Рысюхин, шампанского!

Глава 4

Дополнительный вагон для нас всё же прицепили — об этом ненавязчиво свидетельствовал его номер, «2-бис». Но билетов свободных в нём не осталось, раскупили мгновенно — бархатный сезон, понимать надо. Ну, как «раскупили»? Купе первого класса представляло собой мини-квартирку, в которой было что-то вроде гостиной (или прихожей с диванчиками), из неё дверь в левой стене вела в микро-спаленку, в правой две — в туалет и душевую кабинку (разделялись занавеской) ближе к окну и в большой шкаф между душем и коридором. В спаленке была «настоящая двуспальная кровать, а не эти пошлые полки» (цитата), зато комнатка по размеру была ровно по габаритам кровати. Видимо, предполагалось, что люди, которые могут себе позволить такой билет в случайной компании не ездят. Даже прикроватные полочки крепились к стенам в углу и нависали над спальным место сбоку от подушки. Как специально рассчитаны, чтобы об них удобнее было головой биться. Благо, они были откидные и их можно было поднять вверх, закрепив на боковой стенке. Купе в вагоне было ровно два, кроме этого была ещё комнатка проводника и примыкающая к нему микро-кухонька. В том вагоне, в котором мы ехали сюда кухни у проводника не было, зато помещалось три купе. Или это особая, железнодорожная, магия — или вагоны разной длины[1].

Так вот, во втором купе ехал виконт Корюшкин, наследник одноимённого графа, с молодой женой. У них было свадебное путешествие — по черноморским курортам, могут себе позволить хоть месяц там болтаться. Наше купе, как проболтался проводник, в Могилёве должна была занять «пожилая пара», едущая на воды, так что мы со своим билетом помогли добраться до мест отдыха четырём людям. Правда, новобрачная что-то не торопится в своё купе, плотно присев на уши моей супруги. А у меня, благо её супруг ограничился знакомством и ушёл к себе, появилось время подумать и пообщаться с дедом. Очень его зацепило награждение тех двух офицеров.

«Понимаешь, Юра. Выход действующих военнослужащих, то есть, состоящих на службе в данный момент, на сопредельную территорию или обстрел оной — это всегда само по себе чрезвычайное происшествие. И оно или тщательно скрывается, или расследуется с неприятными последствиями».

«А если случайно?»

«Даже случайно. Даже если стрелял по вооружённому нарушителю, причём в ответ, но пуля улетела на сопредельную территорию — это уже повод для скандала! Воспользуются им или нет — вопрос отдельный, но могут! А тут — прямо в наградных документах, демонстративно!»

«Неужто не бывает такого?»

«Бывает, но чудовищно резко. И при этом обставляется дипломатическими заборами в три слоя, чтобы не сказать лишнего. Пойми, сапог военного, ступивший на чужую землю, даже убранный назад — это уже может расцениваться как вторжение, это уже повод для войны! А тут — наоборот, словно царь старается кого-то на что-то спровоцировать, или просто мордой по дерьму повозить, потому и выражение такое — „вразумляющий“ удар. Не удар возмездия, не ответный, не превентивный даже — словно придурка подзатыльником в чувства привели».

«Да, определение такое себе, вполне оскорбительное. А в твоём мире что-то подобное было?»

«А ты знаешь — было, хоть официально в таких выражениях никто не высказывался, но вот полуофициально и в анекдотах… Был конфликт с Китаем, по поводу того, как границу по реке считать, и кому один островок принадлежит. Там китайцы напали на заставу, шли бои. Пока местный командующий округом — это на ваш счёт генерал-губернатор — не нанёс удар именно что по сопредельной. По легенде — не то без указания сверху, не то вовсе наперекор ему. Просто взял — и всей наличной артиллерией, ствольной и реактивной, перепахал равномерно несколько десятков квадратных километров, включая места сосредоточения войск. Сколько там соседи потеряли — никто точно не знает, они сразу засекретили всё и навсегда, слухи же… Но накрыли, по наиболее правдоподобной версии, место сосредоточения трёх пехотных дивизий. Не значит, что они там все полегли, но проредить должно было очень сильно».

«И что в результате?»

«А ты знаешь — вразумило! Затихли, и вооружённые провокации на границе как отрезало. Правда и наши потом, без особой шумихи, тот островок — честно скажем, и нафиг нам не нужный — китайцам отдали. Тем более, что там после обработки по площадям ракетами ничего крупнее травы не росло».

