Синева

7

Не успел Макар коптильню отмыть и вкусненькой рыбкой насладиться, как пришел командир Лариса с разнарядкой.

Макар с Яном – на море, паек на кухне взять, полотенца и трусы на комоде; Маша – в гамак и смотреть за рабочими; а сама Лариса, она же командир, убывает на территорию Прокопия расчищать авгиевы конюшни.

Никакого предмета для спора не возникло. Макар подмигнул Маше – рыбку-то, рыбку поешь – и, совершенно счастливый, сбежал со двора. Янчика не хотелось выпускать из рук, но малыш был рад движению, мелькали маленькие ножки, Лила то обгоняла, то забегала сзади, тычась мордой мальчишке в попу. Макару пришлось ускориться до спортивной ходьбы. Показалось смешным, перешел на легкую трусцу. Хотелось смеяться и жить. Как люди живут без детей и собак?

Эта мелочь пузатая конечно же на полпути сдулась: сумку за спину, Яна под правый локоть, Лилу – под левый. Хохот, хрюканье, дрыгание и… одышка. Хоть и легонькая такая одышечка, но да, да, дедушка Макар, ты уже не мальчик.

Море – этот дар каждому человеку, и хорошему и плохому, – встретило ласковым, нежным шепотом. Ян, не оглядываясь, рванул к воде. Макар, раздеваясь на ходу и путаясь в штанинах, следом. Лила за ними.

Уж как она не хотела мокнуть, как металась вдоль кромки воды и лаяла, и припадала всем телом к земле, и нервно перебирала лапками, и поскулила, и обиделась, отвернувшись, но тоже не удержалась – бросилась в воду и поплыла.

– Смотри, Янчик, а Лила-то плавает лучше тебя!

Но плыла она ровно до Макара, а потом попыталась забраться на него и, конечно, оставила малиновые полосы на спине – объясняйся потом. Снова собрал всех под мышки, вынес на берег, надел на внука круг и почувствовал, что опять контролирует ситуацию. Нет, все же он погорячился: или ребенок, или собака.

Это то, что касается поведения на воде, только на воде – не вообще, вы не подумайте.

Наплавались до мурашек на коже.

Потом Ян с Лилой сидели, закутанные в полотенца, и грелись. Маленькие гномики. Кажется, оба смотрели друг на друга и хохотали. Пока внук уписывал персик, покрываясь фруктовым соком и песком, Лила сомлела и заснула.

Цикл жизни Лилы – час бега, два – сна.

Персикового мальчика пришлось опять искупать и еще раз высушить. Построили один маленький замок из песка. Разрушили один замок из песка. Солнце клонилось к горизонту, живот урчал: где же ужин? Лилу пришлось разбудить, и собака с внуком сразу приняли коллегиальное решение: ехать верхом на дедушке. Дедушка выразил протест, и бедная собачка потрусила следом с самым скорбным видом.

Надежды сбылись, двор был свободен от посторонних. Бокс опечатан. Хотелось поставить перед ним ширму и забыть, как о страшном сне. О, а если все горшки с гортензией поставить вместо ширмы? Это идея!

Маша развешивала выстиранные вещички, увидела их, обрадовалась:

– А вот и вы! Как долго! Голодные?

– Как волки! Да, птенчик? Покажи, какой ты волк.

Янька состроил грозную рожицу: кхр-р-р!

– Верю, верю! А я картошки нажарила, салат нарезала, будем сейчас есть. Ой, а рыба какая обалденная – одну целиком уже съела и еще съем! Вы вместе в душ пойдете или я Янчика сама ополосну?

– Мужчины пачкались вместе и моются вместе!

– А Лила где? Вы ее потеряли?

Макар обернулся вокруг себя, Ян побежал назад к воротам: вот она! Вот Лила!

А Лила добралась до родного двора и сразу отключилась – вытянула лапки, язык набок свесила. Ну и могучая животинка, просто нет слов.

Пока мылись, пока ужинали, начало темнеть. Лариса прибежала, быстро похватала еду, чуть ли не стоя, и умчалась наверх собирать постельное. Макар поймал себя на том, что бессознательно сжимает кулаки, с каждым резким звуком вдоль позвоночника пробегают нервные сороконожки. Скорей бы всех отправить. Решили, что эту ночь Лариса проведет вместе с детьми – все же чужой дом, а там посмотрят.

Яньку сморило прямо за столом – хорошо, что он был уже в пижамке, – завернули малышатину в одеяло и отнесли к Прокопию. Прокопий выделил для них давно пустующую хозяйскую спальню. Комната сохранила нетронутыми черты своей владелицы – иконки на стене, вязаные салфеточки на комоде и тумбах, фарфоровые безделушки на полках, фотографии многочисленной родни. Запах стоял непривычный: душноватый, пудровый, лавандовый. В шифоньере все еще висели платья Афины, словно хозяйка просто куда-то отлучилась. Вместе с тем было очень покойно. Две прекрасные женщины и один малыш чудесно разместились на большой кровати, провалились в перины и моментально погрузились в волшебные сны.

Макар уложил Янчика, чмокнул всех на ночь, пожал Прокопию руку, поблагодарил жестом, взглядом, наклоном головы. Дед хлопнул его по плечу: ну, иди уже.

