Русская поэзия XIX века. Том 2

В ногу, ребята, идите.

Полно, не вешать ружья!

Трубка со мной… проводите

В отпуск бессрочный меня.

Я был отцом вам, ребята…

Вся в сединах голова…

Вот она — служба солдата!..

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Да, я прибил офицера!

Молод еще оскорблять

Старых солдат. Для примера

Должно меня расстрелять.

Выпил я… Кровь заиграла…

Дерзкие слышу слова —

Тень императора встала…

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Честною кровью солдата

Орден не выслужить вам,

Я поплатился когда-то,

Задали мы королям.

Эх! наша слава пропала…

Подвигов наших молва

Сказкой казарменной стала…

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Ты, землячок, поскорее

К нашим стадам воротись;

Нивы у нас зеленее,

Легче дышать… поклонись

Храмам селенья родного…

Боже! Старуха жива!..

Не говори ей ни слова…

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Кто там так громко рыдает?

А! я ее узнаю…

Русский поход вспоминает…

Да, отогрел всю семью…

Снежной, тяжелой дорогой

Нес ее сына… Вдова

Вымолит мир мне у бога…

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Трубка, никак, догорела?

Нет, затянусь еще раз.

Близко, ребята. За дело!

Прочь! не завязывать глаз.

Целься вернее! Не гнуться!

Слушать команды слова!

Дай бог домой вам вернуться.

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Я всей душой к жене привязан;

Я в люди вышел… Да чего!

Я дружбой графа ей обязан.

Легко ли! Графа самого!

Делами царства управляя,

Он к нам заходит, как к родным.

Какое счастье! Честь какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Прошедшей, например, зимою,

Назначен у министра бал;

Граф приезжает за женою —

Как муж, и я туда попал.

Там, руку мне при всех сжимая,

Назвал приятелем своим!..

Какое счастье! Честь какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Жена случайно захворает —

Ведь он, голубчик, сам не свой:

Со мною в преферанс играет,

А ночью ходит за больной.

Приехал, весь в звездах сияя,

Поздравить с ангелом моим…

Какое счастье! Честь какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

А что за тонкость обращенья!

Приедет вечером, сидит…

«Что вы всё дома… без движенья?…

Вам нужен воздух…» — говорит.

«Погода, граф, весьма дурная…»

«Да мы карету вам дадим!»

Предупредительность какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Зазвал к себе в свой дом боярский:

Шампанское лилось рекой…

Жена уснула в спальне дамской…

Я в лучшей комнате мужской…

На мягком ложе засыпая,

Под одеялом парчевым,

Я думал, нежась: честь какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Крестить назвался непременно,

Когда господь мне сына дал —

И улыбался умиленно,

Когда младенца восприял.

Теперь умру я, уповая,

Что крестник взыскан будет им…

А счастье-то, а честь какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

А как он мил, когда он в духе!

Ведь я за рюмкою вина

Хватил однажды: ходят слухи…

Что будто, граф… моя жена…

Граф, говорю, приобретая…

Трудясь… я должен быть слепым…

Да ослепит и честь такая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол.

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Я сошлюсь на народное слово,

На великую мудрость веков:

Двуголовье — эмблема, основа

Всех убийц, идиотов, воров.

Не вступая и в споры с глупцами,

При смущающих душу речах,

Сколько раз говорили вы сами:

«Да, никак, ты о двух головах!»

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол.

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Оттого мы несчастливы, братья,

Оттого мы и горькую пьем,

Что у нас каждый штоф за печатью

Заклеймен двуголовым орлом^{383}.

Наш брат русский — уж если напьется,

Нет ни связи, ни смысла в речах;

То целуется он, то дерется —

Оттого что о двух головах.

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол.

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Взятки — свойство гражданского мира,

Ведь у наших чиновных ребят

На обоих бортах вицмундира

По шести двуголовых орлят^{384}.

