Розовая мечта

Глава 32

Для этого дня событий было вполне достаточно. Доставленная Аркадием домой, я находилась в тупой апатии и вряд ли смогла поговорить с Сергеем, если бы застала его дома. Но записки по-прежнему лежали нетронутыми под вазой. Не раздеваясь, я рухнула на диван в кабинете Сергея и отключилась. Такой внезапный, глубокий сон — защитная реакция организма, не способного переварить информацию и скорректировать эмоциональную нагрузку. Я не слышала, как отбивали время гулкие напольные часы и как вернулся домой Сергей.

— Ты выспалась? Вот и хорошо… Устала, детка? — склонившись, он погладил мои волосы. — Может, разденешься и переберешься в спальню? Уже почти одиннадцать.

Я села, недоуменно озираясь. На столе горела лампа, Сергей был в домашних трикотажных брюках и тенниске.

— Ты поужинал? Давно пришел?

— Давно. Не хотел тебя будить, но как-то жалко стало — спишь в этом душном костюме, в колготках…

— Я была на кладбище. Хоронили того самого Игоря Рустамова, с которым я была на теплоходе.

— Знаю, помощника Тайцева… И такое проклятье — погиб вместе с сыном… — Сергей сжал ладонью лоб, скрывая усталость и злость. — Иногда кажется, что мне никогда не удасться справиться. Уже почти четверть века я искореняю эту нечисть… А она плодится, как холерная палочка… Я уничтожаю, уничтожаю — и ноль!

Огромные кулаки Сергея грозно дубасили по коленям, глаза сверкали исподлобья дикой яростью. Таким я видела его впервые. Так выглядел Депардье, игравший безжалостного убийцу.

— Ты… ты бы мог пристрелить виновного?

— Виновного?! Того, кто взорвал Игоря с мальцом? Это же не человек, Слава. Я бы не смог убить бешеную собаку, а этого… виновного… с большим удовольствием…

— Но ведь киллер — лишь наемный рабочий. Безнравственный, бездушный… Нелюдь. Но виноват тот, кто его послал…

— Вот до того самого я и хотел бы добраться больше всего на свете! Сергей вытянул перед собой руки, разглядывая их в свете настольной лампы. Не поверишь, Слава, но я до сих пор чувствую на ладонях её кровь…

— Не надо. Ты сильный. И все это было давным-давно.

…Та вульгарная красотка с томиком Достоевского, что наведывалась к добровольному сотруднику детской комнаты милиции С. Баташову, оказалась трудным кадром — одной из списанных в отход государством живых дух, за которые боролся Сергей.

С двенадцати лет девочка была вынуждена уступать домогательствам кавалеров пьянчуги-матери, в четырнадцать она вышла на панель и обрела независимость. Впервые в жизни «наелась от пуза», купив арбуз и дюжину миндальных пирожных. Через полгода попала в детскую колонию за кражу часов у своего клиента и хулиганство.

Вернувшись в опустевшую комнату коммуналки — мать принудительно лечилась в ЛТП, Элла Полунина стала профессиональной проституткой, устраивая по месту жительства, по выражению соседей — «настоящие бардаки». Однажды к ней явился помощник инспектора отделения милиции, где Элла находилась на учете. Проститутка влюбилась.

— Ты не представляешь, Слава, как талантлива была эта девчонка! Рассказывал мне Сергей. — Полуграмотная, абсолютно необразованная, она творила чудеса. Перечитала за пару месяцев все книги в районной библиотеке, куда я устроил её уборщицей, овладела английским по лингафонному курсу, а однажды, когда я зашел как-то проведать её в библиотеку, ринулась к пианино и сыграла нечто замечательное. Клянусь, это было здорово! Директриса с гордостью доложила мне, что специально для Полуниной вызывала настройщика, приведшего в порядок никому не нужный инструмент. «Сидит моя девочка ночами. За косу от пианино не оттащишь». Коса у неё была фантастическая ниже попы, пышная, золотая… А музыку она сочиняла сама — не могла остановиться, будто под диктовку играла…

Сергей стал её другом, а вот любимым он стал другой. Когда мы поженились, Элла исчезла.

