Сага Гарри Поттера в одном томе

Глава 35. КИНГС-КРОСС

Он лежал ничком, прислушиваясь к тишине. Совершенно один. Никто не наблюдал за ним. Здесь никого не было. Гарри был не вполне уверен, что он сам здесь есть.

Прошло довольно много времени — а может быть, никакого времени не проходило, — и ему пришло в голову, что он существует, что он не просто бестелесная мысль, потому что он лежит, определенно лежит на чем-то. Следовательно, у него есть чувство осязания, и к тому же существует поверхность, на которой он лежит.

Придя к этому выводу, Гарри почти тут же осознал и тот факт, что он лежит обнаженным. Поскольку он был уверен, что никого больше здесь нет, это его не смутило, но слегка заинтриговало. Он спросил себя, не сохранилось ли у него и зрение, раз есть осязание. Открывая глаза, он понял, что они по-прежнему при нем.

Он лежал в светлом тумане — правда, подобного тумана он никогда прежде не видел. Пространство вокруг не было затянуто облачной дымкой. Скорее, облачная дымка еще не оформилась в пространство. Поверхность, на которой он лежал, казалась белой, ни холодной, ни теплой — просто нечто плоское, пустое, на чем можно находиться.

Гарри сел. Тело его было, похоже, невредимо. Он ощупал лицо. Очки исчезли.

И тут сквозь окружающую бесформенность донесся звук: тихие, глухие удары, как будто что-то хлопало, билось, корчилось. Звук был жалобный, но какой-то слегка непристойный. У Гарри возникло неприятное чувство, будто он подслушивает что-то тайное, стыдное.

Ему вдруг захотелось оказаться одетым.

Не успел он пожелать этого, как рядом с ним появилась одежда. Он взял ее и надел. Одежда была мягкая, чистая и теплая. Поразительно, как это она появилась в тот самый миг, когда он подумал о ней…

Гарри встал и огляделся. Может быть, он в какой-то огромной Выручайкомнате? Чем дольше он приглядывался, тем больше видел. Высоко вверху поблескивал на солнце большой стеклянный купол. Может быть, это дворец? Все было тихо и спокойно, не считая этого стука и шебуршания где-то совсем рядом, в тумане…

Гарри медленно обернулся. Окружающее пространство, казалось, обретает форму у него на глазах. Просторное помещение, светлое и чистое, зал, намного превосходящий размерами Большой зал Хогвартса, с прозрачным стеклянным куполом вместо крыши. И совсем пустое. Он был здесь совсем один, кроме…

Гарри отшатнулся. Теперь он увидел источник шума. На полу сжалось в комок существо, похожее на маленького голого ребенка, но с грубой, шершавой, как будто ободранной кожей; дрожа, оно лежало под стулом, куда его затолкали, как ненужную вещь, чтобы убрать с глаз долой, и тяжело дышало.

Гарри боялся его. Существо было маленькое, хрупкое, израненное, и все же Гарри не хотелось подходить к нему ближе. Тем не менее он стал медленно двигаться к стулу, готовый отскочить в любую секунду. Вскоре он мог бы уже протянуть руку и дотронуться до ужасного создания, однако не было сил заставить себя сделать это. Он чувствовал себя трусом. Существо нуждалось в утешении, но Гарри испытывал непреодолимое отвращение.

— Ты не можешь ему помочь.

Он резко обернулся. К нему шел Альбус Дамблдор, высокий, стремительный, в развевающихся темно-синих одеждах.

— Гарри! — Дамблдор распростер объятия. Обе руки у него были целы — белые, без всяких повреждений. — Ты чудный мальчик! Ты храбрый, очень храбрый мужчина! Пойдем.

Гарри, как оглушенный, пошел за Дамблдором, уводившим его прочь от хнычущего ободранного ребенка, к двум креслам — Гарри не видел их раньше, — стоявшим поодаль под тем же высоким сияющим куполом. Дамблдор сел в одно из них, Гарри упал в другое, не сводя глаз с бывшего директора Хогвартса. Длинные серебряные волосы и борода, проницательные синие глаза за очками-половинками, кривоватый нос — точно таким он его помнил. И все же…

— Но вы же умерли, — сказал Гарри.