Ну! и спит идиот безголовый

Пред зерцалом^{385}, внушающим страх, —

А уж грабит, так грабит здорово

Наш чиновник о двух головах.

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол,

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Правды нет оттого в русском мире,

Недосмотры везде оттого,

Что всевидящих глаз в нем четыре,

Да не видят они ничего;

Оттого мы к шпионству привычны,

Оттого мы храбры на словах,

Что мы все, господа, двуязычны,

Как орел наш о двух головах.

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол.

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Я не поэт — и, не связанный узами

С музами,

Не обольщаюсь ни лживой, ни правою

Славою.

Родине предан любовью безвестною,

Честною,

Не воспевая с певцами присяжными,

Важными

Злое и доброе, с равными шансами,

Стансами,

Я положил свое чувство сыновнее

Все в нее.

Но не могу же я плакать от радости

С гадости,

Или искать красоту в безобразии

Азии,

Или курить в направлении заданном

Ладаном,

То есть — заигрывать с злом и невзгодами

Одами.

С рифмами лазить особого счастия

К власти я

Не нахожу — там какие бы ни были

Прибыли.

Рифмы мои ходят поступью твердою,

Гордою,

Располагаясь богатыми парами —

Барами!

Ну, не дадут мне за них в Академии

Премии,

Не приведут их в примерах пиитики

Критики:

«Нет ничего, мол, для «чтенья народного»

Годного,

Нет возносящего душу парения

Гения,

Нету воинственной, храброй и в старости,

Ярости

И ни одной для Петрушки и Васеньки

Басенки».

Что ж? Мне сама мать-природа оставила

Правила,

Чувством простым одарив одинаково

Всякого.

Если найдут книжку с песнями разными,

Праздными

Добрые люди внимания стоящей —

Что еще?

Если ж я рифмой свободной и смелою

Сделаю,

Кроме того, впечатленье известное,

Честное, —

В нем и поэзия будет обильная,

Сильная

Тем, что не связана даже и с музами

Узами.

Старый хапуга, отъявленный плут

Отдан под суд;

Дело его, по решении строгом,

Пахнет острогом…

Но у хапуги, во-первых, жена

Очень умна;

А во-вторых — еще несколько дочек

………………….

(Несколько точек.)

Дочек наставила, как поступать,

Умная мать.

(Как говорят языком и глазами —

Знаете сами.)

Плачет и молится каждую ночь

Каждая дочь…

Ну, и нашелся заступник сиятельный

!

(Знак восклицательный.)

Старый хапуга оправдан судом,

Правда, с трудом;

Но уж уселся он в полной надежде,

Крепче, чем прежде.

Свет, говорят, не без добрых людей —

Правда, ей-ей!

Так и покончим, махнув сокрушительный?

?

(Знак вопросительный.)

Ах! человек он был с душой,

Каких уж нынче нет!

Носил он галстук голубой

И клетчатый жилет.

Он уважал отчизну, дом,

Преданья старины;

Сюртук просторный был на нем

И узкие штаны.

Не ведал он во все житье,

Что значит праздность, лень;

Менял он через день белье,

Рубашки каждый день.

Он слишком предан был добру,

Чтоб думать о дурном;

Пил рюмку водки поутру

И рюмку перед сном.

Он не искал таких друзей,

Чтоб льстили, как рабы;

Любил в сметане карасей

И белые грибы.

В душе не помнил он обид;

Был честный семьянин —

И хоть женой был часто бит,

Но спать не мог один.

До поздней старости своей

Был кроткий человек

И провинившихся детей

Он со слезами сек.

Когда же час его настал —

Положенный на стол,

Он в белом галстуке лежал,

Как будто в гости шел.

В день похорон был дан большой

Кухмистерский обед.

Ах! человек он был с душой,

Каких уж нынче нет!

— Дороги у нас в околотке!

Ухабы, озера, бугры!

