Синева

10

Нежная, бледная девочка с младенцем на руках стояла за стеклом и смотрела на них испуганными серыми озерами. Лариса подошла, назвала всех членов семьи, включая собаку. Девочка ответила: «Стефания», – отвернулась и села на койку. Она склонилась над ребенком, перекинула за спину, собранные в хвост каштановые волосы, улыбнулась малышу, заговорила, загукала. Потоптались и разошлись, только Лила бегала вокруг бокса и стучала лапкой по стеклу. Решили, что с новой гостьей контактировать будет Маша – ближе по возрасту, может, и общие темы найдутся. Маша отнесла Стефании покрывало и пару яблок. Та вскинулась от неожиданности, когда приемный отсек пришел в движение, подлетела к окну:

– Что?

– Можно сделать штору из полотна и открываться, когда захочется общения или попросить что-то. Там еще яблоки. Ты хочешь есть?

Девушка покачала головой, уложила ребенка и сразу занялась созданием барьера от любопытных. Вот что с ней делать? Позвонили в службу поддержки, там ответили: ждите, скоро подъедет человек.

Они тут не напрашивались вообще-то!

Маша быстренько собрала Яна и совершенно счастливая убежала на пляж.

Макар потоптался возле жены, обошел сад, полежал в гамаке, выглянул за ворота – ага, стоит какой-то парень в камуфляже с кобурой на поясе. Видимо, город защиту предоставил. Тот еще охранничек – привалился к ограде, травинкой в зубах ковыряется, смотрит видео в телефоне, гогочет. На Макара глянул, отсалютовал: привет, хозяин!

И тебе привет.

Макар поднялся в свой кабинет, покопался в книгах, альбомах, ни на чем не удалось сосредоточиться. Что за мышь бледная у них поселилась, как себя с ней вести, что от них ожидают вот в этом конкретном случае? А главное – опять встает вопрос безопасности.

Лариса гладила и смотрела какой-то свой бесконечный сериал. Лила дрыхла на диване. Макар посмотрел на них, взял бутылочку холодненького пивка, развалился на диване – выходной, как он есть выходной! Крышечку хлопком открыл, из горлышка.... пш-ш-ш-ш… белая плотная пена по стеклу, по пальцам, он ее хлюп-хлюп, а она все равно на пол – шлеп!

А Лариса:

– Я тебя сколько раз просила открывать бутылку на кухне и наливать в стакан?!

Лила со сна подпрыгивает – гав-гав, что за шум, а драки нет? И тут им прямо в дверь гостиной кулачком стучат.

– Сорри! Сорри! Айм Марта!

Хай, Марта! Какими судьбами?

Вот так появилась Марта, она же человек, обещанный службой поддержки. Она была рыжей, как старая начищенная медь, и у корней поднятых волос отсвечивало мшистой зеленью. Парик с памятника сняла старушка… А нет, не старушка, просто худощавая женщина с бледной, тонкой, прозрачной, с голубыми венками кожей.

– Я тетя Стефы. Мы с ней вместе, но меня с карантина отпустили сегодня утром, а она еще поживет у вас. Сказали только, на таких условиях мы можем остаться на острове. Вы не против? Да, мне говорили. Я успела заселиться в общежитие и приготовить еду для Стефы. Можно передать?

– Марта, вы не переживайте, все хорошо. Мы вашей племяннице предложили еду и другую нашу помощь, но она от всего отказывается и не хочет общаться.

– Это на нее похоже. Да, она такая. Так можно я передам еду? Она же ничего не ела еще, а ей малышку кормить.

Проводили Марту к боксу, показали, как работает кювет. Ее банка с супом не проходила в отверстие. Вернулись в дом, отлили порцию в контейнер, остальное обещали хранить в холодильнике и выдать по первому требованию. Марта казалась слегка перевозбужденной и взвинченной, в то время как Стефа находилась в ненормально апатичном состоянии: на тетку она отреагировала сдержанно-безразлично, слушала торопливую речь родственницы, кивала, отвечала междометиями, неохотно поднесла к стеклу рыженькую пухленькую девочку месяцев четырех. Кроха пускала слюни, улыбалась розовыми деснами, дрыгала ножками, ручками, тянулась к тетке – образчик оптимизма. Молодая мать все время старалась присесть или опереться обо что-нибудь. Потом начала деловито перечислять: памперсы, присыпку, по чистой бутылочке под воду на каждый день… Остановилась. Нет, принесите блокнот, ручку и скотч – буду писать списки, приклеивать к стеклу, а вы фотографировать и отправлять тете. Это она уже Макару с Ларисой. А что, ведь может, если хочет – вполне живая и структурно мыслящая девушка.

Пригласили Марту выпить чаю, а она:

– Нет-нет, я должна немедленно все купить Стефочке, это же малышке надо.

– Так я отвезу, я тут абсолютно ведь все знаю! – выступил Макар, а ему опять:

– Нет-нет, у меня каждый день проплаченное государством такси на два часа, я спешу.

– Так, может, после?

И снова:

– Нет-нет, не хочу обременять…

Что за ускользающие люди такие?

