Рысюхин, шампанского!

Глава 20

Ещё, чуть не забыл. В среду студенты на «нуле» обнаружили-таки столь долго остававшегося неуловимым стайного хищника. Правильнее было бы назвать этих животных всеядными, потому что они, действуя группами по двенадцать — пятнадцать особей, чистили равнину от всего, что не могло или не успевало сбежать. Сжиралось всё: насекомые, ящерицы, грызуны, слизни и улитки, падаль. Даже выползших после дождя червей трескали, не брезгуя и не стесняясь. Можно было бы даже счесть их полезными, за уничтожение вредителей — но и мясную ягоду они тоже жрали, только в путь, что относило их самих в эту малопочтенную категорию.

Самое обидное, что ничего полезного в них обнаружено не было, ни для алхимиков, ни для артефакторов, ни для охотников. Шерсть была тонкая, редкая, блёклая, словом «мех» обозвать её никак не получалось, как говорит дед: «я столько не выпью». Мясо из-за рациона воняло просто омерзительно, так, словно не только что добыто, а минимум неделю пролежало в тепле. В двух с лишним десятках тварей не нашлось ни одного макра и, скорее всего, найдено не будет — слишком мелкие, тупые и слабые одновременно твари. Десяток замороженных тушек отправили для детального изучения специалистам Гильдии, но шансов на нахождение в них чего-то полезного было не много. Скорее всего — это очередная, не так уж редко встречающаяся АБД — абсолютно бесполезная дичь. И будущая статья постоянных расходов на премии за отстрел вредителей.

Зверьки размером с не очень крупную кошку, от трёх до пяти кило, имели длинные, как у гончих собак, морды с пятачками для рытья земли, длинный голый хвост, покрытый чешуйками, и непропорционально длинные задние лапы, которые позволяли делать очень длинные прыжки. Назвали новый вид «тушканокрыс Завьялова», по фамилии обнаружившего их студента. По мне — так себе радость, с учётом того, что это за зверь, но парень, простолюдин из-под Заславля с вторичной стихией льда, был просто счастлив. Если ему так важно — попрошу в гильдии официальную грамоту, мне не трудно, а ему приятно.

Собственно говоря, подобная «дичь» составляла большую часть биоценоза изнанок — где он вообще существовал. В некоторых случаях единственной пользой от портала была возможность набора опыта на толпах тварей и добычи из них макров. В мире сложилось мнение, что портал на изнанку — это что-то вроде золотой шахты, куда ни ткнись — везде трофеи. На самом деле на каждую тварь или каждое растение, с которого можно получить пользу или выгоду — приходятся десятки малоценных или вовсе бесполезных существ и растений, а то и вовсе вредителей.

У меня на нуле, по сути, кенгуранчики относились к числу условно-полезных, не будь их мясо изнаночным — не представляло бы собой ничего особенного, так, средняя ценовая категория. На уровне говядины, обычной, не мраморной. У деда в мире говядина считалась дорогим мясом, но у нас около Рославля открыли изнанку с прериями, где бродили многомиллионные стада местных диких коров, которых удалось на удивление легко одомашнить, точнее, сделать полудомашними, если можно так выразиться. В итоге цены на говядину в западных губерниях Империи упали почти до уровня курятины и дешевле свинины. Но больше на той изнанке не удалось найти вообще ничего полезного — ни пригодных для алхимии трав, ни полезных ископаемых, ни полезных макров. Только степь с не то мелкими буйволами, не то крупными коровами, но — в ошеломительных количествах. Ах, да — ещё навоз. И не надо смеяться, ценное сырьё — например, в Викентьевку тонн триста завезти было бы неплохо, для ускорения создания почвы.

Возвращаясь к моей изнанке — макры из гигантских черепах и таких же панцирных сомов проходили по совершенно иной категории — всё же гигантские монстры и монстры вообще это разные вещи. Ещё ягоды, трёх видов — уже вполне на уровне средней изнанки, вкусная рыба и щучья икра по весне как приятный довесок. А у меня леса пока вообще не разведаны, равнина и реки — поверхностно, да в добавок шанс превратить некоторые местные травы в салатную зелень, то есть, роскошная, шикарная изнанка. И ждать ещё чего-то ценного в этом же регионе будет наглостью, тогда как всякой дряни — сколько угодно.

