Розовая мечта

Глава 5

Лежа в темноте, я вновь вспоминала нашу историю, которую не раз «прокручивала» в памяти, раздумывая, а что, собственно, это было? В зависимости от момента и настроения, ответы получались разные. Вначале выходило, что встреча с Аркадием была тем самым единственным шансом, дающим женщине привилегию считать себя избранницей Фортуны. Но постепенно, со временем, складывалась иная концепция: пустячок, раздутый жадной до сантиментов девической фантазией.

В субботу во всем блеске своего очарования я прибыла на вечеринку Аркадия, оказавшуюся днем его рождения. 15 августа — именно в этот день подданные чествовали императора Наполеона, а друзья — Аркадия Тайцева. Было шумно и душно. Когда я пришла, огромную старую квартиру в переулке возле Чистых прудов переполняла музыка и запах пирогов, выплескиваясь в открытые окна.

Как выяснилось потом, «предки» Аркадия сбежали на дачу, а тетя Мура славная такая «Арина Родионовна», нянчившая Аркашу с пеленок, приготовила чудесный стол и пирожков напекла прорву. Крохотных, слоеных, с мясом, капустой, изюмом — я таких и не видела.

Я вообще не видела ещё подобных квартир. Только в кино. И то — из жизни дореволюционной интеллигенции. Книги, книги до самых лепных потолков, люстры с гроздьями матовых плафонов и хрустальных висюлек, бронзовые лампы под затейливыми старой кропотливой работы абажурами, картины, вазы, музейный фарфор в угловом изящном шкафчике. И запах, и свет, и какие-то мелочи — рамочки с фото, подсвечники, салфетки с вышитой монограммой — все было невзаправдашним, не из нашей нынешней стандартизированной жизни, где самые бойкие способности никак не могут удовлетворить робкие потребности.

— Это — Слава! — Объявил с порога Аркадий, выключив магнитофон. А затем ударил ручкой ножа по бронзовому диску. Густой гул установил тишину. — Повторяю, друзья, вы видите перед собой Славу. Владислава — психолог, умница и вообще — красивая женщина.

Я почувствовала, что заливаюсь краской под любопытными взглядами компании. Но тут ко мне подошла тетя Мура и со словами «Руки-то помыть хотите, деточка?» увела меня в ванную. Здесь в овальном зеркале какого-то старомодного, дворцового фасона, я увидела свое лицо с пунцовыми от внутреннего жара щеками и серыми глазами, глядящими настороженно-выжидающе из-под низкой бронзовой челки. Я стриглась под Мирей Матье и чуть подкрашивала волосы хной. Блестящий шлем тяжелых, всегда идеально уложенных волос почти скрывал лицо. Только мягкие, розовые, приоткрытые от удивления губы и яблочный румянец на скулах могли бы дополнить портрет художника-моменталиста.

Сердце колотилось радостно и взволнованно, как перед выходом на сцену. Сгустившаяся предгрозовая атмосфера праздника обещала разразиться ливнем чудесных неожиданностей. Так бывает — какое-то шестое чувство обводит деть или час красной рамочкой, заявляя о том, что он станет особой вехой в твоем жизненном календаре.

— Ой, простите, я думал здесь свободно! — В ванну на мгновение заглянул некто в клетчатой рубашке и тут же смущенно скрылся. Я заметила лишь упавший на лоб русый чуб и широченные плечи, обтянутые «ковбойкой».

Когда стали рассаживаться за огромный овальный стол, я оказалась соседкой «ковбоя». По левую руку от меня сидела веселая, хорошенькая девушка, назвавшаяся Мариной, сестрой юбиляра. Гости с хищным интересом разглядывали красочное изобилие представленных блюд. В августе всегда получается яркий стол — много зелени, чудесных овощей. Но здесь были и розовая семга, и нежная осетрина, и какие-то языки-карбонаты-грудинки-рулеты, и вазочки с красной икрой, и трехъярусные хрустальные вазы, заполненные разными сортами муриных пирожков.

— Прошу внимания, господа присяжные заседатели, — поднялся Аркадий. Я буду краток — не более получаса на оправдательную речь. Начну с того, что ровно четверть века назад чета Тайцевых была осчастливлена появлением младенца мужского пола, который родился в рубашке и с серебряной ложкой во рту. Так определяет везунчиков российская и европейская фольклорная традиция…

Больше я ничего не слышала, потому что заметила её. Девушка, сидящая рядом с Аркадием, была настоящей, умопомрачительной красавицей. Каждый смотрящий на её тонкое, с мастерством и любовью вылепленное лицо, наверно, думал, что такого просто не может быть: таких огромных незабудковых глаз под черными, «соболиными» бровями, так нежно изогнутых губ и гордо очерченных ноздрей. Это лицо хотелось разглядывать внимательно, в отдельных деталях, восхищаясь художественным замыслом и работой мастера. По плечам красавицы струились длинные, светлые, почти платиновые, волосы, несомненно, естественного окраса. Она вся была — уникальность и естественность одновременно. Даже зеленый бархат гладкого платья с золотой брошью у левого плеча казался не одеждой, а природным дополнением к её телу, вроде зеленых листков, прикрывающих бутон розы.