— Несомненно, — деловито подтвердил Дамблдор.

— Значит… значит, я тоже умер?

— Гм… — Дамблдор улыбался все шире. — Да, в этом, конечно, весь вопрос… В общем и целом, милый мой мальчик, мне кажется, что нет.

Они смотрели друг на друга. Старик улыбался все той же сияющей улыбкой.

— Нет? — переспросил Гарри.

— Нет, — сказал Дамблдор.

— Но… — Гарри невольно поднес руку к шраму на лбу. Похоже, его там не было. — Но ведь я должен был умереть — я не защищался! Я хотел, чтобы он меня убил.

— Вот это-то, — сказал Дамблдор, — видимо, все и изменило.

Дамблдор лучился счастьем, как светом, как огнем. Гарри никогда не видел человека так явно, так ощутимо счастливого.

— Объясните, — попросил Гарри.

— Но ведь ты уже понял, — сказал Дамблдор, складывая ладони с вытянутыми пальцами.

— Я дал ему убить себя, — сказал Гарри. — Так ведь?

— Да. — Дамблдор утвердительно кивнул. — Дальше!

— Значит, та часть его души, что была во мне… Дамблдор кивнул с еще большей горячностью, ободряюще улыбаясь.

— …погибла?

— Несомненно! — сказал Дамблдор. — Да, он ее уничтожил. Твоя душа теперь полностью и безраздельно принадлежит тебе, Гарри.

— Но тогда… — Гарри взглянул через плечо на крошечное искалеченное существо под стулом.

— Что это, профессор?

— Этому ни ты, ни я не можем помочь, — ответил Дамблдор.

— Но ведь если Волан-де-Морт применил Убивающее заклятие, — снова начал Гарри, — и на этот раз никто не погиб вместо меня, как же я могу быть жив?

— Я думаю, ты понимаешь, — сказал Дамблдор. — Вернись мысленно назад. Вспомни, что он сделал по своему невежеству, алчности и жестокости.

Гарри задумался, обводя глазами окружающее пространство. Если это и впрямь дворец, то какой-то странный, с рядами кресел, с рельсами там и сям — и при этом здесь не было никого, кроме его самого, Дамблдора и корчащегося существа под стулом. А потом ответ пришел сам, без малейшего усилия.

— Он взял мою кровь, — сказал Гарри.

— Именно! — ответил Дамблдор. — Он взял твою кровь и восстановил с ее помощью свое тело! Твоя кровь в его жилах, Гарри, Защитные чары Лили внутри вас обоих! Он вынудил тебя жить, пока жив он сам!

— Я жив… пока жив он сам? Но я-то думал… что все как раз наоборот! Я думал, мы оба должны умереть. Или это одно и то же?

Тут его внимание отвлекли стоны и судороги несчастного существа под стулом, и он снова покосился на него.

— Вы уверены, что мы ничего не можем сделать?

— Здесь ничем не поможешь.

— Тогда объясните… еще, — сказал Гарри. Дамблдор улыбнулся:

— Ты был седьмым крестражем, Гарри, крестражем, который он создал невольно. Волан-де-Морт сделал свою душу до того хрупкой, что она разбилась вдребезги, когда он совершал эти несказанные злодейства — убийство твоих родителей, покушение на убийство ребенка. И он унес из вашего дома даже меньше, чем сам он думал. Он оставил там не только свое тело. Он оставил часть самого себя в тебе, намеченной жертве, которая выжила против всякого ожидания.

А его знания, Гарри, отличались ужасающей неполнотой! Волан-де-Морт не дал себе труда понять то, что не представляло для него ценности. О домовых эльфах, детских сказках, любви, верности и невинности Волан-де-Морт не имеет ни малейшего понятия. Ни малейшего! А что все это обладает силой, превосходящей его собственную, силой, недоступной никакому волшебству, — эту истину он проглядел.