Я лежала в роддоме на сохранении с восьмимесячной беременностью, мечтая о сыне. Однажды Сергей сообщил мне:

— Эллку под конвоем привезли. У трех вокзалов за кражу взяли. По пьянке она и с голоду, видимо, сумку с колбасой у торговки вырвала… Ах, Слава, ты бы её видела… Избитая, завшивленная, худющая… И называет теперь себя только Сонечкой Мармеладовой, даже в протоколе так подписалась.

— А коса? — Спросила я, вспоминая эффектную красотку с рыжеватым хвостом.

— Нет косы. И вообще, — ничего нет. Ни настоящего, ни будущего.

Взял тогда Сергей её на поруки, от суда спас. А она в лицо ему плюнула: «Вот моя благодарность. Не этого мне от тебе надо было, Сереженька».

И понеслось — чем дальше, тем хуже. То пьянка, то драка, то воровство. С тем же рвением, с которым недавно взялась Элла изваять из себя нового, незаурядного человека, торопилась она теперь втоптать себя в грязь.

Я спрашивала у навещавшего меня в роддоме Сергея о его подопечной, но он только головой качал:

— Не надо тебе это сейчас, Бубочка. Ты о счастливых людях думай.

Но как-то рассказал:

— Прохожу я мимо полунинских окон, думаю, может, как обычно, мордобой назревает. А там тихо. Занавесочка тюлевая драная на ветру полощется, а на подоконнике Эллка сидит. Коленки обняла и в небо, то есть в квадрат нашего каменного колодца мечтательно смотрит. А из комнаты «Маленькая ночная серенада» Моцарта доносится.

Я её позвал: «Сонь, А, Сонь, может, на чай пригласишь?» — Думал, поговорим по-человечески, может, за ум возьмется. А она гордо спину выгнула, глаза зеленые кошачьи прищурила и длинную цитату мне из Шекспира по-английски выдала. Ту, что с «ту би, ор нот ту би» начинается, но Эллка, наверное, пол монолога прочла и говорит: «Вот о чем я сейчас, гражданин начальник, размышляю. А жалость мне ваша фальшивая по фигу! Вали, говорит, а то замараешься, чистый!» — И окошко захлопнула, аж стекла звякнули.

А через три дня Эллка спасла Сергею жизнь. На него местная урла давно зуб точила. И один из ухажеров Эллы под предлогом ревности стал к «менту» приставать, когда тот после дежурства темными переулками домой шел. Сергей разряд по самбо имел и парня этого вместе с его «перышком» хорошо отделал. Но тут из подворотни выползли ещё трое, а с ними Элла, приодетая в сплошной «металл».

Пока Сергей с ними «беседовал», первый ублюдок поднялся и прямо финкой вперед, как с копьем, ему в спину ринулся…

И тут — финальная сцена «Кармен», только наоборот. Успела девушка Сергея заслонить, да прямо на его руках, с ножом в груди, повисла. «Запиши меня на могиле Софьей. С тем именем, что мамка дала, и жилось хреново, и помирать противно. Хочу хорошую память тебе оставить. Больше-то некому». — Она говорила спокойно, тихо, только кровь горячая по рукам Сергея текла. — «Быстро, „Скорую!“» — Крикнул он подоспевшим прохожим, и все держал её, зажимая рану, пока врачи не приехали… Но поздно, забрали у Сергея мертвое тело. Через два дня у нас родилась Софка, вместо Коленьки, которого мы ждали…

…Да, давно это было и будто — не с нами.

Мы сидели в кабинете, в теплом кругу света, среди темных стеллажей с рядами задумчивых книг. Рядом — и все же — отдельно. Я, забившись в угол дивана, обвила руками подтянутые к подбородку колени. Он — спрятав лицо в ладонях и тихо раскачиваясь — измученный, одинокий.

