Рыцарь пентаклей

5

Трактир затих лишь под утро — когда старик решил, что его обозникам уже хватит пива, драк и азартных игр, достал клюку и, колотя огромных детин по головам, погнал их наверх. Это было похоже на приют, где рос Орди, только дед обращался с крестьянами не в пример более ласково.

Орди повезло: все его попутчики экономии ради забились в одну просторную комнату. Свободного места не осталось даже на полу, и юноша смог, не вызывая подозрений, снять крохотную комнатку на самом чердаке: тесную и отданную на растерзание сквознякам. Зимой в ней невозможно было бы находиться, но сейчас, когда сладкий летний ветер задувал в многочисленные щели и дыры в крыше, спалось тут просто упоительно. Было страшно даже представить, какой ядрёный дух стоял в комнате, забитой обозниками.

Мешали, пожалуй, только комары, но и с этим юноша справился: поворочавшись на жёстком соломенном матрасе, он завернулся в шерстяное одеяло, оставив снаружи только нос. Вскоре зуд от соломенной трухи и колючего одеяла успокоился, и Орди задремал, слушая доносившийся с первого этажа стук сдвигаемых деревянных кружек и взрывы хохота.

Под утро стало ощутимо холоднее. Молодой человек проснулся от боли — икру свело судорогой. Сдержав вскрик, он вытянул ногу, помассировал больное место и перевернулся на другой бок, где увидел интересную картину. Тиссур завис перед мутным осколком зеркала и медленно вертелся, внимательно рассматривая отражение. Его качало от малейшего дуновения ветра: лишь каким-то чудом король всё ещё не упал обратно.

— Ужасное зрелище, — пробубнил череп и тут же, не удержавшись, скатился вниз, на свою кровать.

Орди стало любопытно:

— Почему ужасное?

— А сам-то как думаешь?.. — сварливо проворчал Тиссур. — Грязный, помятый, небритый. Выгляжу как бродяга. Самому противно.

Юноша молчал.

— И самое страшное, что я не смогу вызвать Вильфранда на честный бой, потому что даже ходить не могу! А если и вызову, то погибну! Как же быть мне? О, Боги, за что вы мне послали все эти испытания?..

Орди представил, как божества, вечно пирующие в Небесном Зале, на секунду отвлеклись и спрашивают друг у друга, кто такой Тиссур и за что они его наказывают.

— Спи, — посоветовал юноша первое, что пришло ему на ум. — Пока доберёмся, ты снова научишься ходить. И всыплешь этому Вильфранду за все пятьсот лет заточения.

Молодому человеку ужасно не хотелось спорить с безумной костяшкой и доказывать, что всё не так, как тому кажется. Чего хотелось, так это положить голову на подушку, вдохнуть аромат старой соломы и закрыть глаза.

— О, да, — кровожадно хохотнул череп. — Именно так. Знаешь, я тут подумал…

— М? — нехотя отозвался Орди, который уже пригрелся и начал проваливаться в дрёму.

— Я ведь провёл в тюрьме очень много времени…

Орди открыл один глаз.

— Наверняка в мире многое изменилось.

Орди открыл второй:

— Например?..

— Ты не считаешь, что я одет не по моде?

Молодой человек не удержался и громко фыркнул.

— Что? Что такое? Почему ты так отреагировал? — заволновался Тиссур.

— Ничего, ваше величество. Можешь мне поверить, твой наряд будет актуален ещё пятьсот лет.

Дорога до столицы затянулась на несколько дней. Чем ближе к Брунегену, тем шире становился тракт, тем больше на нём встречалось телег, возов, карет и всадников. Вообще, всего встречалось больше — людей, деревень, засеянных полей, трактиров и почтовых станций, к которым то и дело подлетали на взмыленных конях гонцы и мчались дальше, заменив скакуна. В воздухе витало огромное количество пыли, а под хвосты лошадям пришлось повязать специальные мешочки: дорожная служба ревностно следила, чтобы на тракте не появлялось ничего лишнего.

— Вот это уже больше похоже на то, что было раньше, — ворчал Тиссур. — И всё равно не то. Бардак кругом…

Цепочка телег разрасталась, после каждого постоялого двора и поворота пополняясь новыми звеньями, и со временем потеряла начало и конец. Тракт расширился настолько, что на нём могли разъехаться шесть экипажей и ещё осталось бы место на обочинах: для особых посланников Регента, сновавших туда-сюда на быстрых тонконогих лошадях.