Он взял твою кровь, полагая, что она придаст ему сил. Он принял в свое тело крошечную часть тех чар, которыми защитила тебя мать, умирая за тебя. Его тело хранит ее самопожертвование, и пока эти чары живы, жив ты и жива последняя надежда Волан-де-Морта на спасение.

Дамблдор улыбнулся Гарри. Гарри уставился на него:

— И вы это знали? Знали все это время?

— Я только догадывался. Но мои догадки, как правило, подтверждаются, — весело сказал Дамблдор.

Они сидели молча, наверное, довольно долго, а существо у них за спиной продолжало скулить и трястись.

— Вот еще что, — сказал Гарри. — Еще один вопрос. Почему моя палочка сломала ту палочку, которая была у него?

— Этого я точно не знаю.

— Тогда догадайтесь! — попросил Гарри. Дамблдор рассмеялся:

— Ты должен понимать, Гарри, что ты и лорд Волан-де-Морт побывали вместе в дотоле неведомых областях магии. Но случилось, я думаю, вот что: прецедентов этому не бывало, и, конечно, ни один изготовитель волшебных палочек не мог ни предсказать, ни объяснить этого Волан-де-Морту…

Волан-де-Морт, как ты теперь знаешь, сам того не желая, вдвойне упрочил связь между вами, возвратившись в человеческий образ. Часть его души по-прежнему находилась внутри твоей, а, желая придать себе сил, он принял в себя частицу самопожертвования твоей матери. Если бы он хоть немного понимал настоящую страшную силу этих чар, он бы, конечно, никогда не посмел и притронуться к твоей крови… Но если бы он мог понять эту силу, он не был бы лордом Волан-де-Мортом и, вероятно, был бы вовсе не способен на убийство.

И вот, связанный с тобой двойной связью, соединивший ваши судьбы так прочно, как еще никогда в истории не были связаны между собой двое волшебников, Волан-де-Морт нападает на тебя с помощью палочки, имевшей ту же сердцевину, что и твоя. И тут, как мы знаем, произошло нечто очень странное. Сердцевины отреагировали друг на друга совершенно неожиданным для лорда Волан-де-Морта образом, при том что он и не подозревал, что ваши палочки — близнецы.

В ту ночь он испугался больше, чем ты, Гарри. Ты ждал смерти со смирением, и даже с готовностью. На это Волан-де-Морт никогда не был способен. Твоя отвага победила, твоя палочка оказалась сильнее, чем его. При этом между двумя волшебными палочками произошло нечто, перекликающееся с отношениями их хозяев.

Я думаю, твоя палочка впитала в ту ночь часть силы и свойств палочки Волан-де-Морта, то есть в ней появилась как бы крошечная частица самого Волан-де-Морта. И потому твоя палочка узнала его, когда он тебя преследовал, узнала человека, который был одновременно родней и смертельным врагом, и выпалила в него его собственным волшебством, волшебством такой силы, какой никогда не было в палочке Люциуса. Ведь в твоей палочке была заключена сила твоей невероятной отваги и сила смертоносных умений Волан-де-Морта. Что же могла противопоставить этому бедная палочка Люциуса Малфоя?

— Но если моя палочка обладает такой силой, как же Гермионе удалось ее сломать? — спросил Гарри.

— Мой мальчик, все ее поразительные качества были направлены только на лорда Волан-де-Морта, так неразумно игравшего с глубочайшими тайнами волшебства. Только против него палочка обладала сверхъестественной силой. В остальном же это была самая обыкновенная волшебная палочка… но, несомненно, очень хорошая, — доброжелательно закончил Дамблдор.

Гарри долго сидел в задумчивости — а может быть, прошло лишь несколько секунд. Такие вещи, как время, здесь очень трудно было уловить.

— Он убил меня вашей палочкой.