Мне хотелось обнять его, прижать, утешить… Но я не шелохнулась ложь и подозрение разъединили нас.

Я проснулась утром, когда Сергея уже не было. На тумбочке возле фотографии Соньки лежала записка: «Звонила дочка. Тебе привет». Как это я проспала звонок? А может, я прозевала и весточку Юла? При мысли о том, что могло случиться с ним за эти часы, меня охватил ужас. В квартире телефон не отвечал и я позвонила в офис. Секретарша сообщила мне, что Вартанова в данный момент нет. Поговорить с Афанасием я не решилась.

Телефон засигналил у меня в руке. Вздрогнув от неожиданности, я поднесла аппарат к уху.

— Слава? Очень рада, что застала тебя дома. Это Лара, ты узнаешь мой голос? А то у нас линия с придурью.

— Сергей ушел рано. Даже не знаю, какие у него на сегодня планы.

— Мне нужна ты… Я давно хотела поболтать с тобой, да все как-то не приходилось. Насчет парнишки, что ты нам сосватала. Спасибо, довольны. Очень толковый оказался. Только Афанасий его себе зацапал и сразу загрузил. Так вот, он ещё к тому же и благодарный. Тебя за благодетельницу почитает и отзывается очень уважительно. В воскресенье, — Лара замедлила треп, давая понять, что переходит к серьезной части разговора, — звонит мне Юлий и умоляет отпустить по особому каналу в Эдинбург. Говорит, что у тебя серьезные неприятности. К Афанасию он дозвониться не смог и прямо ко мне за разрешением обратился. Я, как женщина, сообразила тут же, что своего благоверного ты беспокоить не хочешь и вообще — не любишь поднимать волну. Я Юлия под собственную ответственность отпустила и сегодня все это объяснила Афанасию. Поняла? И, самое главное, — беспокоившие тебя в Англии объекты проверены. Можешь гулять спокойно и о дочери не беспокойся — ложная тревога.

— Спасибо. — Только и вымолвила я, а «линия с придурью», что означало — заблокированная от прослушивания, уже отключилась.

Я облегченно вздохнула: Лара сообщила мне, что официальная версия Юла принята к сведению и я вправе доложить её Сергею. Значит, все обошлось. А как же все остальное. Мне не терпелось поговорить в Юлием… Что значит «ложная тревога»? И почему Лара намекнула, что Соня в безопасности? Мне даже в голову не приходило, что те, кто «давит» на меня, или Сергея, могут использовать самый мощный метод воздействия — нашу дочь… Нет, прежде всего, мне необходимо серьезно все выяснить с Сергеем. Выяснить, конечно, не удасться, ну хотя бы что-то прояснить. «Ты за кого — за белых или красных?» Нервно хохотнув, я заглянула в бар, ища ром. Кажется, в интсонском отельчике он мне позавчера здорово помог. Нашла виски, и налила пол-стакана. А что, если бы вместо всего этого мы сейчас сидели с Юлом в офисе неизвестной мне американской организции, обговаривая условия нашей «эмиграции» и сотрудничества с ними Юла? Что бы делалось у меня в душе? Паралич, смятение, злость на человека, разрушившего мою семью, или желание поскорее запереться с ним в номере отеля, отмечая вступление в новую жизнь?

Как ни странно, все это уживалось вместе, устроив в моей голове невероятную разноголосицу — гвалт на кухне коммуналки, настройку оркестра перед концертом… Но главное — «Я за тебя молюсь, я за тебя боюсь…» Это пока перекрывало все.

Сообщив автоответчику Юла: «Сейчас 14.30. Еду к тебе», я быстро собралась и погнала свой автомобиль через всю Москву.

Юл поджидал меня возле своего подъезда:

— Что случилось? Я сорвался с работы, выслушав твое послание.