Орди никогда не бывал раньше в большом городе, а потому испытывал воодушевление и сильный трепет. В своё время он слышал множество страшных баек об этом месте: деревенские называли столицу в лучшем случае помойкой и вертепом, а это означало лишь одно — развлечения и по-настоящему безграничные возможности. Наконец-то он сможет сорвать большой куш и проверить собственный ум. Пришло время узнать, стоят ли его мозги чего-то. Разумеется, придётся выдумать что-нибудь получше обнищавшего принца, но это только подстёгивало интерес.

Обозники держались обособленно, старик долго, витиевато и, постоянно сбиваясь на воспоминания о молодости, рассказывал правила поведения в городе.

— А если за вами женщина, одетая по-срамному, вдруг начнёт увиваться, даже не слушайте! Не слушайте, не смотрите, а сразу же домой!.. А то знаю я их, околдуют, сделают свои дела и начнут деньги требовать!

Один возница толкнул локтем сивоусого дядьку и спросил, хитро сощурившись.

— А что, дед, с тебя того… Много денег-то стрясли?

Старик мечтательно улыбнулся.

— Да уж прилично.

В день, когда караван должен был достигнуть города, юноша пребывал в радостном возбуждении. Он сидел на головной телеге и с восторгом глядел вперёд, ожидая, что вот за этим холмом… или вот за этим… Ну вот за этим-то точно должен показаться город. Он готовил себя к самому необычайному зрелищу в жизни — и не прогадал.

Лошади затащили повозку на очередную возвышенность, и у Орди перехватило дыхание от обилия впечатлений.

Издалека Брунеген напоминал рассыпанный мешок конского навоза, на вершину которого кто-то бросил громадный валун. Содержимое мешка покрыло огромное пространство, которому не было видно конца-края, конец-край терялся за горизонтом и словно говорил наблюдателю: «Да-да, там ещё очень много города». Но Брунеген не был бы Брунегеном, если бы просто распластался по земле — о, нет, вдобавок ко всему он тянулся к небесам многочисленными дымами (которые в районе замка волшебников приобретали очень интересные цвета), башнями и шпилями, некоторые из которых ярко блестели, а некоторые уже подрастеряли былой лоск.

Рассыпанные в полном беспорядке дома неопределённо-грязного цвета, а также разных размеров и этажности, образовывали улицы, но те пересекались под такими немыслимыми углами, что заблудиться тут было не просто, а очень просто. Даже не очень просто, а чрезвычайно просто. Фактически можно было отвлечься всего на мгновение, и ты уже рисковал никогда не выбраться. Отчасти благодаря такой особенности города, рынок недвижимости тут процветал — зачастую проще было купить новый дом, чем искать старый.

Однако была в этом беспорядке одна закономерность: город стремился вверх, к серой скале, которую уже давно не было видно из-за стен, башен, надстроек, бойниц, строительных лесов и прочих конструкций более или менее понятного назначения, образующих замок. Даже нет — Замок. Он выглядел как чудовище из морских глубин, беспорядочно усеянное шипами, зубами, жвалами и клешнями.

— Ну как? — спросил старик, толкая Орди локтем в бок. Он глядел на юношу с такой гордостью, словно сам всё это построил.

Впервые в жизни молодой человек замешкался с ответом. Город был огромен, грязен, опасен и снова грязен, потому что грязь заслуживала куда больше одного упоминания. Крестьяне судачили, что на здешних улицах можно найти множество способов лишиться всего, включая жизнь и душу, но там же обитали и наслаждения, о которых бывший циркач и не слыхал вовсе. По заявлениям тех же деревенщин, здешние жители были злы, высокомерны и вечно куда-то торопились, но у них в карманах было золото, которое так и просилось в руки.

— Он великолепен, — наконец-то сказал Орди и почувствовал, как его толкают с другой стороны. Рубашка, лежавшая в соломе, активно пихалась, и юноша понял, чего от него хотят. Как будто невзначай он взял свёрток и расправил ткань, давая Тиссуру посмотреть на свою бывшую столицу.

Звук, который издал череп, был похож на икоту, прерванную кашлем, и юноше самому пришлось громко-громко откашляться, чтобы не привлекать слишком много внимания. «Интересно, он хотя бы теперь поймёт, что мир поменялся? — подумал юноша и сам же ответил: — Да ни за что на свете».

