Собственно, к событиям англо-французской войны 1778–1783 годов. Итак, Гибралтар. Собственно, да, осада Гибралтара началась не в 1779 году, как в нашем случае, а в 1778 году, потому что Испания вошла в войну сразу, уверенная в своих силах. И на этот раз всё было по-другому. Теперь никаких надежд на пополнение запасов в португальских портах на побережье Марокко, никаких надежд на то, что к ним прибудет большой конвой.
Объединённый франко-испано-португальский флот активно охотился за британским флотом, значительно превосходя его в численности и числе операционных баз. Лондон, таким образом, не мог позволить себе крупные и уязвимые к атаке конвои в Гибралтар и Менорку, потому как это, с очень высокой вероятностью, обернулось бы для британцев поражением.
Последнее же, в крайне тяжёлых условиях, когда британцев сильно теснили числом и на суше, и на море, было совершенно недопустимо. Испанский командующий осадой Гибралтара, Мартин Антонио Альварез де Сотомайор и Сото-Флорес, это прекрасно знал и понимал, и, кроме того, по предложению О’Рейли, использовал это в пропаганде.
Одними из первых в мире, испанцы использовали специальный снаряд для доставки пропагандистских листовок в город. Как говорится, любая война — это, прежде всего, война за сердца и умы. Артём, надоумивший на это О’Райли, как ни странно, прекрасно об этом знал. Правда, любые средства для войны за сердца и умы необходимо подкреплять успешным применением традиционных средств ведения войны.
Этим, собственно, силы союзников и занялись. Для того, чтобы продемонстрировать британскому гарнизону Гибралтара, что борьба бесполезна, испанские силы приступили к различным мероприятиям:
Первое из них — они начали очень активно рыть траншейные линии в сторону Гибралтара, несмотря на жестокий огонь британцев, чтобы приблизиться к основным фортификациям последних. Ночью и днём, испанские инженеры копали с солдатами траншеи в сторону британских фортификаций. Невероятный прогресс в этом деле, достигнутый ими благодаря тяжёлому труду, разумеется, сильно воздействовал на моральный дух осаждённых британцев.
Второе мероприятие предпринял один из испанских флотоводцев, Антонио Барсело и Понт де ла Терра, гений малой войны, участник алжирской экспедиции 1775 года в качестве командующего галерным флотом, а также герой войны с берберами. Используя в малых количествах канонерские лодки, некоторые из которых были его собственной конструкции, он активно досаждал британским служащим, выматывая их артиллерийским огнём по ночам.
Третье мероприятие — установление мощной, плотной морской блокады. В отличие от нашей реальности, в этой реальности британцы не могли позволить себе даже сообщения с гарнизоном Менорки при помощи малых, быстрых судёнышек, так как блокирующие силы были несравненно сильнее, как в числе кораблей, так и в числе орудий.
За весь 1778 год бухту Гибралтара не смог покинуть и один единственный британский кораблик. Как вы понимаете, это тоже сильно ударило по моральному духу британцев. Ещё сильнее по моральному духу осаждённых ударило четвёртое мероприятие — массированная бомбардировка города, уничтожавшая часть припасов защитников.
Казалось бы, куда уж хуже, но, как оказалось, есть куда, и британцам постучали со дна — по инициативе Луи де Кордовы и Кордовы испанцы начали в 1778 году строить плавучие батареи.
Всего испанцы построили их, кто бы мог подумать, те же самые 10 штук, что и в нашем случае, только на 4 года раньше положенного срока, причём под руководством целой группы испанских офицеров с инженерным образованием, а не французского инженера и его помощников.
Таким образом, испанские силы, при незначительной поддержке со стороны португальцев, в течение всего 1778 года готовили крупную атаку на британские позиции. Одновременно с тем, естественно, истощая моральный дух врага постоянными ночными атаками, а также его припасы, как съестные, так и военные.
Как результат, к концу 1778 года британский гарнизон фактически находился на грани голодной смерти. Гарнизону недоставало хлеба, алкоголя, масла, овощей, фруктов, лекарств, а также многих иных критически важных припасов. Не говоря уже о порохе, которого практически не осталось из-за активной бомбардировки испанских сил, строивших траншейные линии в направлении британских фортификаций.