«Вот и все…» — рухнуло в пустоту мое сердце, когда я услышала обращенные к девушке слова Аркадия:

— А теперь в защиту обвиняемого выступит прекрасная Марго — королева моего сердца.

Я плохо соображала, что происходило дальше. Застенчивый сосед, очевидно, осведомлялся у меня насчет предпочитаемых напитков, но я согласно кивала без разбора и, кажется, залихватски пила водку. От Марины я узнала, что Рита — дочь дипработников, живущих уже почти десятилетие в Женеве, кончает МИМО и считается, вот уже два года, невестой Аркадия.

— Не думаю, что мы с ней поладим, если Аркаша решится. Уж больно много о себе понимает, гусыня!

— Но ведь она — настоящая красавица. Я таких никогда не видела, — заплетающимся языком возразила я.

— Простите, Слава! — неожиданно встрял в разговор «ковбой». — Вы ведь только что смотрелись в зеркало!

— Изысканный комплимент, — хихикнула Марина и объяснила мне. — Сергей уверяет, что вы не хуже Марго.

— Не хуже, — согласилась я. — Только больше пью и почему-то очень хочу спать.

Я пришла в себя на диване в пустой комнате, очевидно, кабинете. На письменном столе мягко светился зеленый абажур настольной лампы. «Как у Сталина в Кремле» — выудило откуда-то ассоциацию сознание. Танцы за стеной были в самом разгаре. Никаких голосов, лишь мягкие всхлипы джаза. Наверняка танцуют в темноте, в обнимку. Представив Аркадия с Ритой, я поднялась, намереваясь тут же уйти. Голова закружилась, к горлу подступила резкая тошнота, я без сил рухнула на диван.

— К тебе можно? Уже второй раз заглядываю — ты так нежно спала, как сиротка под елкой. — Аркадий присел возле дивана на ковер и протянул мне бокал. — Это холодный апельсиновый сок. По-моему, ты надралась.

Я отхлебнула сок, засосав за щеку кусочек льда. Стало немного легче.

— Ты же знаешь, что алкашам много не надо. Выпил рюмку — и в полном отрубе. Это в крови происходит такая реакция… ой… — Я поморщилась. Тошнит.

— Полежи-ка лучше спокойно. Я думаю, тебе придется остаться у меня. Все-таки я должен был проследить за своей неопытной гостьей.

— А Рита? — Я попыталась вскочить, но Аркадий усадил меня на диван и с силой прижал мои плечи к подушке.

— Успокоилась? — От отвел со лба мою челку и оставил ладонь на лбу. Может, у тебя температура? Ни в коем случае нельзя уходить. Погоди, я сейчас всех выпровожу. Уже первый час.

— Что?! Меня же мама ждет… — я дернулась и снова прикрыла глаза, усмиряя приступ тошноты.

— «Рита, мама…» — передразнил меня Аркадий. — А я тебе совсем не интересен?

— Ты?! Ты великолепен, но ты — чужой…

— А я вот уверен, что хотя бы в этот день в четвертьстолетний юбилей все красивые девушки — мои…

Аркадий наклонился над моей запрокинутой на подлокотнике дивана головой и его губы коснулись моей шеи.

— Не надо… Я же не могу сопротивляться…

— А я не люблю брать женщин силой. Оставайся такой, как есть — нежная, беспомощная, томная…

Полутьма, голос Аркадия, о котором я мечтала целую неделю, его лицо совсем рядом…

Горячие руки легли на мои плечи и нежно спустили бретельки легкого сарафана.

— Ты прекрасна, Слава… Только тебе я хочу подарить эту ночь — ночь между четвертинками столетия.

Наши губы изучающе соприкоснулись, готовясь к жаркому слиянию… Последующие мгновения были ужасны — в комнату ворвалась шипящая фурия и сбив со столика бокал с соком, вцепилась мне в волосы. Она что-то визжала, топала ногами и пыталась расцарапать лицо оттаскивающего её от меня Аркадия. Светлые пряди метались по искаженному злобой лицу и я не сразу узнала в воинственной валькирии прекрасную Марго…

Этот первый, едва начавшийся, только-только воспламенивший кровь поцелуй был лучшим трофеем, который я сохранила с памяти о своей первой настоящей влюбленности целых пятнадцать лет.