— Мне звонила Лара. Она рассказала, что сумела прикрыть тебя… Может, мы все-таки не будем стоять на улице?

— У меня совершенно нет времени, прости. Сама понимаешь — я все эти часы верчусь, как угорь на сковороде. Не верится, что обошлось. Давай встретимся вечером.

— Боюсь, кое-что ты должен узнать сейчас. Чем скорее, тем лучше. Поднимемся к тебе всего на десять минут.

Из подъезда, посторонив нас, с явным неудовольствием выползла пожилая дама в пестром экстравагантном костюме и пышно взбитых оранжевых буклях. Пропустив её, Юл снова занял свое место в дверях. Он стоял подобно вратарю, обороняя от меня вход в подъезд.

— У тебя там кто-то есть?

— Ну что за вздор! Просто я знаю, чем кончаются все наши деловые разговоры. А сейчас, как назло, я должен срочно вернуться в офис.

В светло-сером легком костюме, при галстуке и в очках, он был похож на клерка, старающегося угодить начальству. Я разозлилась на то, что примчалась сюда и, бросив пренебрежительный взгляд, направилась к машине. Юл не дал мне захлопнуть дверцу:

— Не глупи, давай поговорим в темпе. — Он сел рядом и доложил. — Мне повезло. Утром Афанасия не было на месте и меня встретила Лара. Я изложил ей то, что мы придумали, и она согласилась помочь, сказав мужу, что лично отпустила меня в Англию в связи с твоей просьбой.

— Она поверила, что ты выполнял при мне миссию охранника?

Усмехнувшись, Юл покачал головой:

— Сомневаюсь. Вернее, я успел убедиться, что Лара всегда знает про всех значительно больше, чем ей хотят продемонстрировать.

— Ладно, это уже не важно — охранял ли ты меня в полной одежде или мы валялись в кровати голые… Ведь человек на балконе был — и это правда. Правда и то, что Лара заверила меня: живи спокойно, крошка, вокруг все чисто. То есть — глотай успокоительные капли от нервов и трахайся на здоровье со своим любовником.

— Я постарался убедить её, что твои опасения насчет слежки оказались ложными. Ведь следили-то за мной. Меня пытались пристукнуть здесь, в Москве, и, видимо, за мной приглядывали в Интсауне. — Юл опасливо покосился на окна своей квартиры. — Они боялись, что у меня опасный багаж. — Он выразительно посмотрел на меня и я поняла, что Юл имел в виду похищенные данные. Именно поэтому он не хотел сообщать о слежке своим шефам.

— У тебя, действительно, больше нет ничего нового? Ты выглядишь встревоженной. — Он недоверчиво покосился на меня.

— Понимаешь, я не зря так нервничаю. Вчера пришлось побывать на похоронах…

— Я знаю. Игорь Рустамов и фирма Тайцева — наши клиенты. Интересно, что Ртищевы подружились с Баташовыми вскоре после того, как стали «пасти» А. Р. Т.

— Странно! — удивилась я не случайному совпадении. Ведь Аркадию наверняка известно, что шефы агентства «Модус» — друзья Сергея… Значит, у Тайцева имеется какой-то особый расчет доверить охрану именно этим людям.

— Наша контора открылась в октябре, и в числе первых клиентов был Тайцев.

— Но ведь я рассказывала тебе, как сложно складывались отношения Аркадия и Сергея — бывших друзей, а сейчас, я уверена, — непримиримых врагов.

— Ты думаешь, история пятнадцатилетней давности с прелестной девушкой, которую господин Баташов увел у господина Тайцева, способна вдохновлять на серьезную вражду таких мужиков? Н-нет… Здесь что-то другое…

Я вспомнила вчерашний разговор с Аркадием, возникший, конечно, неспроста. Обвинения в адрес Сергея были слишком тяжкими, чтобы отнестись к ним скептически. И, кроме того, он предупредил меня насчет Стамбула.