На улице было пусто и тихо. В доме напротив моргал телевизор, в смежном с ним на фоне освещенного окна двигались человеческие фигуры, из-под забора выскочила темная кошка, полыхнула желтым огнем глаз. Чистая пантера. Макар не подпрыгнул, но сердце кольнуло. Лила при его приближении залаяла под воротами – ждала, нервничала.

Он оставил свет на веранде. Поставил у входа огнетушители. Принес подушку и плед – устроил себе спальное место на диване в гостиной.

Лила! Ты сегодня сторожевой пес! Вся надежда на тебя!

Лила вспрыгнула на диван, забралась Макару под согнутые колени, поворочалась, устроилась, вздохнула глубоко и… хр-р-р-р…

Макар слушал звуки ночи, слушал, как бьется его сердце, как шагает патруль по улице – «Не засну, вообще не засну», – и заснул так крепко, что разбудил его только Ларкин звонок.

– Дрыхнешь, что ли, все еще?

– Нет, я уже давно не сплю!

– Ой, ладно. Давай, младший дед, чисть зубы и приходи на завтрак. Да, пищевую пленку захвати и банку абрикосового варенья. Двадцать минут у тебя.

– А Лилу брать?

– Куда ж без Лилы?

«Младший дед»… Дожили.

Все произошедшее этой ночью в городе, в стране, во всем мире, да хоть во всей Вселенной их никак не коснулось и прошло незамеченным. Никому в голову не пришло читать или смотреть новости, включить телевизор, уткнуться в гаджет. На чудом за один вечер отмытой кухне Прокопия слышались гвалт одновременно говоривших людей, топот многих ног, стук посуды, звук льющейся воды и передвигаемой мебели. Жизнерадостная суета посреди запахов кофе, плюшек, жареных яиц и сосисок.

– Наконец-то! Варенье принес? Давай сюда. Смотри, какие апельсины у Прокопия в саду – огромные просто! Возьми ручной пресс, надави всем сок. Да не там, господи…

Не успел прийти человек – ни тебе здрасьте, ни тебе как спалось, Макарчик, сразу трудись на славу и во имя. Ух! Макар насупил брови, поймал смешливый взгляд старшего деда (интересно, он знает, что он старший дед?) и тоже заулыбался. Только расслабился, как внук наехал ему на ногу колесами древней деревянной лошадки. Ну и раритет: огрызок хвоста, клочки гривы, побитое молью седло. Интересно, сколько детей у Прокопия и где они? Надо будет расспросить.

Макар давно не чувствовал себя таким неглавным. Нет, рядом с Ларкой сложно было быть главным, но хотя бы… хотя бы никто никогда не подвергал сомнению его авторитет и не задвигал в угол. Что-то было не так, и это не так было вызвано давно забытым ощущением беспечности. Словно сейчас, в этот конкретный момент, от него ничего не зависело. Легкость бытия – вот что. Хотелось над этим подумать, взвесить, так сказать, все «за» и «против», но никому не было дела до его желаний. Дави сок! Смажь колесики! Отведи Прокопия в душ! Ты не забыл пленку? Так иди и принеси!

А у него, может, сад не полит и другие важные дела не сделаны…

Макар взял Прокопия под локоть, тот, конечно, досадливо оттолкнул его. Еще чего!

– Не, Прокопий, ты мне только моргни, и я уведу весь этот дурдом… они что, решили тут поселиться? – шептал младший дед старшему на ухо.

– Дурень ты молодой, хоть и дед. Я ж живым себя чувствую. И я точно знаю, что это ненадолго…

– Ээ… Прокопий, ты недооцениваешь этих женщин. Ты знаешь, как они тебя называют?

– Ну и как они могут меня называть? – Прокопий вздернул косматую бровь.

– Они называют тебя «старший дед». – Прокопий хмыкнул. – Ты понимаешь? Они ведь не ради двух дней создали эту иерархическую систему. Они тебя включили в свою стаю – теперь не вырвешься!

Прокопий сиял.

Нет, точно надо выяснить, что у него с родней…

Мужчины замотали пищевой пленкой гипс, и впервые за долгое время старый грек принял полноценный душ. Макар стоял под дверями, прислушивался: ну, мало ли… в последнее время он только и прислушивается… Устал стоять, сел на пол, уперся спиной в стену. Пришла Лила, протиснулась у него между колен, мордочкой сунулась прямо в лицо, щекотно подышала, фыркнула фонтанчиком брызг.

– Фу на тебя, Лила! Ты тут уже освоилась, я смотрю, ходишь везде.

Прокопий вышел из ванной комнаты, сияя, словно медный грош. Побрился и приклеил к порезам клочки туалетной бумаги. Макар смотрел на этого старого человека, и у него перехватывало горло – он так давно потерял родителей. Он не видел своего отца старым, не разговаривал с ним на равных, не ухаживал за ним, не был опорой.

Оказалось, что Прокопий может обходиться дома без костылей, он перестал бояться наступить на пятку, придерживался за стену или перила и очень бодро ковылял. Чистые волосы подсохли и встали вокруг головы пушистой гривой. Это было так непривычно и оттого смешно, что все вместе сфотографировались на память.

Весело-то весело, но надо бы и честь знать и своими делами заняться. Дел было невпроворот:

Маше с Яном бежать до жары на море – смывать карантинную бледность.

Макару, хоть и поздно, идти на базар – кормить-то всех чем?

Ларисе… да уж найдет она чем заняться! Не беспокойтесь!