Розовая мечта

Глава 42

…Сергей прибыл под вечер, усталый, но довольный, каким всегда являлся из Москвы на дачный уик-энд.

— Ну и запах у тебя! Последняя трапеза перед эшафотом выглядит потрясающе. Позволь на пять минут заскочить в душ. Сегодня на дорогах сплошные пробки и пылища столбом.

Все было как всегда, только мы не поцеловались при встрече и я старалась не сталкиваться с ним взглядом.

— А этот ясновидец — Александр, кажется, и вправду не шарлатан. Хотя… — Я принесла борщ и налила Сергею полную тарелку.

— Разве ты его не помнишь? Ну, тот худющий мальчонка, что имел приводы в милицию, а потом ночевал у меня?.. Отличный супец! — Сергей нарочито усердно орудовал ложкой, замяв воспоминания о нашей первой ночи.

Я налила в рюмки водку.

— Давай помянем рабу божию Ассоль…

— Что? Слава, ты о чем?

— Три дня назад Ася погибла где-то в Африке. А ещё вчера твой ясновидец уверял, что она здравствует. Ну, ладно… Царство Небесное… Я её любила…

Сергей недоверчиво посмотрел, как я осушила рюмку и пить не стал.

— Если Сашка сказал, что жива, значит — так оно и есть.

— А может, ему дали указания? Какому-то полномочному человеку, допустим, было угодно, чтобы Ассоль Калчанова числилась в мертвых. До поры до времени.

— Ничего не понимаю. Объясни толком…

— Объясню. На десерт, ладно?

— А что ещё рассказал тебе Саша?

— Уверял, что дом хорошо стоит, а вот под тем кустом жасмина, что у сарая, зарыт клад.

— И что там оказалось?

— Кусок бараньей ноги с чесноком и перцем. — Я открыла крышку жаровни и Сергей зажмурился от удовольствия.

— Такой аромат! Соседи, бедолаги, слюнки сейчас глотают. — Он нацелился вилкой на самый поджаристый кусок. — А ты что не ешь, — в вегетарианство ударилась, или проблемы с аппетитом на почве личных переживаний?

— Проблемы с аппетитом. — Как ни странно, я не лгала. Тугой комок подкатывал к горлу и даже руки дрожали. Доставая из духовки жаровню, я обожглась, и теперь повыше запястья наливался продолговатый белесый пузырь. Я поймала взгляд, брошенный Сергеем на мою травму, но он ничего не сказал, не стал, как раньше, залечивать порез или ушиб поцелуем. Смешно! О чем я думаю — изменница, жена подонка, женщина, решившаяся на последний, отчаянный шаг!..

— Слав, давай копнем под жасмином? — Неожиданно предложил Сергей, расправившийся с бараниной и с удовольствием осушивший бокал холодного сухого вина. — Может, больше времени не будет. Либо пожар, либо потоп какой-нибудь… Ты ведь в Англию надолго?

— Давай копать. Никогда в жизни не увлекалась кладоискательством… Интересно, у моей бабки имелись драгоценности? Она ведь была из «хорошей семьи».

— Скорее, твой дед зарыл там подлинные научные труды, которые писал по ночам втихаря. А днем стряпал заказные, фальшивые. Говорят, он был образованным человеком.

— А может кто-нибудь ещё спрятал там «концы» истории гибели моего отца, его подлинной гибели?

Сергей пропустил мою реплику мимо ушей и с лопатой направился вглубь сада. Прицелясь к корневищу куста, густо покрытого мелкими бутонами, спросил:

— Где рыть?

Я уверенно кивнула:

— Здесь! — и даже с некоторым разочарованием вообразила то, что нам предстояло найти — брезентовый пакет, обвязанный проволокой.

— Смотри, кажется, сундук! А ну, тяни, — Сергей очистил от земли металлическую крышку с кольцом.

Я отступила. С силой дернув за кольцо, он сел в траву. Крышка оказалась фальшивой — она прикрывала истлевший деревянный ящик, а в нем, в путах потемневшей медной проволоки таился увесистый пакет.

— Аккуратненько обернули. Брезент от довоенной плащ-палатки. Нет, похоже на противогазную сумку.

На веранде мы торопливо развернули добычу. Под слоем бумаг, старой клеенки, в коленкоровой папке с шелковыми тесемками и тисненой надписью «История КПСС 1917–1937 год» находились связки писем. На специальных линованных почтовых листках, изрядно пожелтевших, теснились строки, написанные каллиграфическим мелким почерком.