Наконец, в гарнизоне из-за нехватки провизии началась страшная эпидемия цинги, к которой вскоре присоединилась не менее жестокая эпидемия брюшного тифа. Таким образом, ещё до начала крупномасштабной атаки испанских сил, британский гарнизон, половина которого к этому моменту уже сгинула из-за болезней, находившийся под командованием Джорджа Огастеса Эллиота, вынужден был сдаться испанцам.
Да, может показаться слегка неправдоподобным, что всё закончилось так быстро, но, что поделать, череда случайностей и ошибок может сгубить что угодно. Череда случайностей и ошибок погубила алжирскую экспедицию 1775 года в нашем случае, а в их случае — британский гарнизон Гибралтара. Хотя, не то чтобы брюшной тиф был случайностью.
В гарнизоне были крайне ограниченные запасы древесины, и чтобы уменьшить употребление последней, представьте себе, часто экономили на термической обработке пищи. Это, вкупе с проблемами, связанными со своевременной утилизацией отходов, сделало эпидемию брюшного тифа довольно ожидаемой, так как есть мясо инфицированного скота практически неприготовленным — весьма плохая идея.
Так что, несмотря на длительную подготовку, череда неудач и значительно худшее положение Британии в войне, чем в нашем случае, предопределило падение Гибралтара. Лишённый поддержки из метрополии, он, так или иначе, может, не в 1778, а в 1779 или 1780 году, но должен был пасть — череда неудач лишь ускорила этот процесс.
Это же операционная база британского флота, существующая исключительно благодаря своим морским коммуникациям в рамках британской колониальной империи — с ней иначе быть и не могло. Таким образом, Гибралтар был взят 19 декабря 1778 года. Впрочем, на этом, пожалуй, и всё на Средиземноморском театре событий в этом году. Осталось обсудить лишь морскую войну в Атлантике, а также события в Индиях:
Итак, самое главное — события в Атлантике. Впрочем, сначала немного контекста. Для начала, в нашем случае Франция в 1778 году придерживалась в своей морской стратегии принципа «флот, как фактор присутствия» (в оригинале — «fleet in being»).
Данный принцип морской стратегии, как ни странно, предполагает, что флот останется на месте, и не будет предпринимать активных действий на море, сводя свою роль к положению фактора, воздействующего на мероприятия врага.
Обычно этот принцип принимается тогда, когда существует достаточный, для принятия его во внимание, риск того, что флот может понести поражение, и, как следствие, потерять своё влияние на мероприятия врага. То есть, когда враг либо равен вам в силах, а возможности быстро возместить потери у вас не существует, либо сильно превосходит вас в числе, и риск слишком велик, чтобы его перекрывали потенциальные приобретения от действий на море.
По сути, если проводить аналогии, то осаждённая в крепости армия — это «армия, как фактор присутствия». Любые действия осаждённых имеют определённый риск для них самих, а потому отказ от любых действий, по логике вещей — наиболее разумная идея.
Потому, что осада может длиться очень длительное время, и в течение всего этого периода времени врагу придётся держать эту осаду, то есть, отвлекать значительные людские и материальные ресурсы просто для того, чтобы враг не предпринимал никаких действий.
Тут, на море, в общем-то, та же самая ситуация. В XVIII флот, расположенный на своей базе, заранее подготовленной к защите флота от непогоды и противника, по сути, всё равно, что осаждённая армия за стенами крепости. Если опустить детали, то они, в целом, защищены от противника в равной степени.
Чтобы преодолеть это положение, «осаждающему» флоту необходимо иметь сил больше, чем есть у «осаждённого» флота. Потому, что первому требуется существенное превосходство над вторым, чтобы установить прочную блокаду последнего.
То есть, последствия те же самые, что и для осаждающей армии в рамках нашей аналогии — противник вынужден прикладывать дополнительные материальные и людские ресурсы, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. В XVIII веке такое вполне работало, потому что в распоряжении флотов не было подлодок, морской авиации, стратегических вооружений и так далее, чтобы превратить базу в пепелище, вместе со всем флотом.
В нашем случае этого принципа в 1778 году придерживалась Франция, потому как она одна переломить данную ситуацию в 1778 году не могла при своих ресурсах. В случае Артёма этого принципа вынуждена была придерживаться уже Англия, так как Франция после прибытия 8 линейных кораблей от Португалии и 36 линейных кораблей от Испании получила просто чудовищное преимущество над британским флотом.