У города, вопреки ожиданиям, не оказалось стен и ворот, но это выглядело не как халатность, а как признак силы. Брунеген не нуждался в дешёвых представлениях, вроде стражников, перед которыми нужно унижаться и платить мзду. Также он не пытался поразить воображение гостей неприступными укреплениями, высокими башнями и воротами с золотыми щитами. Город не пытался напугать, не пытался показать, что ты тут никто и звать тебя никак, — он просто никого не замечал. И такой подход, как никакой другой, внушал уважение и давал понять, с чем придётся иметь дело.

Обоз углубился в лабиринт улиц. Одни были широки и вымощены камнем, другие утопали в грязи и извивались, словно это были и не улицы вовсе, а глубокие трещины в теле города. Пестрота одежд и многолюдье на улицах поражали: повсюду сновали ремесленники в фартуках и их мальчишки-подмастерья, степенно шествовали гномы, надевающие по моде прошлого века огромные воротники, похожие на кружевные блины; сидели с кружками нищие, торопилась по делам прислуга всех мастей, копались в кучах мусора гоблины…

Меньше всего Орди желал выглядеть как деревенщина, но, тем не менее, выглядел, поскольку ехал и пялился с открытым ртом на улицы и людей. «Я в Брунегене, — думал юноша, не веря самому себе. — Я в Брунегене».

Вскоре экспедиция достигла постоялого двора, который смотрелся, по местным меркам, не совсем криминально, и Орди решил, что пора прощаться. Обозники, которым фальшивый принц за время путешествия стал как родной, очень переживали и чрезмерное количество раз повторили, что едут обратно ровно через три дня и приглашают его присоединиться. С ними было проще согласиться, что Орди и сделал, надавав обещаний, которых не планировал выполнять.

Единственное, чего он сейчас хотел, — опробовать себя в деле. Руки зудели от желания сотворить что-нибудь эдакое.

Покинув постоялый двор, Орди, как и любой рискнувший высунуться наружу провинциал, собрал за собой настоящий эскорт из мрачных рож, которые делали вид, что просто гуляют и рассматривают несуществующие витрины давно заколоченных магазинов. Оторваться от них не составило труда, и вскоре юноша, почти честно купив холщовую сумку для Тиссура и надев наконец рубаху, наведался в конюшню, выглядевшую так, словно лошадей приводили сюда умирать, и животные делали это с величайшим наслаждением, лишь бы не задерживаться надолго в этой помойке.

Тамошний торговец с самым крепким в мире рукопожатием и самой широкой улыбкой стремился за тщательно подобранными словами скрыть, что эти клячи не дойдут своим ходом даже до мясника, и Орди не собирался показывать свою осведомлённость. Наоборот, он мялся, мямлил, долго выбирал, потом менял выбор и в конце концов переплатил за старого гнедого жеребца вдвое больше, чем тот стоил.

Барышник очень радовался удачной сделке, но лишь до того, как обнаружил, что у него пропала вся касса, пара крупных векселей и подкова, которую Орди забрал на удачу.

А пока торгаш пребывал в блаженном неведении, молодой мошенник, окрылённый успехом, успел сделать многое. Например, посетить сапожную мастерскую, душный магазинчик «Косметика для дам и господ» и кузницу, после чего провёл над конём некоторые манипуляции, которым научился в цирке, и теперь с несчастным видом стоял на рынке. Роскошный скакун рядом с ним не был и отдалённо похож на доходягу, купленного полчаса назад, и вскоре ушёл за сумму, вшестеро превышавшую ту, что была за него заплачена.

Всё это время Тиссур неподвижно лежал в сумке, но после продажи коня несколько раз нетерпеливо ткнулся в бедро.

— Что такое? — спросил Орди вполголоса.

— Замок. Отведи меня к Замку. И прекрати заниматься всем этим! Ты же обманываешь моих подданных!

— В чём же я обманул их? — искренне удивился юноша.

— Я видел, что ты забрал деньги. И то, что ты делал с конём, — это мошенничество!

— Ну, во-первых, тот продавец сам меня обманул, так что я просто компенсировал убытки. А то, что я делал с конём, называется «предпродажная подготовка», — усмехнулся Орди. — Впрочем, ты прав. Пойдём к Замку, мне не терпится получить награду.

— Хоть бы дыру для меня проделал, — ворчал Тиссур, болтаясь в сумке.