— Пожалуста, рюмочку водки;

Пожалуста, свежей икры.

— Выходит, что вы не по чину…

За это достанется вам…

— Пожалуста, кюммелю, джину;

Пожалуста, рижский бальзам.

— Пословица службы боярской:

Бери, да по чину бери.

— Пожалуста, честер, швейцарский;

Пожалуста, стильтону, бри.

— Дороги, положим, безделки;

Но был я в остроге у вас…

— Пожалуста, старой горелки,

Галушек, грибочков, колбас.

— Положим, что час адмиральский;

Да вот и купцы говорят…

— Угодно-с ветчинки вестфальской?

Стерлядка-с, дичинка, салат…

— Положим, что в вашу защиту

Вы факт не один привели…

— Угодно-с икемцу, лафиту?

Угодно-с рейнвейну, шабли?

— Положим, что вы увлекались…

Сходило предместнику с рук…

— Сигарочку вам-с: имперьялис,

Регалия, упман, трабук.

— Положим, я строг через меру,

И как-нибудь дело сойдет…

— Пожалуста… Эй! Редереру!

Поставить две дюжины в лед!

Здоровый ум дал бог ему,

Горячую дал кровь,

Да бедность гордую к уму,

А к бедности любовь.

А ей — подобью своему —

Придав земную плоть,

Любовь дал, так же как ему,

И бедность дал господь.

Обманом тайного сродства

И лет увлечены,

Хоть и бедны до воровства,

Но были влюблены.

Он видел в ней любви венец

И ей сиял лучом,

И — наших дней концов конец —

Стояли под венцом.

Он не согнулся от трудов,

Но так упорно шел,

Что стал, как истина, суров,

Как добродетель, зол.

Она — в мороз из теплых стран

Заброшенный цветок —

Осталась милой — как обман,

И доброй — как порок.

Что сталось с ним, что с ней могло б

Случиться в добрый час —

Благополучно ранний гроб

Закрыл навек от нас.

Господин Искариотов —

Добродушнейший чудак,

Патриот из патриотов,

Добрый малый, весельчак,

Расстилается, как кошка,

Выгибается, как змей…

Отчего ж таких людей

Мы чуждаемся немножко?

И коробит нас, чуть-чуть

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Подвернется где-нибудь?

Чтец усердный всех журналов,

Он способен и готов

Самых рьяных либералов

Напугать потоком слов.

Вскрикнет громко: «Гласность! Гласность!

Проводник святых идей!»

Но кто ведает людей,

Шепчет, чувствуя опасность,

Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Приближается сюда.

Без порывистых ухваток,

Без сжиманья кулаков

О всеобщем зле от взяток

Он не вымолвит двух слов.

Но с подобными речами

Чуть он в комнату ногой —

Разговор друзей прямой

Прекращается словами:

Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Приближается сюда.

Он поборник просвещенья;

Он бы, кажется, пошел

Слушать лекции и чтенья

Всех возможных видов школ

«Хлеб, мол, нужен нам духовный!»

Но заметим мы его —

Тотчас все до одного,

Сговорившиеся ровно:

Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Приближается сюда.

Чуть с женой у вас неладно,

Чуть с детьми у вас разлад —

Он уж слушает вас жадно,

Замечает каждый взгляд.

Очень милым в нашем быте

Он является лицом,

Но едва вошел в ваш дом,

Вы невольно говорите:

Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Приближается сюда.

Читатели, являясь перед вами

В четвертый раз^{387},

Чтоб в Новый год и прозой и стихами

Поздравить вас,

Хотел бы вам торжественно воспеть я,

Да и пора б,

Российского весь блеск тысячелетья^{388} —

Но голос слаб…

Читатели, серьезной русской прессе

Оставим мы

Все важное, все толки о прогрессе

И «царстве тьмы».

Довольствуясь лишь неизбежно сущим

И близким нам,

Поклонимся во здравии живущим

Родным отцам.