Мы переглянулись: переписка явно имела личный характер, начинаясь восторженными обращениями — «Радость моя!», «Чудо мое», «Ненаглядное солнышко», «Царица ночи», «Резвая Коломбина» и даже «Бубенчик мой голосистый»… Все листки датированы 1936–1937 годом и подписаны «Твой Васо».

Я быстро подсчитала — в 1935 году сорокатрехлетний Василий Вахтангович Каридзе уже был вдовцом. Моя бабушка Натела скончалась молодой, успев подарить мужу сына Георгия. Мама слышала от отца семейную легенду, в соответствии с которой ученый дед остался одиноким, пережив две трагедии — безвременную кончину жены и гибель юной возлюбленной, на которой собирался жениться.

Так значит, этой самой Вареньке, чье лицо на выцветшей фотографии сразу приметил Юл, строчил здесь теплыми летними ночами мой ученый дед свои лирические послания!

Я отложила листки, мучимая противоречивым чувством. Документы тех лет потрясли меня невероятной смесью подлинности и лжи, героического и фальшивого. Великий иллюзион процветания и могущественную фабрику смерти творили одни и те же люди! Невероятно…

— А ведь он искренен, когда говорит о «Великой стране». Историк, ученый — не ведал о ГУЛАГе, о палаческих методах, которыми эта история создавалась? Невозможно!

— Слав, ты же психиатр и давно знаешь о самогипнозе и социальной мимикрии. Они — эти ученые интеллигенты должны были не просто выжить в стране террора, они хотели выйти из бойни чистенькими, считая себя героями и творцами совершеннейшего в мире человеческого общества. Психика приспосабливалась к условиям выживания, создавая системы защиты от правды. Для них — творцов нового общества, объективной реальности просто не существовало. Ее заменила вера в социальную целесообразность.

— Но ведь были и другие — не желавшие выживать за счет операции над собственной совестью и разумом!

— Были и сейчас есть. — Сергей сидел, понуро опустив плечи. — Это ведь проблема вечная — выживание за счет сделки с собственной совестью.

— Что ты имеешь в виду? Полагаешь — можно быть либо циником, сознательно идущим на компромисс с совестью ради личного процветания, либо слабоумным дурачком, юродивым, служащим добру и справедливости? — завелась я, понимая, что разговор уже идет не о верном сталинце Васо, а о нас самих.

— Чаще всего, человек ухитряется соединить эти подходы — в чем-то обманывает себя, в чем-то убеждает, приспосабливается, оставаясь самим собой.

— Ты это о себе? Удобная философия. — Не отступила я, намеренная разоблачить новые принципы Сергея до конца.

Он спокойно покачивался в кресле, глядя в цветущий сад.

— Прежде всего, о нашем влюбленном. Вот Этом, что страстно мечтал через три дня жениться на «своей лапушке». Ведь он не женился, правда? А почему? Девушку сбил трамвай? Она неловко прыгнула с парашютной вышки или, возможно, утопилась в пруду, освистанная зрителями? — С горькой усмешкой он вытряхнул на стол оставшиеся листки и, просмотрев их, снова упаковал в сверток. — Жаль, что тут нет последнего письма Васо, отправленного в НКВД, где он признает, что всегда подозревал оперную певицу варвару Дарье в причастности к антиправительственному заговору. Вот так-то! Кто-то оклеветал голосистую Вареньку — может, конкурентка по сцене, не поделившая с ней роль, а может, офицер «органов», не сумевший добиться её благосклонности… Мужественного историка прижали, припугнули и внушили, что он — верный борец за идеи социализма и дело товарища Сталина — должен уметь жертвовать личными чувствами. Которые и так уже завели его в «троцкистскую топь».

— Тебе много известно о моей семье. Основательно изучил архив, прежде чем жениться. Не хотел себе «трудовую биографию» марать?.. А как насчет убитого при попытке бегства из тбилисской тюрьмы Георгия Каридзе?

Сергей пожал плечами:

— Разумеется, дело шито белыми нитками. Стандартный метод расправы с неугодными тогдашнему режиму людьми.

— У меня появились кое-какие новые данные по этому давнему делу. Я не собираюсь затевать расследование и судебный процесс. Но мне очень важно знать правду. Не об отце — я не сомневаюсь, он не был хулиганом. Хотелось бы получше узнать и других, замешанных в этом деле людей.

Сергей насторожился:

— Сашка назвал какие-то имена? Или, может быть, в этом деле скрывается ещё один архив?

