Синева

6

Когда ближе к рассвету, в самое темное время ночи, раздался спокойный, размеренный голос Прокопия, Макар лишь выпрямился в своем кресле и прислушался. Зовет? Разговаривает сам с собой? Почему не разобрать ни слова? Без спешки, разминая затекшие от долгого сидения ноги, подошел к воротам. Прокопий говорил на греческом.

Макару было ничего не понятно, но у нас идут субтитры на русском:

– Манолис, малыш, подойди к старику. Да не прячься, я ведь тебя уже узнал, как не узнать мне золотого мальчика покойной свояченицы? Какой ты красавец. Расскажу моей драгоценной Афине, каким мужчиной стал внук ее милой сестрицы, достопочтенной госпожи Аспасии. Не заходишь, забыл старика… Познакомишь с друзьями? Ну ладно. Что делаете вы на улице в час самых сладких снов? Нехорошо это – боги отвернутся от вас и пошлют бессонную старость. Э… не веришь… Посмотри на старика перед тобой! Здесь мои друзья, Манолис, а ты меня знаешь. Идите домой от греха подальше. Идите, идите… Час патруля приближается, идите, мой мальчик. Ну!

Прокопий передернул затвор, Макар рванул калитку, быстрые, мягкие удары пяток по мостовой унеслись в темноту, выстрелило грубое громкое слово…

– Прокопий! Что?! Кто это был? Ты в порядке?

– Да. Все хорошо. Пацанва местная заблудилась. Дорогу спросили…

– Не то говоришь.

– Все уже, Макарий. Уже все.

Где-то вдалеке завыла сирена пожарной машины. Следом еще одна, как будто с другой стороны города. Третья… В окнах зажегся свет. Сонные люди выходили на балконы, на крыши своих домов. Макар оглянулся – Лариса металась в дверном проеме. Все нормально, нормально, махнул ей Макар двумя руками. Пробежали патрульные, дед отсалютовал им ружьем.

– Прокопий, но мы же остаемся здесь до света, да?

– Куда спешить? Некуда спешить. Попроси Ларису сварить свежий кофе, посиди со мной.

Прокопий достал из глубокого кармана старую трубку, кисет с табаком. Набил чашу, рассыпав добрую порцию табачных листочков. Долго чиркал спичками, сломал две штуки. Попыхивая, раскурил. Люблю, сказал, день начинать с трубки – дым прогоняет плохие мысли. Седые, волнистые пряди выбились из тощего хвостика старика, свежий ветерок играючи сплел легкие волосы с серым дымом трубки и тонкой утренней дымкой в непредсказуемое полотно нового дня.

Макар принес поднос с двумя крошечными чашечками и блюдцем рассыпчатого сахарного печенья, присел на раскладной стул. Влажный воздух принесло от моря, и острый кофейный аромат казался чуть солоноватым, чуть дымным, и было во всем неудержимое волнующее предвкушение. Сна ни в одном глазу.

– Что ерзаешь, Макарий? О чем думаешь? Думаешь, куда сноху с ребенком деть?

– А зачем их куда-то девать?

– А я вот думал. Поджигатели эти ведь сразу не успокоятся. Не будешь же каждую ночь теперь сидеть. И сколько сидеть? Надо женщин твоих и дите на ночь уводить. Дом-то не сгорит… – Старик отставил кофейную чашечку, пыхнул пару раз, выпустил дымные колечки. – Не докинут – глубоко дом у тебя стоит, сад густой, дерево, трава – все сырое… поливай, кстати, побольше. – Прокопий щурил глаза, барабанил пальцами по колену. – Давай ко мне.

– Спасибо. – Макар ошеломленно почесал в затылке: сам-то почему не подумал? Почему весь горизонт сомкнулся в рамках одного дня, одного события? – Спасибо, дед. Прости. Я сам не решу сейчас. Но за мысли твои благодарю.

– Не благодари. И решать тебе ничего не придется. Жена уже все решила. Она эту ночь прожила и не захочет оставаться в страхе. Мать! Посмотришь. Только вопрос – пойдет ли в мой дом?

– А что дом? Дом как дом. Хороший.