И спросить ничего толком не успели.

И про женщин ничего не понятно. Рыжая кровь… Англичане, ирландцы, шотландцы? Английский явно родной…

Они быстро приспособились к новой действительности: минимум внимания постоялице, пересылка списков вечно куда-то бегущей Марте, походы к морю – никогда всей семьей, но до чего приятно снова распоряжаться своим временем.

Ян к боксу почти не подходил – ничего интересного, – если только ему не хватало внимания Лилы. А Лила-то, Лила, как ей нравилась эта малышатина! Девочка предпринимала первые попытки ползать – отжималась на ручках, ужиком, на пузе подбиралась к стеклу, поднималась на четвереньки, всегда улыбчивая и счастливая. В этом качестве они с Лилой совершенно совпадали. Обе крепенькие, четырехлапые, жизнерадостные, и наблюдать за ними было чрезвычайно уморительно – то прижмутся моськами, да и лизнут с двух сторон прозрачную стенку, то перестукиваются, то разговоры у них какие-то свои. Ну и конечно, способность засыпать «на излете»: только вроде сидели – и раз, две сладкие храпунцели. Стефа к Лиле тоже благоволила и, кажется, была рада этой живой игрушке.

Все время, когда малышка не спала, покрывало было отдернуто – солнечный свет раскладывал мозаику на полу бокса и играл с золотыми волосами девочки. Очень много времени мать уделяла занятиям с дочерью – Марта привезла им стопки разнообразной литературы для чтения и развития. Стефа брала девочку на руки, листала разноцветные книжки, водила пальцем по картинкам, рассказывала, а та хлопала сверху ладошкой: «А!»

Стефа обклеила предметы в их маленькой комнатке карточками с буквами. Ка – кровать. «А!» – отвечала детка. Бэ – бутылка, че – чашка, и все равно: «А!» Но мать не сдается, она считает: «Две ножки у моей сладкой девочки, пять пальчиков на ручке…» – «А! – И снова: – А!»

Зачем это все?

Но им вдвоем было нескучно, казалось, у них есть все что нужно. Проходишь мимо – приветливо махнул рукой, умилился и занимайся своими делами.

Маша понаблюдала за их уроками, покопалась в кладовке, принесла две игрушки с бусинами на толстой проволоке, окошками, фигурками.

Стефа отреагировала моментально:

– Покажи! Класс! Дашь?

Перекинулись еще парой фраз. И у Маши появилось некоторое ощущение избранности, после Лилы, естественно.

– Эй! Хозяин! К тебе пришли! – Веселый охранник заглянул во двор.

– Прокопий! Заходи, заходи! Сейчас я тут… – Макар возился с насосом и пока никак не мог бросить начатое.

Прокопий аккуратно, чуть заметно, но все же еще хромая, шел через двор, Лила нетерпеливо прыгала вокруг него. Посмотрел в сторону гостевой зоны, поднял руку в приветствии, заметил, как Лила уже перед боксом стелется по траве, увидел сияющую малышку внутри на полу, расплылся в улыбке, свернул к ним. Согнулся клюкой: ути-пути… Оперся рукой о стенку, крякнул и сел на землю, склонился над мелкими живчиками – болтает, жестикулирует… Стефа присела к ним за компанию – оживленно пообщались. А потом Прокопий встал, да и ушкандыбал восвояси.

– Кажется, мы теряем деда… – Машка наклонила голову к плечу, наблюдая за этой идиллической картиной. – А чего он приходил?

– Кто знает, кто знает… Соскучился, может. – Макар продул фильтр, залез веточкой внутрь, поковырял. – Пришел, отвлекся, забыл. Старый же. Зайду вечером, спрошу.

Нравится, да, когда кто-то в чем-то тебе уступает, подсвечивает твой успех, твою молодость, твою уникальность? На фоне Прокопия Макар ощущал себя мальчишкой, и ему было очень приятно чувствовать, как послушно его тело, как многое легко ему дается… Трудно понять, как ты счастлив, если нет ничего, кроме счастья.

А дед Прокопий чего-то себе знал и ни в чьих диагнозах не нуждался. Вернулся минут через тридцать, от самых ворот потрясая прозрачным кулечком с четырьмя неказистыми, зелеными яблочками, и пальцы узловатые топырит.

– Четыре! Четыре, как велено! И мытые! – кричит, приближаясь к боксу.

Стефа стоит смеется. (Смеется!) А следом вбегает Марта и тоже вся в удивлении: Стефа смеется? Глазами круглыми на Макара смотрит: это вообще кто?

Да, машет Макар рукой в ответ, просто дед, всей Островии дед.

Машка, руки в боки, наблюдает с крыльца, губу покусывает.

– Что, Маш, смотришь? Ревнуешь? – не удержался от иронии Макар.

– Еще чего! – фыркнула та.

– Дети и старики на одной волне. Ну и мамочки следом…

– А Ян – не дети?!

– У Яна скорость уже другая, он так мельтешит, что дед на нем сфокусироваться не успевает. Ха-ха! Да зайду вечером, разговорю.