— Саша сказал, что дом крепкий, а в отремонтированном подвале будет бассейн, так как грунтовые воды здесь проходят очень высоко…

При мысли о подвале меня охватил страх. Я почувствовала себя щепочкой, которую несет куда-то мощный поток, противостоять которому я не в силах. Я действовала как зомби, запрограммированный на определенную цель. Моей целью был подвал, и к ней, сама того не сознавая, я шла, повинуясь чьей-то воле.

— Давай опустимся, поглядим. Возможно, там уже потоп, — странно улыбаясь, предложил Сергей, накидывая на плечи куртку.

— Что-то у тебя карман сильно оттянут — золото, деньги?

— Я ж «пушку» прихватил, ты сама просила. Фонарик брать?

— Электричество провели. Полный комфорт.

Молча мы открыли тяжелую дверь и спустились вниз по заново положенным цементным ступенькам. Я щелкнула выключателем, представляя Сергею маленькую оштукатуренную и побеленную комнату. Не считая обогревателя и заляпанного краской табурета, оставленного рабочими, в комнате ничего не было.

— Уютно, — усмехнулся Сергей. — Тепло, сухо. — Усевшись на табурет, он рассматривал меня, словно профессор. — Что ты задумалась, Слава? Я знаю, нам необходимо серьезно поговорить. Но завтра ты улетаешь, а я пока, увы, не могу объяснить тебе ничего вразумительного. Хотя, думаю, скоро буду иметь много интересных фактов.

— Я никогда не требовала у тебя фактов. Ты убедил меня, что они относятся к роду «закрытой информации» и безоговорочно доверяла тебе.

— Что же изменилось? То, что ты полюбила другого, а он внушил тебе поступать со мной так, как твой дед с Варей? Убедил тебя, что я недостоин любви, привязанности, доверия… Ты не знаешь полутонов, Слава, как твой пылкий отец. Если не задушевный друг, то обязательно злейший враг… Я стал врагом… Жаль.

Он сгорбился на табуретке, став маленьким и слабым. Только теперь я заметила, как он похудел за последние месяцы. Но его правая рука лежала так, чтобы моментально, не раздумывая, выхватить пистолет. Остановиться я уже не могла. Решительный момент настал — ничего недоговоренного между нами теперь не останется. Чем бы ни пришлось оплачивать правду — её час пробил.

— Совсем недавно мне не пришло бы в голову, что я могу полюбить другого. Но это случилось…

Отойдя от двери, я прижалась спиной к холодной стене, чтобы не поддаться слабости, не сбежать, не завершив своего суда.

— Ты должен принять решение, Сергей. Выслушай все: я — плохая жена. И, кроме того, я — твой злейший, смертельный враг, готовый на все… Нет, нет, выслушай, не прерывай… Я знаю, что гибелью моего отца ты оплатил свою карьеру. Мне известно, что всю операцию в Стамбуле провел ты — «подставил» Аркадия и затем, уже здесь, продолжал вписывать жуткие страницы в его «черное досье». Смерти Иры, Игоря, Юры, теперь Аськи — твоих рук дело! Твоих! — я сделала шаг вперед, наступая на молчавшего Сергея. — Ты слишком долго и старательно носил маску зверя. Она приросла, стала твоим лицом… Истерически хохоча, я приближалась к нему. — Стреляй, стреляй, сатана… Ты — нелюдь, Черт!

Сергей поднялся и с силой оттолкнул меня к стене.

— Спокойнее, возьмите себя в руки, доктор… Тебя здорово запутали, детка. Я виноват, что позволили этому случиться. Но я же сам блуждал в темноте! Я метался, попадая в волчьи ямы и нанося удары наугад… Только сейчас забрезжил свет, но я ещё ничего не могу объяснить… Могу только просить — верь мне, Слава…

— Хватит! Наивной девочки больше нет. Я видела жену Игоря, потерявшую мужа и сына, я знаю, как боялся попасть в сети твоей интриги Юрка безобидный Джинджер… Мне известно про тебя все. Клянусь, если ты дашь мне возможность уйти отсюда, завтра же вся эта история появится в газетах. А потом я расскажу о тебе дочери… Предупреждаю, Сергей — отсюда выйдет только один из нас…

— Ты решила казнить меня, девочка? — в голосе Сергея прозвучала усталость. — Держи! — он бросил мне пистолет. Присев, я поймала его двумя руками. — Давай. Предохранитель ты умеешь снять и нажать на курок, думаю, тоже. Там семь пуль. Думаю, шанс хоть раз не промахнуться у тебя есть.