«Ага, чтобы ты светил своим глазом на всю улицу», — думал Орди, проталкиваясь через плотные потоки людей.

Первое время у юноши возникало странное ощущение, будто с городом что-то не так, и со временем он понял — дело в лицах. Не только люди, но даже собаки, лошади и голуби выглядели так, словно ты своим существованием отравляешь им жизнь. Кроме того, количество карманников на тысячу человек населения приближалось к той самой тысяче. Орди не походил на богатого человека, но, тем не менее, несколько раз пресекал попытки добраться до кошелька. Досталось и Тиссуру: во время давки в районе невероятно пахучего рыбного магазина юноша услышал, как из сумки донеслось клацанье зубов, после чего прижатый к Орди молодой человек с лицом хорька побледнел и тихонько охнул.

Вскоре идти надоело, толкотня наскучила, и юноша, вспомнивший, что у него есть деньги, запрыгнул к первому попавшемуся извозчику, который весь состоял из широченной спины.

Как и ожидал Орди, грязь закончилась, когда улицы начали подниматься вверх, к районам дорогих магазинов, салонов и особняков, скрытых за высокими заборами. Последние были похожи, скорей, на крепостные стены — высокие, с зубцами, бойницами и башенками, ощетинившиеся пиками, битым стеклом и ещё Боги знают чем. Не хватало только рвов и котлов с кипящим маслом.

А, нет, хватало! Орди заметил, что один из особняков — из серого камня, мрачный, собранный, на первый взгляд, из цельных необработанных валунов, — был окружён самым настоящим рвом. Значит, и котёл с кипящим маслом вполне мог где-то дожидаться своего часа.

— А для чего такие стены? — окликнул Орди кучера.

Тот пошевелил верхней частью спины — той самой, которая резко переходила в шапку, — и ответил:

— Так от грабителей. Да и войны приключались часто. В Замке на всех места не напасёшься, вот и строють благородные господа кто во что горазд. Отсидеться, стало быть…

Чем ближе становился Замок, тем больше он довлел над окружающим миром. До этого дня Орди был уверен, что полностью представляет себе смысл слова «довлеть», но жестоко ошибался. Серая громадина скалы, шишковатая из-за многочисленных оборонительных наростов, не угрожала обрушиться, она именно обрушивалась — но психологически. Подавляла своими размерами, величием, смертоносностью и специфическим шармом неприступных крепостей, которые всем своим видом говорили: «Даже не думай».

— Только не делай глупостей, ладно? — попросил Орди черепушку.

— Конечно, — заверил его Тиссур. — Я же не самоубийца. Эх, перекроил он тут всё…

— А каким был Замок раньше? — у юноши неожиданно проснулся интерес. Он почему-то совершенно не мог представить на месте этого города что-то другое. Казалось, боги уже сотворили это место таким — бурым, грязным и полным людей.

— Ну… — задумался череп. — Сложно объяснить. Всё, что было при мне, либо разрушено, либо скрыто за новоделами, — сказал он и добавил с очень трогательной горечью в голосе: — Обидно. Раньше тут было красиво. Зелень до горизонта, воздух свежий, река чистая, на острове только начинают строительство. Отсюда можно было весь город рассмотреть, он тогда не был таким огромным. И Собор вид не перекрывал.

Орди бросил взгляд в сторону реки, где за слоем серого вязкого вещества, которое заменяло в городе воздух, виднелась циклопическая беломраморная шайба Храма Всех Богов. Она, как ёж, была утыкана многочисленными белоснежными башнями, куполами, минаретами и шпилями, некоторые из которых достигали головокружительной высоты и терялись в облаках. Каждому богу в Соборе полагалась личная башенка, высота которой зависела от его положения в небесной табели о рангах.

На самом острове не осталось ни клочка зелени: там, где отсутствовал белый мрамор, властвовали серый камень, бурый кирпич и тёмно-красная черепица. К порту монастыря по реке поднималась вереница кораблей: пузатые трудяги-торговцы на фоне Собора выглядели как чрезмерно длинное многоточие внизу бумажного листа.

— Да и чище было, — продолжил Тиссур. — Во всех смыслах. У меня была хорошая команда архитекторов, которые работали над тем, чтобы город строился равномерно и оставался красивым. Прямые проспекты, единый стиль, много белого цвета, сады, деревья. Отсюда можно было увидеть луга, леса и загородные фермы, — Орди взглянул вдаль, где в серое небо поднимались многочисленные дымы, а обезображенное цивилизацией пространство тянулось до самого горизонта. Он попытался представить те самые проспекты, мрамор, деревья, луга — и не смог. Даже его фантазии не хватало на то, чтобы превратить эту клоаку в цветущий сад.