Пусть юноши к преданиям спесивы,

Не чтут родных,

Но бабушки и дедушки все живы,

Назло для них.

Не изменив себе ни на полслова,

Как соль земли,

Все фазисы развитья векового

Они прошли.

Понятья их живучи и упруги,

И Новый год

По-прежнему в семейном тесном круге

Их застает.

Привет мой вам, старушка Простакова!

Вы всех добрей.

Зачем же вы глядите так сурово

На сыновей?

Порадуйтесь — здесь много Митрофанов, —

Их бог хранит;

Их никаким составом химик Жданов^{389}

Не истребит.

Их детский сон и крепок и невинен

По старине.

Поклон тебе, мой друг Тарас Скотинин,

Дай руку мне!

Свинюшник твой далек, брат, до упадка;

В нем тьма свиней.

Почтенный друг! В них нету недостатка

Для наших дней.

По-прежнему породисты и крупны,

А как едят!

Нажрутся так, что, братец, недоступны

Для поросят.

От поросят переходя к Ноздреву,

Мы узнаем,

Что подобру живет он, поздорову

В селе своем.

Все так же он, как был, наездник ражий

Киргизских орд,

И чубуки его опасны даже

Для держиморд.

Берет в обмен щенков и рукоделья,

И жрет, и врет,

Но уж кричит, особенно с похмелья:

«Прогресс! Вперед!»

Прогресс! Прогресс! Ты всем нам задал дело!

Никто не спит.

Коробочка заметно отупела,

Но все скрипит.

Уж Чичиков с тобой запанибрата.

На вечерах

Он говорит гуманно, кудревато

Об мужичках,

Про грамотность во всех посадах, селах,

По деревням,

И, наконец, — детей в воскресных школах

Он учит сам.

Замыслил он с отвагою бывалой,

Трудясь как вол,

Народный банк, газету, два журнала

И общий стол.

Об нем кричит публично Репетилов;

Его вознес

До облаков чувствительный Манилов

В потоках слез:

Мол, Чичиков гуманен! Идеален!

Ведет вперед!

С Петрушкою знакомится Молчалин,

На чай дает.

Все бегают, все веселы, здоровы,

Движенье, шум, —

Особенно заметны Хлестаковы,

Где нужен ум.

На раутах, на чтениях, по клубам

Свои стихи

Тряпичкины читают Скалозубам

За их грехи.

Абдулины усердно бьют поклоны

Своим властям.

Пошлепкины и слесарские жены —

Все по местам.

Как человек вполне великосветский,

Мильоном глаз

Везде Антон Антоныч Загорецкий

Глядит на нас.

От Шпекиных усердьем в службе пышет

И болтовней, —

И Фамусов, как прежде, все подпишет

И с плеч долой!

Юмористическим чутьем

Под вашей докторскою тогой,

Под вашим мудрым париком,

В изгибах речи вашей строгой

Нагайку чуем казака^{391},

Хоть видим в выпушках, петличках^{392}

И в полемических привычках,

Что вы не нашего полка.

Тик-так! Тик-так! Спокойно, ровно

Свершает маятник свой круг.

Тоска томит меня, и словно

Меня пугает этот стук.

Как будто с явною насмешкой,

Связав мне ноги, лютый враг

Мне говорит: «Иди! Не мешкай!»

Тик-так! Тик-так!

Увы! по-прежнему исправно

Кружась, как белки в колесе,

Вдруг слышать явственно недавно

Тик-так, тик-так мы стали все.

Мы маршируем, пляшем, пишем,

Дни коротаем кое-как,

А ночью все с тоскою слышим:

Тик-так! Тик-так!

Звук, с детства каждому знакомый —

Тик-так, тик-так, — известный звук.

Не знаем сами, отчего мы

Его пугаться стали вдруг.

То страх возьмет, то вспыхнет злоба…

Ты будто слышишь в нем, земляк,

Стук молотка о крышку гроба —

Тик-так! Тик-так!