А вообще студентам осталось два дня на прорыв барьера у четверых «застрявших», пятница и суббота, вечером воскресенья поезд в Могилёв из Минска, до которого ещё нужно добраться.

Утром в пятницу Маша помогала мне собираться, в итоге сменил зачем-то три рубашки, чуть не опоздал на занятия, но чемодан с деньгами не забыл. Занятия прошли нормально, я уже втянулся в академическую рутину, ничего выдающегося из общей череды дней также не случилось. После пар договорился с напарниками для завтрашних практических занятий. Кстати, о них. Меня повергает в трепет, если честно, как и кто смог адаптировать энергетические воздействия, применяемые в нашем деле, под применение одарёнными любой стихии. Какой колоссальный объём работы нужно было провести и какими познаниями в магии, в самой её сути, надо обладать для этого! И мы получаем доступ к этим наработкам, пусть и в узкой области, за совершенно смешные в сравнении со стоимостью разработки деньги. Да, с учётом количества студентов и того, что каждый год приходят новые, суммы получаются уже ого-го, но для каждого из нас — это фантастический шанс и возможность.

Конечно, одарённым стихий Жизни и Природы проще всего, для них большинство воздействий — это своё, родное, потому они и устают меньше всех прочих. Далее идут Водники, которые тоже могут задействовать часть плетений на своей силе, а потом уже все остальные. Одарённым стихией Огня сложнее всего работать с живыми массами и растворами, зато они могут проще, чем кто бы то ни было, поддерживать нужную температуру, в итоге так на так выходит, но огневиков, хоть это и самая распространённая стихия в мире, у нас на потоке считанные единицы, не их это профессия в массе своей. У нас в группе только Света Мятликовская, может быть, из-за этого она и не может взять второй барьер, что использует свою стихию не по назначению?

Так или иначе, я со своими Металлом и Кристаллом получаю возможность воздействовать на сырьё для последующей перегонки, на пивное сусло, на будущее вино — пусть с потерями на преобразование энергии, но зато мне, в принципе, достаточно простого металлического бака, без мешалок, аэраторов, фильтров и прочего оборудования. Однако в реальной жизни я не буду же лично проводить весь цикл производства в ручном режиме, даже если бы не имел своего дела и устроился технологом на чужой завод — так извращаться не пришлось бы. Просто потому, что со специализированным оборудованием и быстрее, и легче, и сил хватило бы не на один бак, а на три-четыре производственных линии. Тем не менее, для понимания сути процессов и как возможность «тонкой доводки» будущего продукта, а также в случае поломки машин получаемые навыки были просто бесценны. Но забавно выходит: сварить компот или испечь пирог я при помощи своей силы не смогу, не те стихии, а вот сварить пиво или прожарить солод — вполне. Хм, и дрожжевое тесто для пирога сделать — тоже, может быть, даже лучше, чем профессиональный пекарь из «нулёвок».

Про необходимость сдать деньги в банк я почти забыл, тем более, что саквояж с ними спрятал в салоне, чтобы он проходящим мимо фургона студентам глаза не мозолил и не провоцировал на глупости. Надо сказать, что если вторые курсы и старше на автомобиль внимания почти не обещали, примелькался, то первокурсники проявляли к нему заметный интерес, и как правило я видел, что хоть один-двое, но обязательно около него крутятся. Но сигнальный артефакт с фабрики всё того же Кротовского, пусть и доработанный мною под руководством деда, ни разу не сработал, то есть, смотреть — смотрели, а руками — не лезли.