— Нет. Ты сделаешь это сам. Останешься здесь и хорошо подумаешь. — Я пододвинулась к дверному проему и положила на пол у своих ног пистолет. — В восемь утра я буду в Шереметьево, а сюда явятся Ртищевы. Решай сам, что они обнаружат. Ведь ты был таким… таким… — огромным усилием воли я сдержала подкатившую истерику. Мне хотелось кричать, бить его по лицу, ранить жестокими, убийственными словами… Дрожа, как под электротоком, я выскользнула из подвала и захлопнула за собой дверь. Навалилась и со всей силы задвинула засов. Прислушалась. Тишина. Лоб и спина покрылись холодным потом.

— А ты, оказывается, жестокая, детка, — послышался за дверью голос Сергея. — Постой! Знаешь, как умерла Ира? Ее задушила женщина, а у кровати нашли твою серьгу… Эй, ты слышишь?

Я молчала, судорожно вдыхая воздух. Он издевался надо мной! Этот монстр запугивал меня, сочиняя небылицы…

— Слава, постой! — он забарабанил кулаками в дверь. — Прошу тебя, послушай… Будь поосторожней с Ларой. Это её рук дело…

Я не стала больше слушать. Скорее, скорее — вон отсюда, на свежий воздух! Собрать сумку и прочь!

У стола, на котором остывали остатки нашего ужина, я тупо простояла несколько минут, соображая, что происходит. В рюмке Сергея ещё золотилось вино, а я ждала выстрела, уносящего его жизнь. Да о чем это я? Разве монстр способен казнить себя, разве может он испытать смертельное отвращение к собственному уродству, уничтожившему в душе все человеческое?

Я налила себе бокал вина и с тоской посмотрела на шелковый абажур над столом, казавшийся мне всегда символом патриархального домашнего уюта… Теперь нет дома, нет семьи, и вряд ли когда-нибудь в моем сердце сможет поселиться покой…

Сегодня я готовила мужу ужин, читала с ним ветхие любовные письма и до последней секунды надеялась, что явится кто-то и скажет: «Розыгрыш, шутка, улыбнитесь — снимаю!»

Летит над океанами в грузовом отсеке «Боинга» металлический ящик с телом Аськи, затихает, обессилев, сердце Юриной жены, а младший сын Игоря так и не узнает никогда, кого он должен ненавидеть до конца своей жизни.

Юл! Я должна спасти его и скрыться из страны, где остались одни пепелища и ветхий хлам, скрывающий преступления: эти книги с фантастическим бредом Васо, фотография преданной им Вари, письма-фантомы, адресованные невинной жертве, пластинки, поющие о любви…

Я включила старый патефон, пылившийся за книжным шкафом. Тяжелый диск, оклеенный зеленым вытертым велюром, тронулся с места и медленно поплыл. Я посмотрела на полку с пластинками и сразу же нашла то, о чем думала сегодня, читая письма деда. «Лирические песни и романсы в исполнении Клавдии Шульженко». Игра пару раз ткнулась в звуковые дорожки, и вот нашла именно ту, необходимую мне песню:

Пел голос давно умершей певицы об ушедшем счастье, угасших чувствах. А мне почему-то было страшно больно, словно все это случилось только что лично со мной — прочитан и сожжен листок с лиловыми пятнами от падавших на него слез…

Мне стало неловко за свою истерику в подвале. Сергей далеко не слабак, как ни оценивай его поступки. Толкать его к самоубийству было, по меньшей мере, смешно. И грозить расправой. Самое большое, на что я способна вооружить свою дочь ненавистью к отцу и навсегда уйти вместе с Соней из его жизни. И Аркадий, и Ртищевы в курсе его «заслуг», но вряд ли они в силах остановить Баташова. Во всяком случае, это уже не мое дело.

Спустившись в подвал, я отодвинула засов:

— Ты свободен.

Сергей по-прежнему сидел на табурете в позе роденовского мыслителя.

— Уйди, — сказал он, не поднимая головы. — Мне и впрямь надо подумать. Кое-что я уже понял, — он поднял на меня ненавидящие глаза. Таким я видела Сергея впервые. — Я глубоко заблуждался… Все эти годы рядом со мной жил чужой и совершенно ненужный человек… Ты противна мне, Слава… Отвратительна. Я не хочу больше тебя видеть. Никогда. И мне не нужна твоя милость.

Я с силой хлопнула дверью, лязгнув задвижкой.

— Жди помощи от своих друзей. Тебе, я думаю, будет приятно принять свободу из рук Лары!

Мне хотелось уличать его и обвинять, вспомнить о заигрываниях с бесстрашной культуристкой и то, как полчаса назад он обвинял её в преступлении. Пусть Ртищевы получат удовольствие, «спасая» Баташова от взбесившейся неверной жены!