Хотя бы потому, что сама до объединения с португальским и испанским флотом уже имела 30 линейных кораблей. Теперь же, как не трудно посчитать, французы имели под своим командованием 74 линейных корабля. Не считая всех остальных кораблей, под определение «линейный корабль» не подпадавших, разумеется. Этих остальных кораблей, к слову, в подкреплении тоже было в достатке. Одних лишь транспортных кораблей французы имели теперь более 400.
Британский же флот в этот момент имел лишь 38 линейных кораблей. То есть, французы после решительных подкреплений Португалии и Испании превосходили британцев числом кораблей практически в 2 раза (в ~1,95 раза, если быть точным).
Это, разумеется, не считая всех остальных кораблей, прибывших к Ла-Корунье для объединения с французским флотом. И, в принципе, возможно, что-то бы даже и получилось у Британии сделать с этой новой Армадой за счёт решительных действий, но было несколько жирных, смачных НО.
Для начала, как ни странно, в дело вмешалась политика. Видите ли, Западной эскадрой (в будущем станет флотом Канала), на плечи которой возлагалась защита Ла-Манша, и самой Британии от французов, как следствие, в чине адмирала командовал сэр Огастес Кеппель.
Следующим за ним по чину был сэр Хью Паллисер, вице-адмирал Западной эскадры. И вот в чём дело — Кеппель был ярым вигом, а Паллисер — ярым тори. Более того, претензии друг к другу у них были совершенно чудовищные, на самом-то деле.
Британский флот был совершенно к войне с Францией не подготовлен:
В Адмиралтействе большинство чинов занимали политические выдвиженцы, которым не доставало боевого опыта, талантов, а порой и навыков, необходимых для эффективного исполнения своих должностных обязанностей.
Более того, на флоте царила просто чудовищная коррупция. Нет, вы поймите, это как бы и без того очевидно, ведь коррупция была просто чудовищная тогда во всех странах, но вот напасть — от очевидности этого знания британскому королевскому флоту от этого лучше не становилось.
Кто за этим планомерным уничтожением главной гордости Британии, её флота, стоял? Ну, по мнению Кеппеля — Хью Паллисер, до 1778 года занимавший пост Инспектор флота (вообще, Controller of the Navy). Кроме того, за этим, по его мнению, стоял также Джон Монтегю, 4-го графа Сэндвича, занимавший чин Первого лорда Адмиралтейства. Ну, а также вообще все королевские министры, которых он, как и все прочие виги, подозревал в том, что последние готовы пойти на любое зло ради собственной выгоды.
Так что, как вы понимаете, когда Хью Паллисера, тори, по протекции Джона Монтегю, такого же тори, подняли в чине и приставили к Кеппелю главным помощником, последний ожидал от своего «помощника» только предательства. И, в принципе, в нашем случае он его действительно «предал» (по мнению самого Кеппеля, разумеется), так как не выполнил приказов Кеппеля в первой битве при Уэссане.
Таким образом, британский флот, на плечи которого возлагалась вся ответственность за защиту самой Британии от французского вторжения, силы которого только по количеству линейных кораблей превосходили британский флот почти в 2 раза, раздирали политические противоречия.
И не только британский флот, разумеется. Само британское общество, вскормленное лёгкими победами Семилетней войны, имело совершенно неадекватные взгляды в отношении себя, своего флота, а также способности Франции быть реальной угрозой на море.
Кроме того, британское общество раздирали просто чудовищные политические противоречия, вызванные войной с колониями в Северной Америке. Королевский флот, таким образом, раздирался на части политическими противоречиями, как и всё британское общество.
Более того, реальные возможности британского флота сильно пострадали от неразумной кадровой политики и коррупции. В то же самое время, французский, испанский и португальский флоты прошли серьёзные морские реформы, и ныне пребывали в лучшем своём состоянии за весь XVIII век.
Кроме того, именно французам, испанцам и португальцам принадлежала стратегическая инициатива на море. Итак, суммируем контекст:
Какой силой обладает британский флот? Ну, это всё ещё самый мощный флот на всём белом свете, как бы сильно он ни пострадал от коррупции и недальновидной кадровой политики.
Какой силой обладает французский флот, в который влились португальские и испанские флоты? Ну, это самый мощный, самый крупный, самый подготовленный и самый решительный флот за весь XVIII век.
