кто же приходит к доктору в полночь? Вы испугали меня. Садитесь. — Я распахнула дверцу рядом. — Слишком холодно стоять на ветру.

— А кто, интересно, позволяет такой женщине бродить в темных переулках в полночь и в норковом жакете? — Он сел рядом и я включила печку.

— Это обычная синтетика. — Соврала я. — А здесь, за углом милицейский пост, а вон там — круглосуточное кафе. Место далеко не пустынное… Зачем вы пришли? Может, вас-то мне и надо бояться больше всего?

— Не знаю. Просто было ясно — если не увижу вас — не усну, а тихо сойду с ума. — Он сказал это так тихо, что я не была уверена в правильности услышанного. Возможно, мне это только показалось.

Юл сжался на сидении, опустив голову и спрятав руки в карманы куртки. Под воротником не было шарфа и я физически ощутила, как он продрог. Второй раз я увидела этого парня и снова меня поразило чувство его неуместности в зимней, разбойно-деловитой Москве. От него исходило ощущение холода и одиночества. Как от потерявшей хозяина собачонки. Заблудился во времени. Он был «человек не отсюда».

— Куда тебя подвезти? Ведь ты сменил адрес?

Неожиданно для себя я перешла на «ты». Это был дружеский тон опекуна, старшего товарища. Юл враждебно глянул на меня и поморщился:

— Не надо меня жалеть. Сейчас все очень хорошо. Я живу на беговой, зарабатываю деньги. Только подвозить меня не стоит, лучше постоим ещё так минут пять, ладно?

— Да это же по пути! Сделаю совсем небольшой крюк — мне надо к «Соколу». — Обрадовалась я и включила подогрев стекла — оно тут же стало сухим и прозрачным. Из снежного домика мы словно выбрались в темный зимний город. — К сожалению, я не могу задерживаться — меня ждут.

Мы ехали молча. Я хоть и делала вид, что внимательно следила за почти пустой дорогой, но точно знала, когда мой спутник смотрел на меня. Вначале он делал это мимолетно, исподтишка. Но, убедившись, что я занята дорогой, подолгу останавливал на моем задумчивом профиле серьезный, печальный взгляд.

— Что, все сожалеешь об исчезнувшей седовласой докторице? — Не без кокетства поинтересовалась я.

— Вас не затруднит опять перейти на вы? Нет, нет — это не от высокомерия… От желания сохранить дистанцию.

— Согласны с вами, Юлий. Дистанция — вещь совершенно бесплотная, но очень существенная.

— И возбуждает. Больше всего на свете я хочу поцеловать вас.

Я чуть не выехала в заледеневшую колдобину. И не потому, что была шокирована неожиданностью. Уже минуту назад, услышав просьбу перейти на «вы», я знала, что за ней последует именно эта фраза.

— Фантастика! То ли я становлюсь экстрасенсом, то ли и в самом деле успела хорошо изучить вас.

Притормозив у обочины, машина остановилась с работающим мотором. Я повернулась к своему спутнику, заново изучая его. И могу похвастаться, что не было на свете лица, которое мне сейчас могло бы понравиться больше. В желтом свете фонаря, вздымающегося над голыми липами, в снежном вихре, закружившем сразу же вокруг притихшей машины, все казалось нереальным. И необычайно торжественным. Его лицо медленно приближалось — я видела только глаза, неотрывно вглядывающееся в мои, чувствовала едва ощутимый запах снега от влажных волос. Руки Юла скользнули по моим плечам вверх, к затылку, пробрались в теплые недра за меховым воротником… Я откинула голову на спинку кресла и опустила веки. И ещё успела удивиться редкому сознанию безошибочности происходящего. Сейчас, этой ночью, в беспросветном скоплении случайностей, я делала именно то, что было мне предначертано на роду Забытое чувство ранней юности, когда все, происходящее с тобой, становится чудом, а каждый целующийся мальчик — единственным.

Готова присягнуть, что ни одни губы, прикасавшиеся ко мне, не завладевали всем моим существом с такой победной полнотой. Подобно электрическому разряду, поцелуй пронзил меня от макушки до кончиков пальцев, затуманив сознание. Я боялась пошелохнуться, потерять этот неведомый мне вкус блаженства.

Оторвавшись от меня, Юлий откинулся на спинку кресла.