«Так может и Император на что-то такое рассчитывает? Как, кстати, потом отношения были?»

«Как ни странно — начали налаживаться. А лет через шестьдесят — вообще главными союзниками друг другу стали».

«Вот видишь! Но если там кто-то слишком обидчивый сидит…»

«Знаешь, Юра, чтобы правильно понять не только смысл сигнала, но хотя бы то, кому он адресован — нужно знать во много раз больше, чем мы с тобой. Так что странность заметили — молодцы, умеем смотреть и слушать. А домыслы строить — дело неблагодарное. Или думать, как так господин капитан с однйо стороны — вразумлением командовал, а с другой — перенапряг себе тонкие тела так, что чуть не лишился дара, причём официально — при обороне».

Тем временем Маша сумела всё же выпроводить соседку, и мы тут же сбежали в вагон-ресторан. И подальше от назойливой спутницы, и по делу: лёгкий завтрак в гостинице был очень уж лёгким и довольно давно, а ехать ещё больше суток. Надо сказать, что явившиеся через сорок минут после отъезда, мы были в ресторане далеко не первые, одна компания успела уже накачаться настолько, что их вежливо и аккуратно вывели из зала. Отправив просыпаться у себя в вагоне. Такое ощущение, что некоторые сюда пришли, едва поезд тронулся, если не раньше.

За время пути молодая виконтесса Корюшкина, казалось, больше времени провела у нас в гостиной, чем в своём купе, при том, что муж её у нас практически не показывался. Странные какие-то молодожёны, странное путешествие… Но, честно сказать — мне всё равно, что там за тайны и странности. Сказал бы, что мне до них дела нет, если бы одна из них не сидела у нас почти безвылазно. Так что дело было — до того, как выгнать гостью, не нарушая приличий.

На выходе мы столкнулись с той пожилой парой, которая должна была ехать в бывшем нашем купе. Стоянка в городе двадцать минут, пока паровоз заправляют, а они торопятся так, словно у них максимум две. Оказывается, Маша была знакома с пассажиркой — во всяком случае, они поздоровались, назвав друг друга по имени, хоть и с натянутыми улыбками. При этом Мурка моя сделала какое-то неловкое движение, споткнулась, что ли, и чуть было не ударила идущую навстречу женщину кофром с саксофоном, та даже побледнела вроде. Но — сама виновата, дала бы выйти спокойно, благо времени вагон, и не пришлось бы толкаться.

Мы ещё до приезда решили, что поедем в гости к тёще: свою прислугу отпустили «с запасом», до конца этой недели, так что дома пусто, пыльно и голодно, а у Мурлыкиных хотя бы покормят. Ну, и в любом случае придётся ехать — рассказать единственным родственникам, пусть и Машиным, про поездку, так лучше уж закрыть тему сразу. В пролётке Мурка не выдержала. Поставив простенькую воздушную завесу, чтобы возница не слышал, спросила:

— Нет, ты видел, как перекосило сучку старую?

— Маш, дама, возможно, излишне нетерпеливая, но мало ли, у кого какие страхи. Может, она панически боится от поезда отстать, а ты её…

— Что⁈ А, нет, это старая, можно сказать, знакомая — Собакевичева Эмилия, мать её, Альфредовна! Директор и владелица музыкальной школы. Которая меня когда-то публично унизила. Заявила, что «наличие какого-никакого слуха, который кто-то считает хорошим» — это она про мой божественный дар Абсолютного слуха, на минуточку! Так вот, как там дальше? Я это на всю жизнь запомнила: «не даёт основание мнить себя музыкантом. Нужны ещё вкус и понимание музыки, что далеко не всем дано. Ваш, милочка, потолок — завывать в кабаке, а это можно делать и без музыкального образования. Займитесь лучше домоводством и поисками терпеливого мужа, способного вынести ваши мартовские вопли».

— Вот сучка!

— А я о чём? И тут я её в морду табличку на кофре! Как же её перекосило-то, а⁈ Надеюсь у неё, пока до вод доедет, минимум три истерических приступа случится! И мама порадуется!

«Высокие, высокие отношения!»

«Судя по тону — это явно очередная, только тебе понятная, цитата. Но гадюшник у них там, в культурной среде, ещё больший, чем я думал. Потому и не хочу туда лезть».

«Да, грызня с непрерывной делёжкой славы и денег там идут эпические».