— Юл, погибший вместе с сыном Игорь Рустамов был приятелем Иры. Они познакомились во время круиза. Девушка погибла в феврале при загадочных обстоятельствах. Теперь погиб Игорь. Не слишком ли густо падают снаряды? Похоже, они метят в «одну воронку»…

— Не будем сейчас фантазировать. Все это требует тщательной проверки. Я посмотрю данные на Ирину Котельникову. А пока, извини, мне надо бежать.

Отъехав в соседний тихий переулок, я остановилась в тени старых лип, уже накрывшихся ярко-зеленой, почти прозрачной на солнце листвой. Через три дня День победы. Но здесь, в квартале старых, оштукатуренных пятиэтажек, уже ощущалось приближение праздника. На балконах сушилось белье, из распахнутых окон плыли в заросшие зеленью дворики мирные запахи кипящего борща или подрумяненной в духовке запеканки. Два старикана с орденскими планками на обвисших пиджаках сидели на лавочке, поставив рядом с собой абсолютно одинаковые авоськи с пустыми трехлитровыми банками — поход за квасом оказался неудачным.

Мне страшно захотелось перевоплотиться в дородную женщину, молодую и яркую, зычным голосом отчитывающую десятилетнюю велосипедистку. Я прислушалась — красотка в сверкающей бижутерии и экзотически-пестрой — в пальмах и попугаях — блузке под распахнутым плащом пылала негодованием: «Чтобы больше на ихнюю улицу не моталась. Вот ещё моду взяла — с мальчиками связываться… Так он же, этот Валерка, прибить может… Он же из неблагополучной семьи… Алкаши долбанные!»

— А че… А че… он сам лезет?.. — Без особого энтузиазма возражала девочка, шмыгая носом.

Мне бы их проблемы! Мне бы их заботы, перебранки, их тесное, уютное жилье, пропахшее стиркой и борщом, их пробежки с сумками по магазинам и вечера и телевизора…

Женщина бросила мрачно-вызывающий взгляд в сторону моего шикарного автомобиля, успев заметить скучающую водительницу в скромном, но очень дорогом пиджаке, и вдруг съездила дочке по шее.

— Чтоб на проезжую часть не выезжала никогда, шалава! Видишь — ездют тут всякие… с купленными правами… Да у них все купленное — мафия! Мать с дочерью скрылись во дворе и я, наконец, смогла сосредоточиться, намечая порядок «следствия».

Через полчаса я стояла у дверей квартиры на Юго-Западе, той самой, куда поздним августовским вечером проводил меня из Лужников обаятельный красавец Тайцев. Мама жила одна, сотрудничая в энциклопедии. Она брала материалы для редактирования домой и всегда что-то спешно дорабатывала за других, менее расторопных и одиноких.

Лет семь назад наши отношения разладились. Очень аккуратно, без выяснения причин, мама отстранилась, перестав посещать нас. Она ссылалась на занятость, на то, что теща в доме не приносит мира, и любые другие пустяковые предлоги, чтобы лишний раз не столкнуться с Сергеем. Я предполагала, что Зденка Лачева, пережившая августовскую трагедию в Праге, стала недолюбливать Сергея, работавшего, как она предполагала, «в органах».

Теперь мне нужна была правда. Удивившись моему неожиданному визиту, мать без особой радости приняла пакет со всякой вкусной всячиной, приобретенной мною в магазине «Олби». Она не любила принимать подарки и с каким-то сожалением смотрела всегда на Соню, имевшую все, что душа пожелает. Зденка росла в весьма скромной рабочей семье, и с детства уважала честно заработанную копейку. Очевидно, именно сомнения в чистоте заработков Сергея возбуждали в матери повышенную щепетильность к материальным подношениям.

Теперь, сидя напротив меня в крошечной кухне, она машинально глотала кофе, закусывая кокосовыми бисквитами из ассортимента принесенных сладостей. Вокруг, где только позволяла геометрия пространства, громоздились кипы папок, словарей, сколотых скрепками листов. На стареньком свитерке, знакомом мне с детства, болтались привычные «украшения» — очки, зацепленные за шею цветным шнурком, и карандаш с ластиком на конце — тоже на веревочке, как в бухгалтерии.