— Поехали. — Он закрыл глаза, вздернув вверх подбородок. По синему бархату подголовника разметались длинные светлые пряди. — Хочу мчаться быстро-быстро… И далеко-далеко. За пределы всего этого, в никуда… Потому что ничего лучшего в моей жизни уже не будет…

— Мне следует врезаться в столб или вылететь с моста? Я должна остановить мгновение, превратив его в вечность… Увы, Юл, это не так просто, как вам казалось… Но поторопиться придется — я сильно опаздываю.

При воспоминании о ждущем меня у дома «стража» наваждение рассеялось. Все встало на свои места, но в душе торжествовала бесшабашная легкость.

— Прошу, позвольте мне проводить вас. Как это ни смешно заявлять человеку, которого везут, но я должен увидеть ваш дом, окна, двор… Мне надо знать все это.

— Но меня встречают у дома. И проводят до самой двери.

— Муж?

Я промолчала, неопределенно пожав плечами. Не стану же сейчас объяснять, почему меня ночью во дворе ждет совершенно незнакомый мне человек.

— Тогда я выйду за углом. У вас ведь есть угол?

— Очень даже романтический, с зеленой вывеской «Гастроном».

— То, что надо. Немного зелени в этом царстве вечной мерзлоты и девственной белизны не помешает.

Я действительно притормозила возле мигающей зеленой вывеской спящего магазина. Метель прекратилась и пустые улицы покрыла пелена сверкающего в неоновом свете снега. Юлий приоткрыл дверцу и мы оба посмотрели на совершенно девственный алмазный покров.

— Сейчас его осквернят мои косолапящие следы. «Надвьюжной поступью» я пока ходить не умею.

Странно, ему пришли в голову те же строки из «12» Блока, что крутились в моей голове у Останкино.

— Спокойной ночи, Юл.

Я чуть задержалась, держа ноги на педалях и смотря на уходящего парня. Под его ботинками не оставалось следов! Заметив то же самое, он обернулся, в один прыжок оказался у машины и прижал к ветровому стеклу распластанную пятерню. «Моментальное фото», но я запомнила рисунок линий на его ладони. Сложная топографическая карта с очень короткой бороздкой жизненного пути.

У въезда во двор дежурил мужчина, издали салютуя мне руками.

— Извините, я задержалась, Геннадий. — Протянула я руку новому знакомому. Проследив, как я ставлю «Вольво» в гараж, он подставил мне локоть, чтобы проводить оставшиеся до подъезда сто метров.

— Напрасно вы здесь мерзли. — Улыбнулась я широкоплечему атлету в теплой куртке. Похожую одежонку я недавно приобрела Сергею — демократично и удобно.

— Ничего, зато я теперь знаю всех гуляк в вашем подъезде. Да и спать буду после прогулки отлично. — Подхватив меня, Геннадий устремился к подъезду. Лифт, как всегда в такие часы, не работал.

— Не надо меня провожать. Пятый этаж — это не конец света. Сверху ещё шесть.

— Да, к счастью, вы живете не под крышей, но я хочу убедиться, что вы хорошо закроете за собой дверью.

После третьего этажа я сбавила темп, почувствовав, как устала за этот день.

— Цепляйтесь! — Геннадий подставил локоть и как на буксире втащил меня на лестничную площадку.

Я достала ключи из сумочки и даже не успела вскрикнуть — один за другим прогремели выстрелы… Вернее, совсем тихо — будто откупорили бутылку — пиф-паф! Геннадий согнулся и тут же я увидела в его руке пистолет. С нижнего этажа, загудев, тронулся лифт.

— Вы не испугались? — пытаясь улыбнуться, он сморщился от боли.

— Что, что с вами?

— Рука… Ерунда, чуть выше локтя. Жжет немного.

— Надо вызвать «скорую». — Отворив дверь, я пригласила его войти.

— Ни в коем случае. Сам перевяжу. Внизу у меня машина.

— Я все-таки врач и не могу отпустить вас с таком состоянии. Давайте-ка осторожно освободим руку. Вот так. Слава Богу, не катастрофа.

Я притащила аптечку и затянула жгут. В мышце предплечья левой руки чернели сквозные отверстия. Кровь капала на светлый ковер, пока я не обработала рану перекисью водорода и не наложила тугую повязку. Тутанхамон взирал на нас с полным безразличием, беспечно шелестел фонтан.