— Он не смог убить тебя моей палочкой, — поправил Дамблдор. — Мы ведь, кажется, согласились, что ты не умер… Хотя, конечно, — добавил он, словно опасаясь быть невежливым, — я не хочу преуменьшать твоих страданий: они были, несомненно, велики.

— Сейчас я чувствую себя отлично. — Гарри поглядел на свои безупречно чистые руки. — А где мы находимся?

— Да, я как раз хотел спросить тебя об этом, — ответил Дамблдор, озираясь. — Как ты думаешь, где мы?

Пока Дамблдор не спросил, Гарри этого не знал. Теперь, однако, оказалось, что ответ у него готов.

— Похоже, — медленно произнес он, — на вокзал Кингс-Кросс. Только намного чище, и пустой, и поездов вроде тоже нет.

— Вокзал Кингс-Кросс! — Дамблдор расхохотался. — Бог ты мой, неужели?

— А вы как думаете, где мы? — спросил Гарри немного обиженно.

— Понятия не имею, мой мальчик. Это, как говорится, вопрос к тебе.

Гарри совершенно ничего не понял. Дамблдор может с ума свести! Он посмотрел на него и вспомнил еще одну вещь, гораздо более важную, чем их нынешнее местонахождение.

— Дары Смерти, — произнес он и с удовлетворением увидел, как улыбка исчезает с лица Дамблдора.

— Дада, — ответил директор. Вид у него был слегка обеспокоенный.

— И что же?

Впервые за все время, что Гарри знал Дамблдора, тот утратил свой обычный вид величавого старца. какое-то мгновение он выглядел мальчишкой, которого поймали на нехорошей проделке.

— Ты можешь меня простить? — спросил он. — Сумеешь ли ты простить меня за то, что я не доверял тебе? Скрывал от тебя? Гарри, я ведь просто боялся, что ты оступишься там же, где и я. Я опасался, что ты повторишь мои ошибки. Я умоляю тебя о прощении, Гарри. Ведь я уже довольно давно понял, что ты намного лучше меня.

— О чем вы говорите? — спросил Гарри, пораженный тоном Дамблдора и слезами, внезапно выступившими у него на глазах.

— Дары, эти Дары, — пробормотал Дамблдор. — Греза отчаявшегося человека!

— Но ведь они существуют на самом деле!

— Они существуют, они опасны, они — приманка для глупцов, — сказал Дамблдор. — И я был одним из таких глупцов. Но ты-то понял, правда? От тебя у меня больше нет секретов. Ты понял.

— Что я понял?

Дамблдор всем корпусом повернулся к Гарри, в его сверкающих синих глазах стояли слезы.

— Повелитель смерти, Гарри, повелитель смерти! Чем я, в конечном счете, был лучше Волан-де-Морта?

— Вы всем были лучше, — ответил Гарри. — Как вы можете такое спрашивать? Вы никогда не убивали, если этого можно было избежать!

— Это правда, — сказал Дамблдор тоном ребенка, ищущего утешения. — Но и я искал способ победить смерть, Гарри.

— Но не так, как Волан-де-Морт, — сказал Гарри. Он так долго сердился на Дамблдора — и как странно было сидеть теперь рядом с ним под этим высоким куполом и защищать старика от него самого. — Дары, а не крестражи.

— Дары, — пробормотал Дамблдор. — А не крестражи. Вот именно.

Наступило молчание. Существо у них за спиной продолжало скулить, но на этот раз Гарри не обернулся.

— Грин-де-Вальд тоже их искал? — спросил он. Дамблдор на мгновение прикрыл глаза и кивнул.

— Из-за этого нас и потянуло друг к другу, — тихо сказал он. — Двое умных, заносчивых мальчишек, одержимых одной и той же страстью. В Годрикову Впадину он пришел, как ты, я думаю, догадался, из-за могилы Игнотуса Певерелла. Он хотел обыскать место, где умер третий из братьев.