Она с интересом выслушала рассказ о посещении сониной школы, задавая кучу вопросов и смакуя подробности — описание директрисы, дома Питчемов, теннисного турнира. Особенно тронула Зденку британская чета, усыновившая двух детей — из Венгрии и Латинской Америки.

— Мам, мне надо поговорить с тобой серьезно. Пойми, дело заключается не в психологическом комфорте. Правда нужна мне для того, чтобы выжить.

Я намеренно не смягчала углы, зная, что если мать молчала семь лет, то «расколоться» её может заставить лишь веская причина.

— Что произошло тогда с отцом? Почему ты отдалилась от нас, избегаешь Сергея? Не молчи — мне удалось кое-что выяснить. Я должна сопоставить факты.

Мать молча принесла из комнаты старую театральную сумочку, в которой хранила деловые бумаги. Порывшись в каких-то квитанциях и талонах, она протянула мне смятый листок.

«Ваш муж никогда не был хулиганом. Спросите своего зятя, кто и при каких обстоятельствах застрелил Георгия Каридзе — верного сына своего народа и самоотверженного борца за демократию».

— Анонимка… И ты сразу поверила? — Покрутила я неподписанное послание.

Мать пожала плечами и подняла на меня строгие глаза. Черный зрачок в окружении светло-серой, искристой, подобно ледяной крошке, радужке смотрел пристально и неподвижно. Она ещё решала, как далеко может зайти в своих признаниях.

— Не сразу. Конечно, я поверила обвинениям не сразу. Я догадывалась, кто мог написать это. У Георгия был друг, здесь, в Москве. Мне казалось, что я узнала почерк. Однако, Леонид категорически отказался признать свое авторство… Но, наверно, более чем через год мне позвонила его жена и попросила приехать… Леня умирал. У него был рак горла и он не мог говорить. Мы посмотрели друг на друга — он кивнул и закрыл глаза… В такие минуты не врут.

Пообещав матери, что буду вести себя очень осмотрительно, я постаралась осмыслить ситуацию. Виновность Сергея в гибели отца представлялась мне весьма сомнительной. Теперь мы все знали, как причудливо сплелись дорожки истории и сколь трагические последствия имели маленькие ошибки и неточности на судьбы людей. Сергея могли оклеветать или просто «подставить», подтасовав детали тбилисского дела так, чтобы он стал виновником убийства Георгия Каридзе, не ведая об этом.

Больше всего меня беспокоила скрытность Сергея по поводу стамбульского происшествия, о котором, как уверяли Аркадий и Юл, он знал все. А также поведения Сергея со мной — изменницей, предательницей. Если, зная о романе с Юлом, Сергей молчит, скрывая свою осведомленность, ненависть, презрение, гнев — значит, готовит какую-то месть. Я сжалась от страшной догадки: а что, если некий опасный монстр, прячущийся в облике Сергея, преследует Юла, стремясь запугать и уничтожить его? Образ Сергея как бы раздвоился — я не хотела и не могла поверить в жестокость и подлость своего мужа, но тот человек, о котором предупреждали меня доброжелатели, и которого я совсем не знала, вызывал ужас и отвращение.

Итак, надо действовать — как можно скорее защитить Юла. Прежде всего, рассказать Ларе правду. За Юлием охотятся и только они, профессионалы и друзья, могут подстраховать его. Из автомата набрала прямой номер директора агентства Ртищев. Афанасий тепло приветствовал меня и доложил, что встретиться с Ларой мне, к сожалению, не удасться. С утра вместе с Юлием Вартановым она отбыла в подмосковный городок в «деловую командировку».