— И за улицами ухаживали, — не унимался Тиссур. — У меня была специальная служба, которая собирала помои и вывозила за город. Первая в мире, — с гордостью заявил король. — Да и с ворьём дело обстояло куда лучше, при мне их ловили и рубили руки.

Орди никак это не прокомментировал. Нравы пятисотлетней давности были ему явно не по душе.

— Вижу, что Вильфранд всё это похоронил…

Тиссур произнёс это с такой болью, что юноше стало не по себе. Он захотел как-то успокоить короля, но не мог подобрать подходящих слов, поэтому произнёс какую-то банальную ободряющую чушь, вроде «всё будет хорошо», и замолчал, уставившись на серо-чёрно-бурый пейзаж.

Дорога постепенно закручивалась, превращаясь в серпантин, и вскоре упёрлась в небольшую площадку с ажурными стальными воротами и беспощадно выбеленным деревянным домиком за ними. Рядом на скамейке сидела троица крепких мужчин в гражданском платье. Они дулись в карты, но, завидев кучера, нехотя поднялись и принялись исполнять служебные обязанности — притворяться Другими Туристами. Учитывая, что кроме них на площадке перед воротами никого не было, а из-за забора угрюмо глядели закованные в железо стражники — слишком большие для людей, но слишком маленькие для троллей, — картина получалась странная. Орди шикнул Тиссуру, чтоб держал рот на замке, вылез, побродил по пустой площадке под пристальными взглядами Других Туристов, смущённо поулыбался стражникам и решил, что пора бы и честь знать.

Обратно кучер ехал намного быстрее, и это чертовски радовало: не хотелось даже на минуту задерживаться наверху под колючими взглядами, следящими за каждым шагом. Тиссур не разговаривал, и Орди было страшно даже представить, каких размеров кошки скребут у короля на душе.

По правде сказать, юноша боялся, что его подопечный начнёт вести себя неадекватно, например, вырываться из рук и кричать что-то вроде «Пустите, я ваш король!», но всё прошло спокойно. И это как раз пугало: мало ли какую форму примет королевский нервный срыв? И когда именно рванёт? Неизвестность и внешнее спокойствие настораживали.

«Впрочем, во тьму его, — Орди нахмурился. Он начал испытывать жалость к королю, но это чувство следовало отогнать. — Тиссур обещал заплатить за доставку к стенам замка, а сопереживание в стоимость контракта не входит».

— Итак, — с кучером расстались на достаточно людной площади перед подъёмом в гору, где среди всего остального народа Орди заприметил ещё несколько Других Туристов. — Моя часть договора выполнена, — ещё более прозрачного намёка не существовало в природе.

Орди, смахнув сор, сел на ближайшую каменную тумбу, которая словно вырастала из небольшой кучи мусора и взял сумку на колени.

— Да-да, — задумчиво пробубнил Тиссур. — Я знаю. Давай-ка найдём укромное место, чтобы поговорить.

Укромным местом оказалась маленькая дешёвая гостиница, расположенная в узком переулке, куда отродясь не попадал солнечный свет.

За деревянной стойкой в полутьме, разгоняемой всего одной дрянной свечой, нашлась старуха, похожая на мумию. Рядом с её головой висел типовой портрет Регента, и они с хозяйкой были чем-то похожи: в чертах картины было столько же жизни, сколько в высохшем морщинистом лице. Атмосферой гостиница больше всего напоминала склеп — тишина, затхлость, запах воска, нафталина и кошек. Старуха, пристально глядя на Орди, без слов протянула зеленый медный ключ с неаккуратно вырезанным на деревянном брелоке номером. Орди полез в кошелёк и на всякий случай дал владелице массивную серебряную монету, которой хватило бы на несколько недель проживания в этом гадюшнике — просто хотел удостовериться, что хозяйка не начнёт шипеть и дымиться.

Старуха взяла монету, ничего странного не случилось, и юноша даже немного расстроился.