— Так это правда? — спросил Гарри. — Все — правда? Братья Певерелл…

— Это три брата из сказки, — сказал Дамблдор, кивая. — Да, я уверен, что это так. Что они встретились со Смертью на пустынной дороге… Мне скорее думается, что братья Певерелл были просто высокоодаренными, опасными волшебниками и сумели создать эти сильнодействующие предметы. А история, будто это Дары самой Смерти, По-моему, просто легенда, какие всегда складываются вокруг подобных творений. Мантия, как тебе известно, веками передавалась из поколения в поколение, от отца к сыну, от матери к дочери, вплоть до последнего живущего ныне потомка Игнотуса, который, как и сам Игнотус, родился в Годриковой Впадине.

Дамблдор с улыбкой посмотрел на Гарри.

— Это я?

— Ты. Я думаю, ты уже догадался, почему мантия была у меня в ту ночь, когда погибли твои родители. Джеймс показал мне ее за несколько дней до этого. Стало понятно, как ему удавались разные проказы в школе, на которых его не могли изловить! Увидев ее, я не поверил своим глазам и попросил Джеймса одолжить мне ненадолго, чтобы изучить получше. К тому времени я давно уже отказался от мысли воссоединить Дары Смерти, однако не мог удержаться, не мог устоять перед искушением рассмотреть мантию поближе… Я никогда не видел ничего подобного этой мантии — невероятно древняя, совершенная во всех отношениях… и вот твой отец погиб, а я остался единственным обладателем двух Даров Смерти.

Дамблдор говорил с невыносимой горечью.

— Мантия все равно бы их не спасла, — поспешно сказал Гарри. — Волан-де-Морт знал, где скрываются мама и папа. Мантия не защитила бы их от заклятий.

— Это верно, — сказал Дамблдор. — Верно.

Гарри ждал продолжения, но Дамблдор молчал. Гарри поторопил его:

— Значит, когда вы увидели мантию, вы уже перестали искать Дары?

— Перестал, конечно, — чуть слышно сказал Дамблдор. Похоже, ему стоило больших усилий взглянуть Гарри в глаза. — Ты ведь знаешь, что произошло. И все же ты не можешь презирать меня сильнее, чем я сам себя презираю.

— Но я вас не презираю…

— А должен бы. — Дамблдор набрал в грудь побольше воздуху. — Ты ведь знаешь тайну болезни моей сестры, что сделали с ней эти маглы, во что она превратилась. Ты знаешь, как мой бедный отец отомстил им, и поплатился за это смертью в Азкабане. Ты знаешь, что моя мать отдала свою жизнь ради больной Арианы. Меня это бесило, Гарри. — Дамблдор сказал это жестко, холодно. Теперь его взгляд был направлен в пространство над головой Гарри. — Я был одаренным, выдающимся юношей. Мне хотелось свободы. Я хотел блистать. Хотел славы. Не пойми меня неправильно. — Боль исказила его лицо, и он снова выглядел древним старцем. — Я их любил. Я любил родителей, любил брата и сестру, но я был эгоистичен, куда эгоистичнее, чем такой лишенный эгоизма человек, как ты, Гарри, может себе вообразить. Поэтому, когда мать умерла и на мне повисла ответственность за больную сестру и непослушного брата, я вернулся к себе в деревню злой и несчастный. Мне казалось, что меня поймали в ловушку, моя жизнь загублена! И тут, конечно, появился он… — Дамблдор снова глядел прямо в глаза Гарри. — Грин-де-Вальд. Ты не можешь себе представить, Гарри, как захватили, как воспламенили меня его идеи. Заставить маглов подчиниться. Торжество волшебников. Мы с Грин-де-Вальдом — блистательные юные вожди революции. Конечно, кое-какие сомнения у меня были. Но я успокаивал свою совесть пустыми словами. Ведь все это будет делаться во имя общего блага, и всякий причиненный ущерб возместите сторицей. Понимал ли я в глубине души, кто такой Геллерт Грин-де-Вальд? Думаю, что да, но закрывал на это глаза. Если бы наши планы осуществились, исполнились бы все мои мечты.