— Может, все-таки останетесь? — Спросила я, помогая Геннадию натянуть испачканную кровью куртку.

— Жаль, совсем новую вещь испортили… Спасибо, Владислава Георгиевна. Не беспокойтесь за меня и ничего не бойтесь. Сегодня уже ничего больше не случится. Если не сможете уснуть — звоните. Мой телефон вы знаете.

Я ничего не успела возразить — Геннадий скрылся за дверью, шепнув «Не забудьте закрыть задвижку».

Сергей появился в одиннадцать утра. Застав меня дремлющей в кресле с телефоном в обнимку, он опустился рядом и спрятал голову на моих коленях.

— Прости, прости, девочка… Я все уже знаю. Но ничего нельзя было изменить… И так, считай, нам очень повезло.

Я и не старалась сдержать накопившиеся эмоции — страх за мужа, обида на него, на себя — на всех, кто затевает кровавые игры, выплеснулась бурей слез и упреков. Сергей лишь крепче прижимал меня и колотящие его спину кулачки успокоились. Я гладила его плечи, обтянутые незнакомым свитером, вдыхала запах чужих сигарет и заклинала: пусть все будет так, но только не хуже, не хуже…

За обедом мы обменивались многозначительными, извиняющими, преданными взглядами и молчали.

— Мне ничего не спрашивать? — на всякий случай спросила я и Сергей отрицательно покачал головой.

— Потом. Потом я, наверно, сумею тебе объяснить что-то. А пока просто прости и потерпи.

Вечером мы смотрели КВН, сидя в креслах, как добропорядочные обыватели. Я даже что-то вязала, а Сергей смеялся над шутками ребят. И несколько раз говорил из кабинета по телефону.

Уже после подведения итогов и заключительной речи Маслякова Сергей спросил:

— Ты вчера подвозила кого-то?

— Да… коллегу. Он живет по соседству.

— А где высадила?

— У гастронома. Ему через дворы близко. — Я врала, совершенно не понимая, зачем делаю это. Не хотелось объяснять про Юла, про его настойчивое ожидание после работы. И, конечно, на мне «висел» этот странный поцелуй. Не какой-нибудь случайный, мимолетный, а очень и очень значительный. Разве объяснишь то, что не понимаешь сама?

— Ты хорошо его знаешь, этого коллегу?

— Ну, в общем… так… поверхностно. А почему ты спрашиваешь? С ним что-то произошло?

— Произошло не с ним, а с Геннадием. Причем, уж это-то ты, конечно, заметила сама, — Генка был в моей куртке. А вот свитер на мне — его. Нам пришлось махнуться одежонкой. И понятно же — стреляли не в него. Кто-то хотел припугнуть меня. Милая шутка.

— Шутка?! Стреляли дважды с глушителем — это совсем не смешно.

— Вот именно. Такие ребята не промахиваются с двух шагов… Выкинь это из головы, Бубочка. Будем считать, что шутнику в подъезде просто изменило чувство юмора.

— Ты уже знаешь, кто это был?

— Знаю только, что его башмаки не оставили следов — к ним не прилип снег.

Я окаменела, вспомнив удаляющегося от моего автомобиля Юла — «легкой поступью надвьюжной». Да и не зря Сергей у меня про коллегу выпытывал… Неужели?

— Серж, я должна тебе кое-что рассказать… — Он молчал, не подталкивая меня к признанию. И я не смогла продолжить, — лучше разузнаю ситуацию получше сама, а сообщить мужу ещё успею. — Ладно, в следующий раз. У меня что-то не клеится с этой работой. Иногда у меня не хватает сил помогать кому-то… Это эгоизм.

Сергей выключил звук: на экране внимательный доктор объяснял про яйца и «Блендамед».

— Уж лучше бы моя жена была стоматологом — вокруг свирепствует кариес… У тебя и впрямь, Бубка, непростая стезя. Когда-нибудь напишу труд: «Моя жизнь со спасателем».

— Надеюсь свои мемуары я смогу назвать так же?

— Я буду очень стараться оправдать твое доверие, детка. — Сергей тяжело вздохнул и я быстренько вспорхнула к плите: не могу и не должна видеть его уставшим или растерянным.