Он был отлично подготовлен, прошёл качественное переоснащение и был усилен недавними реформами. Причём касалось это всех составляющих французского флота, а не только французской части флота.
Ко всему прочему, эти силы были решительны в своём намерении обеспечить успешное вторжение французской армии в Британию. Последняя, к слову, состояла из практически 40 тысяч солдат, постепенно концентрировавшихся у Сен-Мало и Гавра.
Чтобы вы понимали потенциальную опасность этой армии — вообще вся регулярная армия Великобритании была меньше 30 тысяч человек, а она, между прочим, была распределена по всей её колониальной империи.
Высадка крупных французских сил на территории Британии, может быть, и не уничтожило бы саму Великобританию, но явно бы привело к каскаду самых разрушительных событий.
Недовольство британскими властями в Шотландии и Ирландии, особенно в Ирландии, было велико. В Ирландии — просто чудовищно велико.
Если бы французы всё же смогли бы высадиться в Британии, даже если не с крупными силами, в Ирландии бы такое началось, что Британия бы потом от этого уже никогда не смогла оправиться.
И не факт, что в Шотландии бы не началось подобное же восстание, подстрекаемое французами. Но если бы и в Шотландии оно произошло, то, вполне возможно, Британия и вовсе перестала бы существовать как государство.
Да, это кажется странным, если учесть славную её историю, но да, Британия, сотканная из слабо совместимых лоскутов, была, на самом-то деле, очень уязвима к внешнему воздействию.
И, к сожалению, просто совершенно случайная череда событий, начавшаяся в Мадриде 1775 года, привела к той ситуации, когда Англия, окрылённая просто оглушительными успехами Семилетней войны, оказалась на грани созданной ею же катастрофы.
Не французы принудили британцев к фактической дипломатической изоляции, и не они заставили британский флот почивать на лаврах, а сами британцы.
И если в нашем случае британцам очень сильно повезло, ведь Армада 1779 увенчалась полным и безоговорочным провалом, то в случае Артёма Армада 1778 года грозила стать самым крупным испытанием британской государственности за последние столетия.
Потому, что высшее командование флота раздиралось на части политическими противоречиями, а сам флот был плохо подготовлен к масштабной морской войне с французами.
И, очевидно, предательство самого верного, самого давнего союзника, Португалии, вызванное резким и жёстким отказом Лондона поддержать претензии португальского короля на испанский трон, а также добровольная дипломатическая изоляция Великобритании, сделали её положение на международной арене очень и очень уязвимым.
Таким образом, в 1778 году Великобритания оказалась без каких-либо союзников, способных отвлечь Францию от приложения максимума её усилий к мероприятиям, имеющим целью подорвать британское могущество.
Кроме того, сама Великобритания к войне с Францией оказалась крайне плохо подготовлена. Её общество, ранее сплочённое, теперь было разорвано, разобщено войной в колониях.
Разобщено по многим причинам, причём те, что мы привели к вашему сведению — это лишь часть из очень большого перечня. К 1778 году британское общество было в очень глубоком кризисе. Оно было физически неспособно консолидироваться перед лицом внешней угрозы.
Как следствие этого обстоятельства, британское командование, причём как армейское, так и морское, причём особенно морское, так как флот являет собой гораздо более сложную в плане организации структуру, чем армия, оказалось более занято политическими разборками, чем войной с врагом.
В том числе и потому, что англичане были о французах слишком низкого мнения после Семилетней войны, и не считали последних сколько-нибудь серьёзной угрозой для своей империи. В общем-то, известное нам всем почивание на лаврах, которое пока что ещё никогда не заканчивалось чем-либо хорошим для страны, избравшей этот путь.
Более того, политическая составляющая разъела не только командование, но и сам флот — обновление, модернизация и переоснащение британского флота происходило довольно медленно, с известным скрипом. Коррупция была просто чудовищной, что, впрочем, не было чем-то удивительным ни для британского флота, ни для самой Британии. Да, и, в общем-то, для флотов других стран тоже.
Вот только в Испании, Португалии и Франции политическая воля форсировать развитие флота была, и там урон от коррупции нивелировался размером прикладываемых усилий.
В Британии такой воли не было. Произнесу это в сотый раз, но да, Великобритания почивала на лаврах, а общество британское находилось в глубоком кризисе, который прямо отражался на флоте и армии, а также всех других сферах жизни. Так что, как не трудно догадаться, Армада 1778 года…