Забегая немного наперёд — Екатерине Сергеевне результат встречи в вагоне явно понравился, хоть до таких выражений, что вырывались у меня и Маши, не дошло. Однако это было позже. Стоило нам войти в квартиру, как раздался топот и из недр её выбежала Мявекула. Остановившись где-то в метре от Маши, она начала… ругаться, иначе и не скажешь! Голос и интонации были одновременно и жалобными, и недовольными. Минуты три ходила кругами и возмущалась, пока Васька в проёме коридора давилась смехом. Когда супруга присела на корточки и попыталась погладить кошку, та просто уворачивалась от руки, не переставая мяукать. Но когда Маша собралась вставать на ноги — животина прыжком бросилась ей на руки, прижалась всем тельцем, тёрлась об Машу головой, спинкой, боками — всем, чем могла и даже пыталась вылизывать лицо. И с рук в этот вечер уже не сошла, при попытках снять её — вцеплялась всеми четырьмя, прижимала уши и вжимала голову в плечи, утробно ворчала и не давалась её оторвать. Даже за столом, во время ужина, дремала, лёжа на коленях своей любимой хозяйки, и тёща, любительница порядка, не стала сгонять. Тесть удивился вслух:

— Надо же, как соскучилась! А ещё говорят, что коты не к людям привязываются, а к территории.

— Коты, как и люди, разные бывают.

За столом о делах говорить не принято — потому терпели, хоть Машу распирало от желания рассказать, а тёщу с дочками — расспросить о поездке. Наконец, за кофе и чаем пересказал, как называет дед, «фактическую часть» аудиенции, без лишних подробностей, Мурка рассказала, под охи и вздохи, свою. Правда, с такой массой художественных отступлений, что вычленить суть событий было бы непросто — не знай я их заранее. Так что разговор естественным образом разбился на две неравные части: мы с тестем на одном краю стола, все остальные — на другом. И тщательно греющая уши прислуга вокруг. Дамы время от времени задавали мне уточняющие вопросы, в значительной части о таких деталях и подробностях, на которые я просто не обращал внимания в принципе. Когда меня спросили, какие запонки были на Императоре, а я честно ответил, что вообще не помню, были ли они на его мундире — на меня посмотрели с такой жалостью, все четверо, что невольно на пару секунд почувствовал себя глубоко ущербным человеком. Зато вопросы ко мне сошли на нет, и мы с Мурлыкиным ушли в его кабинет — обсудить те подробности, которые я не счёл нужным вываливать на дам.

Тесть мои опасения насчёт слишком щедрых авансов если и разделял, то в очень малой части:

— Юра, есть случаи в истории, и мировой, и нашей, когда люди за одну удачную шутку, вовремя сказанную, графами становились. Или князьями, ну, либо маркизами, в зависимости от страны, по результатам попойки с монархом. В Германии у одного княжеского рода даже «светский» герб есть, помимо божественного покровителя, в виде пивной кружки и с девизом «Всегда на ногах», чем они уже лет триста жутко гордятся.

— Но я-то с Государем до того не встречался даже!

— Зато заочную пользу приносишь. И ты не думал, что его дочкам на самом деле песни понравились, и они попросили папу? Да и подарки, что у тебя, что у Гребешкова достаточно скромные, на самом деле. Да, уместные именно для вас, и именно вам полезные и очень нужные, но… Одному из баронов в моих родных краях по такому случаю городок подарили на берегу реки, на полторы тысячи душ, с пристанью и торгом. А ты за сорок винтовок переживаешь.

— Хорошо, если на самом деле впустую нервничаю.

— Да точно тебе говорю, могло быть и меньше даровано, конечно, но могло быть и намного больше.

Не сказать, что тесть совсем уж меня успокоил, но нервничать я стал меньше, это точно. Ну, и шутку с ярлом тоже расценил как шутку, причём очень удачную, с учётом того, что большая часть смысловых слоёв от меня ускользает, да и он, наверняка, понял не всё. Василий Васильевич кое-что мне разъяснил, из того, что не секретно. Смеяться особо не хотелось, но и вреда эта шутка нести не должна была. Поговорили и о приметном награждении.

— Знаю я, о каком случае речь идёт. И даже догадываюсь, кому именно намёк сделан, да и определение ох, какое верное! Те же твари, уповая на дипломатическую защиту, меньше чем в версте от границы целый городок из юрт разбили, и немалый. А в последнее время и вовсе обнаглели, дразнили наших бойцов, откровенно нарываясь: торги с только что захваченными в рабство устраивали на той окраине, что к границе, прямо на глазах. А тут попытались ударить в спину заслону, который банду перенял. Вот капитан и решил, что раз уж всё равно пришлось стрелять на ту сторону — то где один дохлый кочевой бандит, там и сотня — разница невелика. Подтянул ту полубатарею, что к нему на помощь пришла, а это по новому штату…

— Шесть новых восьмидесяти пяти миллиметровок на механической тяге в батарее.