Все наши замыслы были основаны на Дарах Смерти! Как они завораживали его, завораживали нас обоих! Непобедимая волшебная палочка — оружие, которое приведет нас к власти! Воскрешающий камень — для него, хоть я и делал вид, что ничего не понимаю, это означало армию инферналов! А для меня, признаюсь тебе, — возвращение моих родителей, которые сняли бы груз ответственности с моих плеч.

А мантия… О мантии мы почему-то почти не говорили, Гарри. Мы оба неплохо умели становиться невидимыми и без мантии, чья подлинная волшебная сила, конечно, в том, что она способна укрывать и защищать не одного своего владельца, но и тех, кто с ним. Я думал, что, если мы ее найдем, она может пригодиться, чтобы прятать Ариану, но в целом мантия интересовала нас только потому, что дополняла набор, ведь в сказке говорилось, что настоящим Повелителем смерти — то есть, как мы это тогда понимали, непобедимым — будет тот человек, который соберет у себя все три предмета.

Непобедимые повелители смерти, Грин-де-Вальд и Дамблдор! Два месяца безумия, жестоких грез и пренебрежения братом и сестрой, оставленными на мое попечение.

А потом… Ты знаешь, что произошло потом. Действительность ворвалась ко мне в облике моего грубого, неотесанного и несравненно лучшего брата. Я не желал слушать правду, которую он выкрикивал мне в лицо. Я не желал слышать, что не могу отправиться на поиски Даров Смерти, волоча за собой больную, неуправляемую сестру. Спор перешел в сражение. Грин-де-Вальд вышел из себя. То, что я всегда в нем чувствовал, но старался не замечать, вдруг чудовищным образом вышло наружу. И вот Ариана… которую наша мать так долго, такой ценой укрывала и берегла… лежала на полу мертвая.

Дамблдор судорожно вздохнул и по-настоящему заплакал.

Гарри протянул руку и с радостью обнаружил, что может коснуться его. Он крепко сжал руку Дамблдора, и тот постепенно овладел собой.

— Грин-де-Вальд сбежал, как мог бы предвидеть всякий, кроме меня. Он исчез со своими планами захвата власти и пыток для маглов, с мечтами о Дарах Смерти, мечтами, в которых я поддерживал его и помогал ему. Он сбежал, а я остался хоронить сестру и жить дальше со своей виной и горем, расплатой за мое постыдное поведение… Прошли годы. О нем ходили разные слухи. Говорили, что он добыл себе волшебную палочку необыкновенной силы. Мне тем временем предлагали пост министра магии, причем неоднократно. Я, конечно, отказывался. Я-то знал, что меня нельзя наделять властью.

— Но вы были бы лучше, намного лучше, чем Фадж и Скримджер! — выпалил Гарри.

— Ты так думаешь? — медленно произнес Дамблдор. — Я в этом не уверен. Еще юношей я показал, что власть — моя слабость и мое искушение. Это может показаться странным, Гарри, но, может быть, для власти лучше всего приспособлены те, кто никогда к ней не стремился. Такие, как ты, принимающие руководство, потому что им его поручили, надевающие генеральский мундир по необходимости, а потом с удивлением обнаруживающие, что он сидит на них неплохо… Мне лучше было оставаться в Хогвартсе. Мне кажется, я был неплохим учителем…

— Вы были лучшим из учителей!

— Ты очень добр, Гарри. Но пока я занимался обучением юных волшебников, Грин-де-Вальд собирал армию. Говорят, что он боялся меня. Возможно, так оно и было, но думаю, что я боялся его больше. Нет, не смерти, — ответил Дамблдор на вопросительный взгляд Гарри. — Не того, что он мог со мной сделать как волшебник. Я знал, что наши силы равны, а может быть, я даже немного искуснее. Я боялся правды. Понимаешь, я так и не знал, кто же из нас в ту страшную ночь выпустил заклятие, убившее мою сестру. Можешь назвать меня трусом — ты будешь прав. Гарри, больше всего на свете я боялся узнать, что это я убил ее — не только своей заносчивостью и глупостью, но и прямо, ударом, унесшим ее жизнь… Я думаю, Грин-де-Вальд это понимал, понимал, чего я боюсь. Я откладывал встречу с ним до тех пор, пока уклоняться не стало позором. Люди гибли, он неудержимо наступал, и я должен был сделать наконец то, что в моих силах. Что было дальше, ты знаешь. Я выиграл поединок. Волшебная палочка досталась мне.