Так вот, про деньги я почти забыл, но, подъезжая к зданию Дворянского собрания и размышляя о том, что до назначенного времени ещё больше получаса и их надо чем-то занять — наткнулся взглядом на вывеску банка и вспомнил. Сдал девяносто тысяч, остальное оставил наличными «на всякий случай» и не торопясь двинулся извиняться. Переговорив с секретарём и уточнив, что история широкой известности не получила, я вышел в середину холла где, неизвестно зачем, находилось десятка полтора дворян, встречавшихся друг с другом и решавших какие-то вопросы. Прокашлявшись, чтобы привлечь внимание публики, сказал:

— Господа! Я, барон Рысюхин, Юрий Викентьевич, хотел бы принести свои извинения присутствующему здесь Артуру Харитоновичу Неясытеву. Я, будучи злокозненно введён в заблуждение, поддался эмоциям и, не проверив должным образом достоверность всех деталей события, предпринял действия, которые могли бы бросить тень на репутацию господина Неясытева. В чём искренне раскаиваюсь и довожу до всеобщего сведения, что на сегодняшний день не имею никаких претензий к указанному господину и при необходимости готов выплатить определённый Собранием штраф.

Надо сказать, что выступление не привлекло особого внимания, стоило мне закончить, как уже секунд через пять все вернулись к своим делам и не обращали внимания ни на меня, ни на Артура. Собственно, я чего-то такого и ожидал. Секретарь, предупреждённый мною по телефону ещё вчера, назвал сумму выплаты: сто пятьдесят рублей в пользу «пострадавшего» и сто — в кассу Собрания. Дорогое это удовольствие, доброе имя восстанавливать, причём — чужое! Зато теперь никто и никогда не сможет меня упрекнуть в распространении сплетен или ещё как-то использовать этот случай во вред мне либо кому-то ещё.

— Чеком или наличными? — Спросил я у обоих сразу.

Секретарь сказал, что ему без разницы, а вот Артурчик повёл себя, мягко говоря, провокационно:

— Наличные надёжнее будут.

Прозвучало как сомнение в моей платёжеспособности, а также намёком на то, что я могу выписать необеспеченный чек. Особенно удивительно, обидно и не мотивировано с учётом того, что он вчера лично видел чемодан денег, где (я только сейчас это осознал) лежало четыре с половиной годовых дохода семьи Неясытевых. Не поспешил ли я извиняться, а? Судя по удивлённому взгляду секретаря, он этот пассаж тоже не оценил, Артур сыграл себе в ущерб. Ну, и я тоже отвечу, без слов. Секретарю передал одну сотенную купюру, а вот Артуру насчитал из тех, что привезены были из Швеции, и самыми крупными купюрами были ассигнации по пять рублей, и тех немного, остальное по три рубля и по рублю. Я планировал оставить их Маше для расчётов с бакалейщиками, носильщиками, извозчиками и подсобными рабочими, если таковые понадобятся, но я ещё наменяю. Секретарь Собрания смотрел на это, с трудом давя ухмылку, а вот Артур ничего не понял. Даже немного обидно.

Приехав домой, рассказал девочкам, что все вопросы уладил, причём, так сказать, с лихвой и с перекрытием, а они в ответ порадовали тем, что ещё неделя или дней десять — и можно будет сделать пробную запись новой песни.

От бумажных дел меня оторвал звонок на мобилет от неизвестного абонента.

— Добрый вечер. Я говорю с бароном Рысюхиным, Юрием Викентьевичем?

— Да. С кем имею часть?

— Полковник Баранович Михаил Дмитриевич, командир 118-го пехотного полка, что в Борисове.

— Большая честь познакомиться с вами, ваше высокоблагородие. Чем обязан? — Я-то догадываюсь, в чём дело, не думал только, что звонить будет полковник лично.

— Давайте без чинов, ваша милость.

— Согласен.

— Скажите, пожалуйста, что препятствует заключению договорённостей о добыче на вашей изнанке определённого вида макров?

— Только тяжёлая болезнь вашего заместителя по тылу.

— А он разве болен⁈

— Да, я так полагаю — хронический хуцпеит.

— Что, простите⁈

«Хах, что-то мне подсказывает, что господин полковник может оказаться не только Михаилом Дмитриевичем, но ещё и немножечко Моше Давидовичем, например. Давай-ка проверим, повторяй за мной или дай мне поговорить».

— Вам же знакомо понятие «хуцпа»? — спросил дед, умудрившись сделать это утвердительным тоном.

