Русская поэзия XIX века. Том 2

Перед воеводой молча он стоит;

Голову потупил — сумрачно глядит.

С плеч могучих сняли бархатный кафтан;

Кровь струится тихо из широких ран.

Скован по ногам он, скован по рукам:

Знать, ему не рыскать ночью по лесам!

Думает он думу — дышит тяжело:

Плохо!.. видно, время доброе прошло.

«Что, попался, парень? Долго ж ты гулял!

Долго мне в тенёта волк не забегал!

Что же приумолк ты? Слышал я не раз —

Песенки ты мастер петь в веселый час;

Ты на лад сегодня вряд ли попадешь…

Завтра мы услышим, как ты запоешь».

Взговорил он мрачно: «Не услышишь, нет!

Завтра петь не буду — завтра мне не след;

Завтра умирать мне смертию лихой;

Сам ты запоешь, чай, с радости такой!..

Мы певали песни, как из леса шли —

Как купцов с товаром мы в овраг вели…

Ты б нас тут послушал — ладно пели мы;

Да недолго песней тешились купцы…

Да еще певал я — в домике твоем;

Запивал я песни — всё твоим вином;

Заедал я чарку — барскою едой;

Целовался сладко — да с твоей женой».

Как грустный взгляд, люблю я осень.

В туманный, тихий день хожу

Я часто в лес и там сижу —

На небо белое гляжу

Да на верхушки темных сосен.

Люблю, кусая кислый лист,

С улыбкой развалясь ленивой,

Мечтой заняться прихотливой

Да слушать дятлов тонкий свист.

Трава завяла вся… холодный,

Спокойный блеск разлит по ней…

И грусти тихой и свободной

Я предаюсь душою всей…

Чего не вспомню я? Какие

Меня мечты не посетят?

А сосны гнутся, как живые,

И так задумчиво шумят…

И, словно стадо птиц огромных,

Внезапно ветер налетит

И в сучьях спутанных и темных

Нетерпеливо прошумит.

Гуляют тучи золотые

Над отдыхающей землей;

Поля просторные, немые

Блестят, облитые росой;

Ручей журчит во мгле долины —

Вдали гремит весенний гром,

Ленивый ветр в листах осины

Трепещет пойманным крылом.

Молчит и млеет лес высокий,

Зеленый, темный лес молчит.

Лишь иногда в тени глубокой

Бессонный лист прошелестит.

Звезда дрожит в огнях заката,

Любви прекрасная звезда,

А на душе легко и свято,

Легко, как в детские года.

Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые,

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые.

Вспомнишь обильные страстные речи,

Взгляды, так жадно, так робко ловимые,

Первые встречи, последние встречи,

Тихого голоса звуки любимые.

Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,

Многое вспомнишь родное, далекое,

Слушая ропот колес непрестанный,

Глядя задумчиво в небо широкое.

Молча въезжает — да ночью морозной

Парень в село на лошадке усталой.

Тучи седые столпилися грозно,

Звездочки нет ни великой, ни малой.

Он у забора встречает старуху:

«Бабушка, здравствуй!» — «А, Федя! Откуда?

Где пропадал ты? Ни слуху ни духу!»

«Где я бывал — не увидишь отсюда!

Живы ли братья? Родная жива ли?

Наша изба все цела, не сгорела?

Правда ль, Параша — в Москве мне сказали

Наши ребята — постом овдовела?»

«Дом ваш как был — словно полная чаша,

Братья все живы, родная здорова,

Умер сосед — овдовела Параша,

Да через месяц пошла за другого».

Ветер подул… Засвистал он легонько;

На небо глянул и шапку надвинул,

Молча рукой он махнул и тихонько

Лошадь назад повернул — да и сгинул.

К чему твержу я стих унылый,

Зачем, в полночной тишине,

Тот голос страстный, голос милый,

Летит и просится ко мне, —

Зачем? огонь немых страданий

В ее душе зажег не я…

В ее груди, в тоске рыданий

Тот стон звучал не для меня.

Так для чего же так безумно

Душа бежит к ее ногам,

Как волны моря мчатся шумно

К недостижимым берегам?

Брожу над озером… Туманны

Вершины круглые холмов,

Темнеет лес, и звучно-странны

Ночные клики рыбаков.

Полна прозрачной, ровной тенью

Небес немая глубина…

И дышит холодом и ленью

Полузаснувшая волна.

Настала ночь; за ярким, знойным,

О сердце! за тревожным днем, —

Когда же ты заснешь спокойным,

Пожалуй, хоть последним сном?

Люблю я вечером к деревне подъезжать,

Над старой церковью глазами провожать

Ворон играющую стаю;

Среди больших полей, заповедных лугов,

На тихих берегах заливов и прудов,

Люблю прислушиваться лаю

Собак недремлющих, мычанью тяжких стад,

Люблю заброшенный и запустелый сад

И лип незыблемые тени;

Не дрогнет воздуха стеклянная волна;

Стоишь и слушаешь — и грудь упоена

Блаженством безмятежной лени…

Задумчиво глядишь на лица мужиков —

И понимаешь их; предаться сам готов

Их бедному, простому быту…

Идет к колодезю старуха за водой;

Высокий шест скрипит и гнется; чередой

Подходят лошади к корыту…

Вот песню затянул проезжий… Грустный звук!

Но лихо вскрикнул он — и только слышен стук

Колес его телеги тряской;

Выходит девушка на низкое крыльцо —

И на зарю глядит… и круглое лицо

Зарделось алой, яркой краской.

Качаясь медленно, с пригорка, за селом,

Огромные возы спускаются гуськом

С пахучей данью пышной нивы;

За конопляником, зеленым и густым,

Бегут, одетые туманом голубым,

Степей широкие разливы.

Та степь — конца ей нет… раскинулась, лежит….

Струистый ветерок бежит, не пробежит…

Земля томится, небо млеет…

И леса длинного подернутся бока

Багрянцем золотым, и ропщет он слегка,

И утихает, и синеет…

Сидит королева в Виндзорском бору…

Придворные дамы играют

В вошедшую в моду недавно игру;

Ту крокет игру называют.

Катают шары и в отмеченный круг

Их гонят так ловко и смело…

Глядит королева, смеется… и вдруг

Умолкла… лицо побледнело.

Ей чудится: вместо точеных шаров,

Гонимых лопаткой проворной, —

Катаются целые сотни голов,

Обрызганных кровию черной…

То головы женщин, девиц и детей…

На лицах — следы истязаний,

И зверских обид, и звериных когтей —

Весь ужас предсмертных страданий.

И вот королевина младшая дочь —

Прелестная дева — катает

Одну из голов — и все далее, прочь —

И к царским ногам подгоняет.

Головка ребенка в пушистых кудрях…

И ротик лепечет укоры…

И вскрикнула тут королева — и страх

Безумный застлал ее взоры.

«Мой доктор! На помощь! скорей!»

И ему Она поверяет виденье…

Но он ей в ответ: «Не дивлюсь ничему;

Газет вас расстроило чтенье.

Толкует нам «Таймс»^{110}, как болгарский народ

Стал жертвой турецкого гнева…

Вот капли… примите… все это пройдет!»

И в замок идет королева.

Вернулась домой — и в раздумье стоит…

Склонились тяжелые вежды…

О ужас! кровавой струею залит

Весь край королевской одежды!

«Велю это смыть! Я хочу позабыть!

На помощь, британские реки!»

«Нет, ваше величество! Вам уж не смыть

Той крови невинной вовеки!»