Чертог твой вижу изукрашен^{393},

Делами предков гордый муж!

Ты вчуже для меня был страшен,

Владея тысячами душ.

Ты грезишь в сумраке со страхом,

Что всех людей твоих, собак

Уносит время с каждым взмахом —

Тик-так! Тик-так!

Чертог твой вижу либеральный,

Нинон Ланкло из русских дам,

И разговор патриархальный

Об мужичках я слышу там.

Но вам неловко… Вслед за спором

Вдруг смолкнет весь ареопаг,

И простучит для всех укором:

Тик-так! Тик-так!

Я вижу, канцелярский гений,

Твой кабинет, и труд ночной,

И ряд твоих соображений,

Где распустить, где крикнуть: «Стой!»

Но тщетны мудрые уловки!

Ты стал бледней своих бумаг,

Услышав стук, без остановки:

Тик-так! Тик-так!

Смотри: усердный твой поклонник —

Медоточивый публицист,

Трудясь над составленьем хроник,

Не кончив, вдруг бросает лист.

Он вдруг почуял, в страшной муке,

Всех этих гимнов ложь и мрак

В победоносно-ровном стуке:

Тик-так! Тик-так!

Тик-так, тик-так — в спокойной силе

Волнует сердце, гонит сон…

Что ж это? Скука просто — или

«Глагол времен, металла звон^{394}»?

Мы слышим в ровном этом ходе

За звуком — звук, за шагом — шаг:

Движенье вечное в природе:

Тик-так! Тик-так!

Мы слышим в звуках всем понятных

Закон явлений мировых:

В природе нет шагов попятных,

Нет остановок никаких!

Мужайся, молодое племя!

В сиянье дня исчезнет мрак.

Тебе подсказывает время:

Тик-так! Тик-так!

Пришла весна. Увы! Любовь

Не манит в тихие дубравы.

Нет! негодующая кровь

Зовет меня на бой кровавый!

Пришла весна. Опять любовь

Раскрыла тысячу объятий,

И я бы, кажется, готов

Расцеловать всех меньших братий.

Пришла весна. Но не любовь

Меня влечет под сень дубравы,

Не плоть, а дух! Я вижу вновь

Творца во всем величье славы.

Люблю вино. В нем не топлю,

Подобно слабеньким натурам,

Скорбь гражданина, а коплю

Вражду к проклятым самодурам!

Люблю вино. Я в нем топлю

Свои гражданские стремленья,

И видит бог, как я терплю

И как тяжел мой крест терпенья!

Люблю вино. Но как люблю?

Как сладкий мед, как скромный танец.

Пью рюмку в день — и не терплю

Косматых нигилистов-пьяниц.

Люблю тебя. Любовь одна

Дает мне бодрость, дух и силу,

Чтоб, чашу зла испив до дна,

Непобежденным лечь в могилу.

Люблю тебя. Любовь к тебе

Ведет так сладко до могилы

В неравной роковой борьбе

Мои погубленные силы.

Люблю тебя. И, не скорбя,

Подобно господам писакам,

Обязан век любить тебя,

Соединясь законным браком.

Нет, положительно, роман

«Что делать?» нехорош!

Не знает автор ни цыган,

Ни дев, танцующих канкан,

Алис и Ригольбош^{396}.

Нет, положительно, роман

«Что делать?» нехорош!

Великосветскости в нем нет

Малейшего следа.

Герой не щеголем одет

И под жилеткою корсет

Не носит никогда.

Великосветскости в нем нет

Малейшего следа.

Жена героя — что за стыд! —

Живет своим трудом;

Не наряжается в кредит

И с белошвейкой говорит —

Как с равным ей лицом.

Жена героя — что за стыд! —

Живет своим трудом.

Нет, я не дам жене своей

Читать роман такой!