— Мне-то да, а откуда об этом знаете вы?

— А мы что, не в одной Империи живём?

— Полагаете, этого достаточно?

— А вы, простите, родом не из Одессы?

— Увы, не имею такой чести, я родом из Херсона. Так что там насчёт болезни?

Голос полковника явственно изменился, если начинал разговор он напряжённым тоном, то сейчас это напряжение пусть не ушло, но ослабло.

— Если в человеке накапливается слишком много хуцпы, это приводит к заболеванию, острому хуцпеиту. Такая неприятность хотя бы раз в жизни случается практически с каждым, это как весенний насморк в детстве или похмелье после праздника. Но порой её накапливается слишком много, и болезнь переходит в хроническую стадию. Я вам ещё не надоел подробностями?

— Вы так интересно рассказываете, что просто хочется услышать больше.

— Спасибо. По мнению большинства исследователей, хронический хуцпеит, увы, неизлечим, за исключением редчайших случаев. Но клинические исследования показывают, что вовремя назначенный курс целительных звиздюлей способен на какой-то срок привести больного к ремиссии. Важно только не прерывать курс при первых признаках улучшения состояния пациента.

Полковник позволил себе коротко посмеяться. Потом я изложил полученное предложение со своим видением его, в завершение сказав:

— Вы же понимаете, что я просто не мог себе позволить согласиться? Получить репутацию наивного дурачка в деловых кругах хуже, чем не иметь никакой репутации вообще, а исправить порой очень сложно, или вообще не удаётся, как тому бедному ирландцу из анекдота.

— Да, похоже, диагноз вы поставили верный. А что за анекдот такой?

— Он, простите, несколько пошловатый…

— Ну, среди нас ведь дам нет?

Я, точнее — дед моим голосом, рассказал[1].

Отсмеявшись, полковник подвёл итог:

— Я ещё разберусь с вопросом, но, скорее всего, пану Вьюновскому интенсивный курс терапии я выпишу. А с вами в понедельник свяжется мой начальник штаба для обсуждения нормальных условий.

— Мои люди уже подобрали подходящее место для постройки причала и сборки понтонов, примерно в трёх верстах вверх по течению и провесили трассу дороги. Там, конечно, ещё нужно где-то подкопать, где-то подсыпать.

— Я рад, что вы не забываете про нас.

— Как можно! Да, главное — не прерывать курс лечения, иначе может развиться резистентность, и тогда впоследствии придётся назначать существенно большую дозировку для получения даже минимально приемлемого результата.

Поговорив ещё минуты три на общие темы, мы распрощались.

«Или делает вид, что не при делах, или у зампотылу настолько запущенное состояние болезни, что он и роднее начальство хотел обойти на повороте».

«А что это у вас за разговор такой странный был, и при чём тут Одесса?»

«Ой, внучек, это ОЧЕНЬ долго объяснять».

«Как обычно у тебя. Если какая-то гадость, типа полевого допроса — то пожалуйста, а как что-то интересное…»

«Ой, ну посмотри ты сам в нашей общей памяти, ключевые слова для поиска тебе известны».

«И то правда. Но потом не жалуйся, что тебе в голове щекотно, когда я там у тебя копаюсь».

На этом, собственно, все дела в пятницу и закончились, я даже управляющих обзванивать не стал: было бы что-то экстренное — связались бы сами, а так, зачем людей зря дёргать? И сам я, быстренько покончив с уроками — до понедельника ещё целых два дня, в конце-то концов — я вышел из кабинета в гостиную, хоть газеты за неделю накопившиеся почитать.

[1] Ирландец, крепко выпивший, жалуется приятелю в баре:

— Ты можешь построить девять мостов, в том числе каменных и железнодорожных, но люди не станут звать тебя Патрик-строитель. Ты можешь вырастить и воспитать семерых замечательных сыновей, но люди не станут звать тебя Патрик-отец или Патрик-патриарх. Ты можешь сделать много всего важного и полезного, но всё будет впустую. Зато стоит один раз, в молодости, по пьяни, на спор попытаться трахнуть овцу…