— Ну и? — спросил он после того, как поднялся по скрипучей лестнице и очутился у входа в тесную тёмную комнату размером с кровать. В смысле, всю комнату занимала кровать — причём достаточно узкая и, судя по длине, гномья. Орди, не заходя внутрь, выложил череп на полосатый соломенный матрац, который подозрительно шевелился, стоило повернуться к нему спиной. Фиолетовый глаз потускнел и, если это могло сигнализировать о психологическом состоянии древнего короля, дела были плохи.

— Всё вокруг… Меня никто не помнит! — ошарашенно сказал Тиссур. — Никто! Совсем! Ни меня, ни предков, которые строили Брунген…

— Бруне́ген, — механически поправил короля Орди.

— Вот и я о чём! Даже название города поменяли. И во что они его превратили?..

Орди задумался.

— В один из крупнейших и богатейших городов мира?

— Нет! Нет! Это сделал я и мои предки! Это мои завоевания стали костяком империи! Это земельная реформа моего деда привела в город людей! Это мой отец увеличил казну империи в десятки раз! А теперь никто ничего не помнит! Дворцы разрушены, на месте памятников моим предкам пустые постаменты! А когда…

— Тайник.

Тиссур прервался на полуслове.

— Что?

— Тайник, — Орди скрестил руки на груди. — Ты хотел мне сказать, где он.

— Ах да… Конечно… — в презрении Тиссура можно было задохнуться. — Планы изменились. Я не скажу тебе, где тайник, пока ты не поможешь мне вернуть Брунген.

Последнее заявление было настолько безумным, что юноша обратил на него больше внимания, чем на сверхважное «не скажу, где тайник».

— Вернуть Брунеген? То есть, ты не видел этих бастионов, стражу, шпионов и прочего? Ты не понял, что народ забыл про какого-то там короля и уже пятьсот лет живёт под властью Регентов? Что вообще у тебя есть против стен и солдат?

— Законное право на…

— Да-да, законное право, о котором никто не помнит!

В полутьме комнаты глаз Тиссура ослепительно засиял.

— Не перебивай меня! — сказал череп очень тихо, но так властно, что Орди едва не встал по стойке смирно.

«Как он это делает?» — подумал юноша с завистью. Создавалось впечатление, что мир замер и всё кругом — кровать, пыль и сам воздух — прислушивались к Тиссуру. Стены словно выгнулись в стороны, потрескивая от давления королевской харизмы.

— Да, у меня нет сейчас ни армии, ни золота. Но у меня есть право и есть клятва, данная Всем Богам во время коронации. Клятва — не бросать народ Брунгена, что бы ни случилось. Ты видишь огромный богатый город, а я вижу нарыв, полный гнили. Брунген тяжко болен, всё рушится, а люди… А, что я говорю?.. — стены вернулись на место, пыль продолжила оседать, Орди выдохнул. — Ты же сам такой. Мошенник, — череп произнёс это так, словно плюнул в лицо. — И для таких, как ты, у меня нет никаких сокровищ. Никаких тайников, которые пригодятся, когда найдётся кто-то, желающий восстановить справедливость и сделать этот мир лучше.

— И не страшно тебе это говорить? — ухмыльнулся Орди, стараясь поигрывать тем, что в его понимании было мускулами.

— Нет. Ты не убийца. Ты всего лишь мелкий прохвост и обманщик, не больше.

Это не было обидным, но Орди почему-то обиделся.

— Ну и сидите тут, ваше величество, — процедил юноша, поворачиваясь спиной. — Ждите, пока придёт ваш верный рыцарь. Уж он-то точно будет забесплатно вас таскать и согласится совать голову в пасть Регента, — он хотел сперва сказать «дракона», но так получилось даже лучше. — Да, я не убийца. Но что помешает такому мелкому прохвосту, как я, получить вознаграждение от Регента за забавный артефакт — говорящую черепушку древнего короля?

— Ты не посмеешь! — прошипел Тиссур, но, судя по тону, уверен был как раз в обратном.

Орди не ответил, но усмехнулся так, что фиолетовый огонёк в глазнице черепа запульсировал от страха.

— Я обещал, что брошу тебя в болото, если ты оскорбишь меня ещё раз. Но поскольку болот поблизости нет… Счастливо оставаться.

Юноша развернулся и вышел. Дверь в комнату захлопнулась, а напуганный король остался лежать на продавленной кровати. В темноте жизнь внутри матраса осмелела, и его поверхность покрылась рябью, как вода в ветреный день. Первые несколько минут король не мог пошевелиться — одолевали дурные мысли. Они просачивались в мозг тонкими ядовитыми нитями, отнимали последние силы, подтачивали волю и туманили разум.

