Рысюхин, шампанского!

Глава 11

Утром проводил своего воеводу — ну, как «проводил»? Указал направление на вокзал и сколько должна стоить поездка на извозчике, а то эти ухари иногороднего, что местности не знают, могут возить кругами долго. Сам себе удивился, что это я вчера бросился такие детальные инструкции давать, словно передо мной не офицер, вдвое меня старше (причём «с хвостиком»), а Василисина одноклассница? Даже извинился за приступ гиперопеки, на что тот ответил с улыбкой:

— Да уж, непривычно было такое обращение, словно я опять бестолковый новобранец, что без провожатого казарму от конюшни не отличит. Но, с другой стороны, даже немного приятно, что командир такой заботливый!

Напоследок мы загрузили в фургон подарки для профессора. Конечно, возить это всё целый день туда-обратно не лучший вариант, но вечером таскать всё в одиночку ещё хуже. Дело даже не в том, что тяжело — некоторую тару одному носить просто неудобно. Упакую всё поплотнее, чтоб не бултыхалось и буду надеяться, что ничего не разобьётся.

Вторник был такой же изматывающий, как и прошлый, только на фехтовании Вася подарил неожиданный заряд веселья. Когда один из студентов другой группы спросил с подковыркой, мол, что за несерьёзное имя для боевого оружия — «Вафелька», он, ласково поглаживая свой топор ответил:

— Это просто ты не знаешь, какой от неё бывает кариес!

Вроде и шуточка-то, так себе — а ржали всем потоком минуты три, пока инструктор (отсмеявшийся первым) не навёл порядок в зале. Видимо, пережигали и выплёскивали накопившуюся усталость. Но преподаватель сам же и испортил результат своих усилий, заметив:

— Вы не правы, Василий. Для кариеса нужны зубы, а после вашей «выпечки» их попробуй ещё найди…

Ну да, ну да — почти полтора кило железа на рукоятке в восемьдесят сантиметров, тут слону бивни вынесет. А наш Васенька своим топором машет, словно я прутиком, каким в детстве осот с бурьяном срубали, потому что здоровый, как лось. Но добрый, если не злить, конечно.

Всё ещё посмеиваясь над этими немудрящими шуточками я и поехал в лабораторию, попутно размышляя, что надо хоть какие-то аккорды подобрать к той песне, которую мне дед из закромов своей памяти подкинул. Слова в третьем куплете мы с ним немного подправили, выбросив сомнения в будущем Империи и, в принципе, текст был готов, а вот за разбор музыки я ещё толком не брался. При том, что Маша сегодня с живого точно не слезет. Решено: сдам отчёты для оформления набело Свете Зубрицкой, а сам за время ожидания набросаю в блокноте хотя бы основные аккорды и рифы. Главное, чтобы никто не помешал.

Разумеется, помешать пытались, тот же Гена по прозвищу Зубы. Глядя на него как-то сама собой вспомнилась история на сегодняшнем занятии по фехтованию, и я спросил, безо всякой задней мысли:

— Гена, знаешь, какое главное условие возникновения кариеса?

— Ммм… Отсутствие гигиены?

— Не-а, наличие зубов!

— Вот что ты так сразу, а? Я же просто заглянул, по-дружески…

— Я тоже, Гена, тоже по-дружески. Безо всяких намёков, честно — просто к слову пришлось…

Гена скрылся за дверью и больше ко мне никто, кроме Светланы, не заглядывал. Эх, жаль гитары здесь нет, порепетировать: запись-то я сделал, но вот проверить, не ошибся ли — не выйдет, увы.

Домой добрался уже в девятом часу и Маша, что называется, «била копытом» в нетерпении. Рабочий день у прислуги уже закончился, так что на стол жена накрывала сама, причём управилась очень быстро, можно сказать — профессионально, пока я переодевался и мыл руки. И не только всё успела, но даже поторапливала, мол, иди быстрее, остынет. Пока ужинал — думал, подавлюсь под её нетерпеливым взглядом. Чай пить у меня нервов уже не хватило, хлебнул глоток-другой и пошёл в гостиную.