Я ошарашенно застыла с трубкой в руках, не в состоянии осмыслить услышанное. Выходит, Юл с утра находится в компании Лары? Вот почему он заслонял грудью вход в подъезд, не пуская меня к себе…

— Что, блин, глотает жетоны? — Поинтересовался мужчина, распахнув дверцу автомата. Я кивнула, и он удалился, поминая «мать» и тому подобные присказки. Как жаль, что мне не удалось овладеть матом. Спецы утверждают, что использование трехэтажной формулировки дает хорошую эмоциональную разрядку. Я собрала в памяти известные мне выражения, соединив их в единую фразу. Пришлось использовать «козла» и «суку». Получилось довольно выразительно. Я несколько раз повторила нараспев сочиненный «верлибр», выдерживая ритм.

— Простите, я не совсем понял? — Наклонил ко мне ухо интеллигентного вида ветеран в соломенной «хрущевской» шляпе.

— С наступающим праздником, отец! — Громко отчеканила я и скрылась в своем автомобиле.

«На душе и привольно и весело, и легко и тревожно чуть-чуть», твердила я припев старой песенки, перемежая оптимистические слова сочиненной выразительной фразой. Нервная дрожь прошла и вообще — полегчало. Когда-нибудь использую это открытие в своей врачебной практике. А пока Хватит! — Решила я. — Светит солнце, фантомам и призракам мертвой зимы пора спрятаться в свои норы… Ира, скорее всего, действительно, начинающая наркоманка. Захотела «оттянуться» или досадить Толе, обманувшему её ожидания. А Игорь — жертва собственного преуспевания. Удивительна не его страшная смерть. Странно, что финансовый директор некой весьма состоятельной компании продержался так долго… Увы, на челе этих ребят из породы новых хозяев жизни мне все время мерещится печать обреченности… Первопроходцы, авантюристы, герои.

Что за рок толкнул меня устроить Юла в агентство Ртищевых? Уж лучше бы торговал в ларьке или работал в регистратуре диагностического центра, где у меня остались знакомые. Конечно, это не улучшило бы его материального положения и не прибавило уверенности в себе… То, чем он занимается теперь, опасно. А разве не опасно торговать у метро или мыть автомобили на автозаправке? А возвращаться вечером в лифте собственного дома?

По крайней мере, работа его увлекла, пробудила вкус к преуспеванию и тягу к авантюрам, заложенные в его характере изначально, вместе с тщеславием и гордыней. Слежки и покушения, скорее всего, сочинило его разыгравшееся от потока детективных историй воображение. Известно же, что человек становится жертвой своей профессии: невропатолог «ловит чертиков», «заразившись» от пациентов, а работник детективного агентства превращается в Джеймса Бонда. Тем более, столь юный и впечатлительный, как господин Вартанов.

Ревность моя, действительно, смешна. Что с того, если Лара помогла Юлу, а он отвечает ей дружеской поддержкой и симпатией? Все отлично! Подвела я итог сеансу аутотренинга под ехидный хохот насмешливого скептика, прячущегося в глубинах сознания.

Уговаривая себя таким образом, я прибыла в покинутый мной «Анаис». На прием к чудодею Евгению я не записывалась, поэтому сразу же поспешила к бассейну и сауне. Купальник пришлось взять напрокат. В стерильности здешней прокатной экипировки, от белья до полотенца, можно было не сомневаться, а мне на этот раз было решительно наплевать, как я выгляжу в чужих тряпках.

Май заметно поднял тонус клиенток «Анаис». Интерес к собственной внешности, забота о здоровье и стремление пообщаться «на людях» привело сюда не менее дюжины красоток разного возраста. Я опасливо огляделась, боясь наткнуться на радостный взгляд и распростертые объятия с призывным воркованием: «Дорогая, где ты пропадала? Что произошло?» Боюсь, что ответила бы сочиненной матерной фразой, которая все время крутилась в голове. Но знакомых, к счастью, не оказалось. Проплыв дорожку туда и обратно, я устроилась в уголке, изобилующем тропическими растениями. Глубокое кресло-качалка и наброшенное на голову полотенце делали меня почти невидимкой — безмолвной деталью интерьера.