Не надо новых нам людей

И идеальных этих швей

В их новой мастерской!

Нет, я не дам жене своей

Читать роман такой!

Нет, положительно, роман

«Что делать?» нехорош!

В пирушках романист — профан,

И чудеса белил, румян

Не ставит он ни в грош.

Нет, положительно, роман

«Что делать?» нехорош!

Мой сын, я в вечность отхожу

Из мрака суеты;

Сказал бы: в рай, да не скажу,

И не поверишь ты.

Мой сын, я в вечность отхожу

Из мрака суеты.

Мой сын, вверяясь небесам,

Надейся, уповай;

Но, на бога надеясь, сам,

Мой милый, не плошай.

Мой сын, вверяясь небесам,

Надейся, уповай.

Мой сын, учись — ученье свет,

А неученье тьма;

А жизнь на все уж даст ответ,

По-своему, сама…

Мой сын, учись — ученье свет,

А неученье тьма.

Мой сын, любовь — союз сердец,

К блаженству первый шаг;

Второй шаг будет под венец,

А третий под башмак.

Мой сын, любовь — союз сердец,

К блаженству первый шаг.

Мой сын, твоя опора — труд,

Твое все счастье в нем;

Хотя с трудом в больницах мрут

Живущие трудом.

Мой сын, твоя опора — труд,

Твое все счастье в нем.

Мой сын, спокойствие души —

Отрада беднякам;

Зато уж в нем все барыши

И все утехи нам.

Мой сын, спокойствие души —

Отрада беднякам.

Мой сын, будь честен и горяч

В борьбе для счастья всех,

Да только после уж не плачь,

Услышав общий смех.

Мой сын, будь честен и горяч

В борьбе для счастья всех.

Мой сын, я в вечность отхожу

Из мрака суеты;

Сказал бы: в рай, да не скажу,

И не поверишь ты.

Мой сын, я в вечность отхожу

Из мрака суеты.

Последний экипаж людской

Пою я в песне, дроги.

Вот выбор песни! Что ни пой,

А все протянешь ноги.

Придется всем от всяких бед

Навек освободиться;

Что ж за несчастье — в лучший свет

На дрогах прокатиться?

В былые дни, без лишних слов,

В урочный час к могиле

И богачей и бедняков

Всех на руках тащили.

Стал ныне человек умней

И самых бедных даже

Препровождает в мир теней

В приличном экипаже.

Богач со смертию всего

Лишается и плачет.

Я не оставлю ничего;

Я в выигрыше, значит.

Я в этот мир пришел пешком,

Но на свиданье к деду,

Хоть и на дрогах, хоть шажком,

А все-таки поеду.

За колесницей богача —

Тщеславия затеи, —

Ливрейный траур волоча,

Толпой идут лакеи.

А я богат и без ливрей,

Богатствами иными:

Пойдет кружок моих друзей

За дрогами моими.

Веселость, гений мой! я жив,

Покуда ты со мною;

Когда ж и ты, на мой призыв,

Окажешься мечтою, —

Тогда скажу, махнув рукой,

Совсем готов к дороге:

Что ж делать! Стих пришел такой;

Закладывайте дроги!

Еще один из строя выбыл вон,

Где уж и так ряды не слишком тесны.

Мир памяти скончавшегося — он

Писатель был талантливый и честный.

Талантливый и честный! В двух словах

Заключена властительная сила:

Одушевлен был ею этот прах,

Освящена теперь его могила.

В борьбе со злом, идущей без конца,

Им двигала полезная идея, —

И юношам в их чистые сердца

Он внес ее, умами их владея.

Усопший брат! Мир памяти твоей.

Увы! Ты жил, как Добролюбов, мало,

Ты чист, как он; зерна твоих идей

Не подточило опытности жало.

Мы видели, как старились умы

И как сердца прекрасные скудели.

Поклонимся ж могиле ранней мы —

Созревшие для неизвестной цели.