Маша села около фортепиано с блокнотом для нотных записей в руках, словно сама не знала, записывать или аккомпанировать. Я взял гитару, открыл свои черновики. Сыграл вступление, точнее, буквально пару аккордов, и понял — не то. Отдалённое сходство есть, но и только. Остановился, подумал, поправил пару аккордов. Начал опять — снова не то. Даже хуже стало. Начал в третий раз. Лучше, но… Тоже не то!

После этой остановки Маша что-то прошипела.

— Что ты там говоришь?

— Издеваешься, да?

— Нет, просто не то получается, что хочу. Сейчас, погоди, вроде — нащупал.

Я начал играть четвёртый раз, почти дошёл до куплета, и тут, наконец, понял, как на самом деле надо. Маша тихонько зарычала. Стартовал пятый раз. Вот не хватает чего-то! Обертона тут особые были!

«Ты что, клавиши на гитаре изобразить хочешь?»

«Какие клавиши⁈»

«Синтезатор. Электронный инструмент».

«Так там не только гитара, вот тут вот?»

Я мысленно воспроизвёл фрагмент, а дед в ответ показал съёмки с концерта, и эти самые «клавиши». Тьфу ты! Я про такой инструмент вообще представления не имел — точнее, в дедовских воспоминаниях он был, но я внимания особого не обращал — тало ли, что там, может, цимбалы какие или разновидность клавесина. Пока мы с дедом общались — я сбился и снова остановился.

— Юра, хватит надо мной издеваться! Потом совершенства достигать будешь, доберись хотя бы до первого куплета!

— Всё-всё, я понял, там одной гитарой никак не обойдёшься просто, я пытался сделать то, что в принципе невозможно. Сейчас сыграю одну только гитарную партию, точнее, её черновик.

Вступление, проигрыш, и:

— Что такое осень? Это небо. Плачущее небо под ногами[1]…

Когда отзвучали последние аккорды, Мурка посидела несколько секунд в задумчивости и изрекла:

— Мрачновато, и немного депрессивно, но в меру, в меру. И всё равно интересно получается, хоть это ещё даже не скелет. Так, сыграй-ка ещё пару раз, а то я отвлеклась и не всё записала.

Сыграл, куда же деваться. И два раза, и три. Потом ещё долго разбирали музыкальные решения и поэтические метафоры. Обсуждали бы и дольше, но меня этот день так вымотал, что я просто уснул сидя, прямо посреди разговора. После чего был, вопреки ожиданиям, затискан, зацелован и уложен спать с комментариями, что «устал котик мой».

Утром Машенька вскочила раньше меня и побежала к фортепиано, но после нескольких странных аккордов вернулась назад с обиженной нюськой.

— Что, приснилось гениальное решение, которое оказалось… кхм… далеко не гениальным?

— Да вообще чушью оказалось!

— Это бывает. Во сне отключено критическое мышление, поэтому всё, что угодно может показаться интересным и даже гениальным. Один учёный неделю просыпался с мыслью, что ему приснилось что-то воистину гениальное и великолепное, что может перевернуть всю науку. Спал с карандашом и блокнотом, однажды ночью сумел проснуться, записать, и уснуть снова.

Я замолчал, чтобы не торопясь отпить чая.

— И что там было? Он же записал свою идею?

— Да, записал. «Банан велик, но шкурка его ещё больше[2]».

— И что?

— И всё. Это и была та самая «гениальная идея», целиком и полностью.

Супруга пару секунд посидела в задумчивости, после чего фыркнула в чашку, а затем и рассмеялась в голос:

— Да уж, я хоть не мучилась целую неделю, так, пятнадцать минут расстройства… Но та какофония, что у меня получилась — достойна «шкурки от банана»!

После завтрака пришлось снова ехать на занятия, напоминая себе, что у меня после регулярных пар — отработка лабораторной. Получается, домой вернусь примерно в одно время с Машей, а вечером нам в гости к профессору. Хорошо хоть, что не нужно думать, где и что перехватить на ужин — кухарка наша вполне на уровне, хоть шедевров тётки Яди я то неё ещё не видал — но, может, просто не было повода и возможности? Кстати, о кухарках. Надо будет найти время и модернизировать нашу кухню, а то нелепо получается: оборудование современное в Дубовом Логе, а мы — тут. Самое главное, что все покупные элементы давно приехали, лежат в кабинете, в двух коробочках — для могилёвского дома и для смолевичского. То забываю, то просто нет времени. На этих выходных займусь — тоже суббота в академии занята будет, вторая подряд. Ну, собственно, так и говорили — две субботы из трёх забиты, а мне ещё навёрстывать и навёрстывать.