— Откуда знаешь⁈

— Приятели в Борисове в такой батарее служат.

— Ах, да, всё верно. Вот благодаря этим новым штатам, собственно, подмога и успела: посадили в кузова поверх снарядных ящиков столько бойцов, сколько влезло, ну и картечь по коннице — это страшно и мощно…

Мурлыкин задумался на какое-то время — видимо, вспоминал что-то из ранее виденного.

— Ну, вот, подтащил он пушки — и по тому бандитскому городку отстрелялся, под свою ответственность. Сперва гранатами осколочными, для пристрелки, а потом — шрапнелями.

— А где ж он тогда такое истощение заработал, если не секрет?

— Да нашлись среди бандитов хорошо бронированные ребята, похоже, чья-то гвардия, охраняли кого-то. Они и атаковали наших в конном строю, причём защита была такая, что иные и прямое попадание из пушки переживали. Уносило их, правда, из седла, как того ёжика из твоего анекдота, который «сильный, но лёгкий», но живые оставались. Вот эта полусотня, потеряв половину своих, и заставила батарейцев прекратить обстрел бандитского логова, а одарённых из отряда выложиться полностью и ещё сверх того, трое выгорели полностью, причём двоих не спасли, один инвалидом остался. Если бы те гвардейцы, получив сигнал, не ушли обратно, кто выжил — как знать, может, и вырезали бы наших. Но вразумить там давно надо было, этот капитан в одночасье стал героем для всей степи и всей армии.

— Как бы подражателей не нашлось.

— Найдутся, обязательно найдутся — если на той стороне в разум не войдут, конечно.

Помолчали, подумали, и больше о серьёзных вещах не разговаривали, точнее — о глобальных и всерьёз, так-то периодически касались и денежных вопросов, и политики. Какие же мужские посиделки без этих тем? Особенно — под «Клюковку». Вот честное слово — если поводы для праздников не закончатся — спиться же можно! А впереди ещё как минимум свадьба Влада Белякова, которую я пропустить не могу никак вообще. Жених и вовсе «коварный план» озвучил: сделать меня дружкой и пустить в качестве тарана на выкупные бастионы. Мол, с целым бароном, да личным вассалом самого Императора, местные клуши сильно задираться не будут, побоятся, и можно будет прорвать оборону малой кровью. Ага, но кровь-то — моя! К тому же не владею я всеми тонкостями сельского этикета, обязательно что-то не так сделаю. Но вот выступить свидетелем в «мэрии» Осипович, где и будет брак регистрироваться — это пожалуйста. Как и свой фургон новобрачным под «свадебную карету» одолжить.

Обсудили и особенности компоновки пассажирских вагонов. Оказалось, что первый класс бывает сильно разным, как и три остальных. То, в чём мы ехали из столицы — это вагон класса «люкс», туда из Минска шёл вагон с «купе первого класса». В нём и гостевая комната на треть меньше, и кровать сантиметров на десять уже. А есть ещё и третий вариант — спальный вагон первого класса. Там «номер» состоит из микро-гостиной, скорее — прихожей, по площади как купе второго класса, с двумя небольшими шкафами, а по бокам — два спальных отсека с откидными полками, чуть-чуть шире и совсем немного мягче, чем во всё том же втором классе. И ещё одно отличие — по торцам вагона есть не только туалеты, но и душевые кабинки, правда — с лимитом воды по счётчику, в отличие от того же «люкса». Таких купе в удлинённых четырёхосных вагонах самого нового образца помещается четыре штуки. Век живи, как говорится, век учись, а дурнем помрёшь. В том смысле, что никакой жизни не хватит, чтобы выучить вообще всё.

Ночевать поехали домой — Маша хотела нормально помыться, расслабиться и завалиться спать спокойно и ни на что не отвлекаясь. Ну, насчёт «не отвлекаясь» — это она зря. Мы втроём едем всё же, и я сомневаюсь, что Мявекула просто ляжет спать на новом месте. Да и у меня есть кое-какие планы на эту ночь. Накопились, так сказать, вопросы, твёрдо требующие своего решения…

[1] По факту типоразмеров пассажирских вагонов в начале прошлого века в Российской Империи было эпическое количество