Если в шестьдесят ты решил, что умнее всех, то поговори с каким-нибудь дедом, а потом послушай, что скажет жена, и подтяни свои короткие штанишки, пацан. Вот с такими приблизительно соображениями, щурясь под косыми лучами утреннего солнца, Макар поливал сад. Сколько лить в эти горшки с гортензией? Огромные, ничем не пахнущие цветочные шары – бутафория и обман. Вот флоксы у бабушки на даче в детстве…

Дед, а именно так, не сговариваясь, Лариса и Макар стали называть Прокопия, был абсолютно и безоговорочно прав. Только Макар заикнулся о ночевках у соседа, как Лариса начала набрасывать список, что взять, что подготовить. Настряпала оладий, погнала мужа к Прокопию: уточни, точно готов он их принять или не точно… И дальше: туда поди, сюда поди, принеси-унеси… Макару хотелось уползти в дальний угол сада и там прикорнуть хоть на часок, но, в общем, вся эта суета притупляла напряженное ожидание освобождения детей из бокса.

Лила нашла самое спокойное место – под стеклом, возле Яна, – и они о чем-то общались с грустными мордочками. Маша сложила все вещи, все книжки и игрушки, что накопились у них за две недели, и сидела у сына за спиной, не сводя глаз с ворот.

С первым выпуском утренних новостей включили телевизор – прислушивались, что скажут о ночных пожарах. Лишь к полудню передали краткое сообщение о задержании группировки, устраивающей поджоги частных дворов: виновные будут наказаны, компенсации пострадавшим выплачены, патрулирование улиц усилено… Традиционная подача неудобных фактов. Истина выпекалась и горячими пирожками подавалась на базаре, но Макару и без базара было все ясно.

– Никакого сегодня базара! – сказала Лариса. – Ты мне тут нужен!

Всевышние силы были добры к людям этого дома и медицинская карета прибыла не вечером, а скорее даже днем, около четырех. Нервное ожидание – что покажут полоски теста? – и такая вожделенная свобода! Ура! Первые объятия раздала и получила Лила, кто бы сомневался. Она так прыгала на Янчика, что Маше пришлось взять его на руки. Ну уж нет! Макар перехватил внука, хотелось затискать его, но только крепче прижал к себе и сунул нос в теплую, нежную шейку. Пахло крепеньким, кисленьким мужичком – какое у них там было мытье…

Лариса хлопотала, шумела, как большая беспокойная птица:

– И в ванну! Сразу все в ванну!

– Ой, ну можно подышать на свободе? – Маша давно уже не скрывала свой ершистый характер. – Вы ведь даже не чувствуете, какой у вас тут воздух – режь и ешь. Чашечку кофе и десять минут солнца, пожалуйста, пожалуйста… И заберите у меня этого ребенка.

– Делай все что хочется!

Надо ли просить истомившуюся в разлуке бабушку дважды? Чмокнула Машу и умчалась стремглав. Ян висел у Ларисы на плече, болтался, как тряпочка, пытаясь дотянуться до Лилы. А Лила бегала то к Яну, то к Маше – все никак не могла выбрать, с кем остаться. Как обычно, устала, переволновалась и заснула в самом неожиданном месте и невообразимой позе.

Макар сварил кофе, разлил по чашкам, присел рядом с Машей на ступеньки крыльца. Пили молча. Солнышко пробивалось сквозь листву, скользило по лицам, рукам. Две белые, с черным кантом на крыльях бабочки кружились над цветущим кустом.

– Вы мне не рассказываете про Славу, да?

Макар молча встал, принес планшет, включил запись. Маша увидела мужа – разулыбалась, потом закусила губу, поморгала часто-часто.

– Я много всякого думала. Об этом – нет. Это не самое плохое.

Поднялась и ушла в дом.

Подъехала тяжелая машина, посигналила – двое рабочих по-свойски прошли во двор, попросили отпереть ворота. Сняли санитарные блоки, вынесли. Крикнули на ходу:

– Сейчас приедут убирать и обрабатывать бокс! Не запирайте!

Не запирайте, не запирайте… Макар хотел выйти хоть куда-нибудь, но теперь никак. Вспомнил, что два дня назад поставил просаливаться рыбу. Еще пару дней – и была бы сельдь не пряная, крепкого посола.

Он нашел ольховое полешко, настрогал щепы, промыл рыбку, обсушил, уложил все красиво-аккуратно, разжег.

Смотрел, как посторонние люди шастают через ворота, хозяйничают на его территории, и понимал, что это теперь надолго.