А ещё надо брать четвёртый уровень — хотя, нагрузка такая, что дополнительную практику впихнуть уже некуда, да и энергии не хватает, тем более, что у меня ещё и на дорогу уходит сколько-то. Спасибо Маше, которая по вечерам сливает свои излишки в накопитель, иначе было бы тяжко. Знаю, что некоторые сокурсники покупают энергию у менее загруженных младшекурсников — причём те же самый, что в прошлом и позапрошлом году её продавали «старшакам». Возьму четвёртый — запас энергии вырастет кратно, а расход на те же задачи немного уменьшится. Тоже, вот — строю планы на четвёртый уровень, хотя когда-то даже о третьем не мечтал.

Профессор сперва удивился моему вопросу о том, кто может помочь с выгрузкой подарков, а потом изумлялся их количеству и составу.

— Юра, помилуйте, у меня здоровья не хватит даже на половину!

— Дядя Валера, не гневите богов! У вас гостей бывает столько, что этого запаса и до Нового года не факт, что хватит. Вы же хозяин хлебосольный, так что не пропадёт. А люди собирали от чистого сердца, любимому автору и исполнителю песен, и просто хорошему человеку. Ну, и я добавил немного…

— Так уж и немного!

— Конечно!

Тут к месту пришлась история о том, как я отправлял подарок ко дню рождения норвежского короля, как при этом просчитался и во что это всё вылилось. Лебединской развеселился:

— Да уж, король такого явно не ожидал! Но и я — особа не титулованная. Тем не менее, если смотреть на всё вместе, то у меня тут как бы не больше получилось.

— Ну так ведь тут не только от меня! Если разделить на количество дарителей, то вполне скромно получится.

Профессор, подтверждая свою репутацию, сразу повёл нас к столу, и то, что мы поели дома его ни в коей степени не волновало. За столом, разумеется, о делах не говорили. Зато обсудили гостинцы, историю с дегустацией акавиты в норвежской столице, что устроил Клим — королю, так сказать, «на добивание». Прошедший осенний бал тоже, разумеется, не минул участи быть разобранным по косточкам. Это уже было близко к нарушению этикета, слишком тема тесно переплеталась с работой, но и с ужином дело шло к десерту.

— Зря ваш ректор от «Трёх коней» отказался, да ещё и в пользу такого избитого варианта. Вполне могли бы стать лауреатами. Разве что решил придержать до Нового года? Но там лучше бы «Кабы не было зимы» подошло, на мой взгляд.

Я не стал рассказывать про странный и неожиданный конфликт со старшим братом ректора — это, в конце концов, наше личное дело, между нами лично, в крайнем случае — между нашими родами. Если сами Кайрины захотят предать историю огласке — это их дело, я же первым в этом не буду.

Обсуждение бала подзатянулось — Мурка и профессор обсуждали участников и их номера с профессиональной точки зрения, бросаясь специальной терминологией. Я всё думал, как повернуть разговор на филармонию и явно неудачное Машино трудоустройство, сама она не решится, похоже. Или просто увлеклась разговором. Если ещё и про новую песню заговорит — всё, ни на что другое их двоих переключить не получится. И жена моя, радость такая, уж минимум дважды начинала соответствующий заход! И пока я думал, как сделать так, чтобы этот нарыв не остался гнить дальше — профессор сам вскрыл его, правда, не скальпелем, а как лопатой. Всего-то стоило задать невинный вопрос:

— Кстати, Машенька, как вам семинар, нашли для себя что-то полезное?

— Какой семинар, профессор⁈

— А что, их было несколько? В нашей филармонии же на днях проводился трёхдневный семинар по развитию эстрадной деятельности, говорят, очень интересный!

И тут Мурку прорвало… Хорошо, что она на той неделе уже «выплеснулась» с моей подачи, немного спустила пар, так бы было ещё больше всего сказано. Но и так прозвучало много деталей, которых я не знал, а под конец рассказа она даже расплакалась.