И снова настало молчание. Гарри не спросил, выяснил ли Дамблдор, кто убил Ариану. Он не хотел этого знать, а еще меньше ему хотелось вынуждать Дамблдора говорить об этом. Теперь-то ему было известно, что увидел бы Дамблдор, если бы взглянул в зеркало Еиналеж, и почему он так хорошо понимал очарование, которое зеркало имело для Гарри.

Они долго сидели в молчании, и поскуливание у них за спиной уже почти не беспокоило Гарри.

Потом Гарри сказал:

— Грин-де-Вальд пытался отвлечь Волан-де-Морта от поисков палочки. Он солгал, будто у него никогда ее не было.

Дамблдор кивнул, глядя в пол. Слезы все еще поблескивали на его крючковатом носу.

— Говорят, в последние годы в своей одиночной камере в Нурменгарде он выказывал раскаяние. Надеюсь, что это правда. Мне хочется верить, что он почувствовал ужас и постыдность своих деяний. Может быть, эта ложь Волан-де-Морту была попыткой искупления… попыткой помешать Волан-де-Морту завладеть Дарами…

— И осквернить вашу гробницу? — предположил Гарри.

Дамблдор прикрыл глаза.

После недолгого молчания Гарри сказал:

— Вы попытались использовать Воскрешающий камень. Дамблдор кивнул:

— Когда через столько лет я нашел в покинутом доме Мраксов тот из Даров, который мне больше всего хотелось заполучить (хотя в юности я мечтал о нем по совсем другим причинам), я просто потерял голову, Гарри. Я забыл, что теперь это крестраж, что на кольцо, несомненно, наложено заклятие. Я просто взял его и надел на палец. какое-то мгновение я воображал, что сейчас увижу Ариану, мать, отца и смогу наконец попросить у них прощения… Я был таким глупцом, Гарри! За столько лет я ничему не научился. Я был недостоин соединить у себя Дары Смерти. Я доказывал это уже не раз, и это было последнее доказательство.

— Почему? — спросил Гарри. — Это же естественно! Вам хотелось их увидеть. Что тут плохого?

— Наверное, один человек из миллиона способен соединить у себя Дары Смерти, Гарри. Я годился лишь на то, чтобы обладать самым низшим из них, самым простым, я годился на то, чтобы обладать Бузинной палочкой, и не хвастать этим, и не убивать с ее помощью. Мне было позволено владеть и пользоваться ею, потому что я взял ее не ради выгоды, а для того, чтобы спасти от нее других. Зато мантию я взял из пустого любопытства, и поэтому она никогда не служила мне так, как служила тебе, своему настоящему хозяину. А камнем я воспользовался, пытаясь вызвать к себе тех, кто давно покоится в мире, а не для того, чтобы справиться с назначенным мне самопожертвованием, как это сделал ты. Ты действительно достоин владеть Дарами Смерти.

Дамблдор погладил руку Гарри. Гарри поднял на старика глаза и улыбнулся. А что ему было делать? Разве мог он теперь сердиться на Дамблдора? — Но зачем было устраивать все так сложно?

Дамблдор смущенно улыбнулся:

— Признаться, я надеялся, что мисс Грейнджер будет сдерживать тебя, Гарри. Я боялся, что твоя горячая голова возобладает над добрым сердцем. Я боялся, что, если просто рассказать тебе всю правду об этих искусительных предметах, ты можешь завладеть Дарами Смерти, как я, — в недолжное время, по недолжной причине. Я хотел, чтобы, когда они достанутся тебе, они были действительно твоими. Ты — настоящий Повелитель смерти, потому что настоящий повелитель не убегает от нее. Он сознает, что должен умереть, и понимает, что в жизни есть вещи намного худшие, чем смерть.