Может, и в самом деле, всё настолько плохо?

Его забыли. Забыли его предков. Улицы, названные в их честь, исчезли, памятники сброшены, дворцы разрушены, победы забыты… И Орди прав, тысячу раз прав: что он сможет сделать? У него нет армии и нет людей, из которых её можно было бы набрать. Нет верных последователей и слуг. Нет денег, поскольку тайники, скорее всего, уже давно разграблены, так как их устройством он поручил заниматься Вильфранду.

Он не может ничего, даже нормально двигаться. И, похоже, судьба последнего короля древней династии оборвётся тут — в тёмной грязной гостинице, на полном жизни матрасе…

Но затем в соседней комнате раздались звуки, которые обычно раздаются, когда мужчина и женщина остаются наедине. В иное время подобное позабавило бы Тиссура, но сейчас лишь усугубило потрясение. Это оказалось тем самым «характерным щелчком», о котором пишут в инструкциях. Опуститься ниже, чем есть, настроение Тиссура не могло в принципе, поскольку уже достигло абсолютной отметки. Ему оставался всего один путь: послушать звуки бьющейся о стену спинки кровати, упереться в дно, как следует сжаться и срикошетить в ту часть сознания, которая отвечала за ярость.

— Ну и ладно. Ну и тьма с ними! — прорычал древний король и, собрав волю в несуществующий кулак, попытался приподняться над матрасом…

Он фанатично упражнялся и потерял счёт времени; что-то подсказывало, что снаружи день успел смениться ночью и снова превратиться в день. Каждый раз одно и то же: он взлетал, держался в воздухе какое-то время, затем терял силы и падал. Это было невероятно тяжело — до криков, до многих часов, проведённых в бреду или без сознания, но всякий раз король упрямо поднимался — лишь для того, чтобы снова упасть.

Раз за разом.

День за днём.

Неделю за неделей…

В этом переулке давненько не видели карет, тем более, таких, как эта. Из чёрного дерева, крепко сбитая, она выглядела так, словно её сразу вырезали из цельного бревна, а не собирали из отдельных частей. Экипаж нельзя было назвать слишком простым: на двери располагался чёрный и практически незаметный герб, а корпус покрывала искусная резьба, — поэтому для его описания больше подошло бы слово «неброский». Подобный стиль производил впечатление и говорил, что хозяин этой кареты богат настолько, что не имеет нужды демонстрировать это всем окружающим. По улицам экипаж несла четвёрка холёных чёрных лошадей, а одежду кучера украшало такое количество золотого шитья, что ткань едва ли не светилась в темноте.

В целом у кареты был очень стильный и узнаваемый вид. Узнаваемый в том смысле, что люди, которые её видели, разумеется, не знали, кто находится внутри, но вполне могли себе представить. Если чувство любопытства и вылезало вперёд, то чувство самосохранения моментально затаскивало его обратно: не слишком расторопные пешеходы быстро понимали, что к чему, становились слишком расторопными и отбегали в сторону, уступая дорогу.

Карета остановилась возле гостиницы. Горячие кони всхрапывали, порываясь лететь дальше, но кучер знал своё дело: пара громких команд, натянутые поводья — и скакуны встали неподвижно, как изваяния. Дверь зловещей кареты зловеще открылась, и в грязь опустились зловещие чёрные сапоги.

Пассажир прошёл мимо старухи, не удостоив её взглядом, и та осталась этим чрезвычайно довольна.

Этажом выше Тиссур каким-то неясным шестым чувством уловил, что к нему движется нечто. Судьба, рок, фатум — что бы это ни было, стены снова метафорически выгнулись, но в этот раз внутрь, поскольку пространство изменял уже не древний король, а тот, кто стучал каблуками по скрипучему полу.

В замок вставили ключ и провернули два раза. Звук был тяжёлым, как лезвие гильотины.

Тиссур подобрался и стиснул зубы, приготовившись дать последний в своей жизни бой.

Дверь открылась. Череп охнул. На пороге в дорогом чёрном одеянии и плаще, с несколькими неброскими, но, очевидно, стоившими целого состояния золотыми перстнями на пальцах, стоял человек, которого он ожидал увидеть в последнюю очередь.

— Ладно, черепушка, твоя взяла, — сказал Орди. — Давай сделаем тебя королём.