— Ну что же вы, Машенька! Успокойтесь, не надо! Это я, пень старый, забыл о нравах в этих кругах. Понадеялся, что мой ученик сможет уберечь другую ученицу от дрязг, а он… Не то не захотел, не то не смог… Или и вовсе — ревновать вздумал? Эх!

— Вы не старый! И тем более не пень! Вон, какой романс замечательный написали!

— Ну, это совсем разные вещи! Можно писать отличную музыку и быть при этом полным придурком по жизни.

— Валериан Елизарьевич! Если вы и дальше будете оскорблять моего любимого учителя — я на вас обижусь! И даже разговаривать перестану, вот!

— Ну, раз шутишь, то уже легче стало, да?

— Немного. За вас обиднее, чем за себя стало. Вы же любым молодым фору дать можете!

— Нет, радость моя, тут ты не права.

— Чтоооо⁈

— Не «может дать», а уже дал — после чего догнал и обогнал с демонстрируемой лёгкостью и полным техническим превосходством.

— Ой, а вот теперь вы, Юра, прибедняться начинаете! Хоть режьте — не поверю, что у вас нет совсем ничего нового! Вас, юноша, и на поезде не догонишь, тем более, что лёгкость у меня именно что демонстрируемая. Боюсь, это была моя лебединая песня…

Мы с Машей бросились опровергать эти инсинуации и уверять, что до лебединой песни профессору Лебединскому ещё очень далеко, а вот новых высот достигнуть вполне способен. Разумеется, и ко мне вернулись тоже, причём я не преминул и тут сделать комплимент профессору:

— Текст есть, скелет мелодии, скорее даже просто основной ритм — тоже, а над мелодией ещё работать и работать, причём только и остаётся надеяться на Машеньку мою. Так что до вас, который делает всё сам, мне ещё чудовищно далеко!

— Юра, ваши «заготовки» я отлично знаю, сам имел удовольствие с ними работать, там главное так «обмазать» дополнительными инструментами, чтобы не испортить. Ну-те ка, что там у вас?

— У меня только гитарная партия. Нужны ещё как минимум ударные и духовая секция. Можно ещё и клавиши — Маша как раз над этим работает.

— Вы не рассказывайте, вы показывайте!

Ну, показали.

— Интересно, своеобразно. Аллюзии ещё такие, многослойные. Корабли, которые жгут в небе — это визуально кучевые облака на закате. Но в то же время, хм… Да, вкусно получается! И слом ритма в конце, последнее четверостишие, которое и не куплет, и не припев — свежо, оригинально.

Просто разговором дело не закончилось — профессор, словно забыв про ужин, отказался отпускать нас без чая на прощание. За чаем опять вернулись к байкам и лёгкой, не напрягающей беседе. Только прощаясь профессор тихонько сказал Маше:

— Если не хотите ввязываться в войну в филармонии — бросайте это макулатурное царство. Я точно в обиде не буду, при любом раскладе. Неладно как-то всё вышло и нескладно. Лучше с мужем над песней поработайте — всяко больше толку будет. Хорошо бы до конца осени успеть с нею, зимой эффект от премьеры не тот будет.

— Думаете, прямо так вот премьеру устраивать можно⁈

— Думаю, что нужно. Конечно, из одной песни концерт тот ещё, но вам-то жаловаться грех, программу собрать можно.

— Знаете, дядя Валера, ещё и концертной деятельностью заняться — меня под кустами на въезде в Буйничи и прикопают. Ни времени, ни желания, ни здоровья нет и не предвидится. Мне и так хоть разорвись. Причём не как той обезьяне, а всерьёз.

— Какой ещё обезьяне⁈

Пришлось рассказать анекдот про умных и красивых — помню, что кому-то уже его рассказывал, думал, что и профессору тоже, но, оказывается, нет. На этом и расстались.

В дороге Маша была… умиротворённой, вот. Сидела, улыбалась — как бы не впервые за последние две недели.

[1] ДДТ, «Осень»

[2] Документальный случай с американским физиком Робертом Вудом, из которого выброшена «лишняя подробность» в виде эксперимента с употреблением «расширяющих сознание» веществ.