— А Волан-де-Морт так никогда и не узнал о Дарах Смерти?

— Думаю, что нет. Ведь он не узнал Воскрешающий камень, когда превращал его в крестраж. Но даже узнай он о них, Гарри, я сомневаюсь, что его заинтересовало бы что-нибудь, кроме палочки. Он подумал бы, что не нуждается в мантии-невидимке, а что до камня, кого он стал бы возвращать из царства мертвых? Он боится мертвых. Он ведь никого не любит.

— Но вы знали, что он погонится за Бузинной палочкой?

— Я был уверен, что он попытается ее раздобыть, после того как твоя палочка на кладбище Литтл-Хэнглтона одержала победу над его. Сперва он испугался, что ты одолел его превосходящей силой волшебства. Но, похитив Олливандера, он узнал о сердцевинахблизнецах.

Ему показалось, что это все объясняет. Однако одолженная им чужая палочка снова не смогла справиться с твоей! Тогда Волан-де-Морт — вместо того чтобы спросить себя, что в тебе есть такого, от чего твоя палочка обретает непобедимую силу, каким недоступным ему даром ты обладаешь, — разумеется, отправился на поиски волшебной палочки, перед которой якобы не устоит никакая другая. Бузинная палочка стала для него наваждением не меньшим, чем ты сам. Он убежден, что Бузинная палочка избавит его от нынешней слабости и сделает его по-настоящему непобедимым. Бедняга Северус…

— Когда вы со Снеггом планировали вашу смерть, вы хотели, чтобы Бузинная палочка досталась ему?

— Да, именно так, — ответил Дамблдор. — Но получилось не по моему.

— Да, — сказал Гарри. — Это у вас не получилось. Существо за их спинами скулило и ныло. Гарри и Дамблдор дольше прежнего сидели в молчании. И в эти долгие минуты до Гарри медленно, как мягко падающий снег, доходило осознание следующего шага.

— А теперь я должен вернуться, да?

— Как хочешь.

— У меня есть выбор?

— Конечно, — улыбнулся Дамблдор. — Мы ведь на вокзале Кингс-Кросс, говоришь? Я думаю, если ты решишь не возвращаться, ты сумеешь… так сказать… сесть в поезд.

— И куда он меня повезет?

— Вперед, — просто сказал Дамблдор. Снова молчание.

— Бузинная палочка у Волан-де-Морта.

— Да. Бузинная палочка досталась Волан-де-Морту.

— Но вы хотите, чтобы я вернулся?

— Я думаю, — сказал Дамблдор, — что, если ты вернешься, есть шанс, что с ним будет покончено навсегда. Обещать я не могу. Я только знаю, Гарри, что возвращения сюда тебе нужно бояться куда меньше, чем ему.

Гарри снова взглянул на ободранное существо, дрожащее и задыхающееся в полумраке под стулом.

— Не жалей умерших, Гарри. Жалей живых, и в особенности тех, кто живет без любви. Твое возвращение, может быть, послужит тому, чтобы стало меньше искалеченных душ, меньше разбитых семей. Если это кажется тебе достойной целью, то сейчас нам пора проститься.

Гарри со вздохом кивнул. Конечно, уйти отсюда не так трудно, как отправиться на смерть в Запретный лес, но все же здесь было тепло, светло и уютно, а впереди его ждали, он знал это, боль и новые потери. Он встал, Дамблдор тоже поднялся, и они долго глядели друг другу в лицо.

— Скажите мне напоследок, — сказал Гарри, — это все правда? Или это происходит у меня в голове?

Дамблдор улыбнулся ему сияющей улыбкой, и голос его прозвучал в ушах Гарри громко и отчетливо, хотя светлый туман уже окутывал фигуру старика, размывая очертания.

— Конечно, это происходит у тебя в голове, Гарри, но кто сказал тебе, что поэтому оно не должно быть правдой?