Мне нравился этот зал, отделанный, как и все здание клуба финнами. Вероятно, этот четырехэтажный дом недалеко от бульварного кольца некогда занимали коммуналки. Вытряхнув из коробки стен прогнившее нутро, строители окутали объект защитной сеткой. В зеленом коконе всего за шесть месяцев выросло совершенно новое пространство, поражающее комфортом и простотой.

Половина здания, отданная бассейну, осталась без перекрытий. Скат крыши, покрытый голубоватым стеклом, пропускал естественный свет на зеркальную гладь воды, казавшуюся синей от устилавшего дно бассейна кафеля. Здесь все было выдержано в приятных голубоватых тонах — колоннада, окружающая бассейн, боковая галерея второго этажа, нависающая над водой подобно балкону, ковровый орнамент крошечной плитки, покрывающей пол. В арочной колоннаде галереи стояли ряды мягких лежанок и кресел, обтянутых белой кожей. Отдаленный край бассейна образовывал полукруг, в центре которого, подобно пестику водяного цветка, возвышался синий блестящий стержень, увенчанный золотой короной. Фонтан вращался, разметывая розетку мелких хрустальных струй. В этой части «берега», щедро уставленной кадками с тропической растительностью, работал маленький кафетерий и бар с целебными напитками.

Покрыв лицо кремом, я старалась расслабиться, раствориться в голубоватом воздухе, в журчании нежных струй и в аромате камелий, расцветший на кусте у моих ног.

— Представляешь, — такой кошмар и, конечно, никого не нашли. Все шито-крыто! — услышала я незнакомый голос одной из женщин, устроившихся за моей спиной.

— Скоро взрывы автомобилей будут рассматривать как самоубийство. Очень удобно — подложил себе бомбу и покончил счеты с жизнью, — ответила вторая, бойкая и веселая.

— Не знаю, не знаю. Игоря Рустамова, говорят, убрали не «деловые». Здесь совсем дело другое. Говорят, родственники жены покарали свояка за блудливость. Он ведь из какой-то там очень глухой провинции, отличающейся корсиканскими нравами.

— Да. Игорек не мог отказать себе в удовольствиях. Только ведь с этим уже давно все было ясно. У нас в клубе он всех девочек перетрахал и, небось, успел ещё пол-Москвы обслужить, бедолага… Что это они вдруг спохватились?

— Может, нашла коса на камень… Может, он ребеночка кому-то сделал… Ведь та девчонка из «Брависсимо» наверняка из-за любовника пострадала. У Игорька на содержании была. И, вроде, её задушенную нашли, и к тому же беременную. А наркотики здесь приплели, конечно. Все трепят, трепят «мафия», «деловые разборки»! А здесь — «ламу»! И дикие нравы гор и сплошной «Де камерон»!

Мне тоже кажется… Просто мужики на себя одеяло тянут — не могут допустить, что за женщину, как за ценность, сражаться можно. Только вот в глухой деревне ещё «дикари» остались, чтобы честь женщины защитить. Вдохновилась молодая. — Еще бы — за «бабки» можно, за какие-то там дивиденды или проценты или сферы влияния — чуть что — стреляй, режь, взрывай… А женщина — так, дешевка, вроде деревянного рубля…

…По дороге домой я с легкой обидой вспомнила слова Юла, утверждавшего, что не могут настоящие мужики враждовать пятнадцать лет из-за бабы. А значит — Тайцев и Баташов столкнулись в смертельной схватке не из-за меня, а какой-то прибыли, выгодного дельца или сферы влияния. Ладно, это как им угодно, а я буду думать, что представляю собой нечто более стоящее, чем «материальный объект», во сколько бы нулей он не оценивался.

Таково благодатное воздействие бассейна, кислородного коктейля и крема «Пленитюд», сокращающего морщины на 72 процента.