Солнце гигахруща (Том 1. Том 2)

28. На пути в Содружество

Ячейка за ячейкой, блок за блоком, этаж за этажом они шли сквозь гигахрущ, не считая времени и пройденного расстояния. Содружество было где-то там впереди и это единственное, о чем по пути думал Михаил. Ему не было интересно, что творится в других блоках и этажах, если это не представляло опасности. Опыт бывалого разведчика, обходчика и проводника подсказывал ему, что задаваться вопросами о тьме было чревато. Андрей же, будучи в какой-то мере пионером этих бесконечных пространств, постоянно думал о том, что он видел или слышал от Михаила, либо о том, что издавало звуки и запахи где-то там, куда не проникал свет фонаря. В голове был целый рой мыслей, которые наслаивались одна на другую, мешались, заставляли размышлять до одури. Иногда возникало ощущение нереальности происходящего — Андрей ловил себя на том, будто проснулся и оказался посреди неизвестного нечто. В другие моменты он наоборот словно засыпал и оказывался во сне, где приходилось бесконечно идти, и не было ни конца, ни края этим пыльным безлюдным коридорам.

Они шли весь день без остановок и перерывов. Таблетки делали свое дело — притупляли чувство голода, усталости, заставляли передвигать каменеющие от усталости ноги. Ближе к вечеру Андрей попросил еще одну, но Михаил лишь мотнул головой. Когда они очутились за гермодверью заброшенной (или никогда не используемой) ячейки, Михаил скинул сумку, медленно опустился на чью-то кровать и облегченно выдохнул. Достав консервную банку, он вскрыл ее ножом и принялся потреблять содержимое, используя нож в качестве ложки. Андрей в это время лежал и потирал мышцы на ногах.

— Ты чего не ешь? — спросил Михаил.

— Я пока не голоден.

— Голоден-не голоден, а есть надо. Доставай концентрат.

Превозмогая усталость, Андрей принял сидячее положение и тупо уставился на вещмешок, до которого было лень тянутся. В то время, как его проводник успел окончить одну банку и открыть вторую, Андрей просто сидел на краю койки. Он все думал о том, что тревожило его разум во время похода и думал, как будет логичнее начать разговор.

— Как часто здесь бывают самосборы? Я о серой зоне говорю.

— Как и у нас на обитаемых этажах, — ответил Михаил. — Никакой разницы нет.

— Я просто подумал… — он остановился. — Здесь же нет ликвидаторов, которые уничтожают последствия самосбора, так?

— Ну?

— Я думаю за все эти циклы и гигациклы серая зона должна была бы уже превратится в сплошной сгусток черной слизи и кишащих монстров. Почему здесь все пусто?

— Черную слизь либо едят, либо она сама высыхает, — безэмоционально ответил проводник. — А монстры разбредаются кто куда.

— И что потом?

— Умирают рано или поздно. Или живут какое-то время, пока не натыкаются на тех, кто посильнее.

— Это вам в службе так объясняли? — никак не унимался любопытный Андрей.

— Нет, — он мотнул головой. — Ничего такого нам не говорили. Они вообще мало о чем говорили.

— Кто «они»?

— Руководство. Начальство. Партия.

— Вас совсем не учили?

— Учили, конечно, — Михаил кивнул с деловым видом, выковыривая еду из банки. — Как с оружием обращаться, виды монстров. Но о многих вещах ни слова.

— Почему так? Они же говорят нам о всяком в программах.

— Только то, что положено знать жителям.

— И рассылают информацию по стендам, — продолжал Андрей. — Даже самосборы предугадывают.

— Вот именно, что предугадывают. Гадают то есть, — Михаил недовольно поморщился. — Ничего конкретного они не знают. А только делают вид.

— Зачем?

— Чтобы власть сохранить, конечно же. Создают видимость того, что знают, что делают и куда нас ведут. А на самом деле здесь внизу, — он обвел рукой бетонные стены, — иногда все более понятно, чем там наверху.

— Ты их не любишь?

— Кого? — Михаил оторвался от еды.

— Ну этих, которые сверху. Партию. Партократов.

— За что мне их любить? — он криво ухмыльнулся. — Пока мы здесь штаны на заднице рвем, чтобы банку тушенки себе позволить, они наверху там жируют. Тебе они что ли нравится? — не глядя на собеседника, спросил Михаил.

— Нет, — он несколько секунд подумал. — Тем более, после встречи со Звездиным. Но мой бригадир, скажем, всегда с таким уважением о них отзывается. Говорит, что они нашу жизнь лучше делают.

— Кому как, видимо, — Михаил продолжал поедать содержимое банки. — Не припомню, чтобы они мою жизнь сделали лучше.

— Ты был там наверху?

— Нет, конечно, — проводник усмехнулся. — Туда черни вход закрыт. Там местечко для лучших из лучших.

— Этот партократ Звездин, которого я встретил, не был похож на лучшего из лучших. Только разве что толстый он. И в костюме.

— А я тебе о чем? Отожрался на мясе.

— Думаешь, они его часто едят?

— Конечно. У них там свои мясофермы. И едят они не консервы, как мы, а свежее мясо.

— Это ты сам видел?

— Нет, но говорят. И охотно в это верю.

Они некоторое время молчали, пока Андрей вновь не заговорил.

— Ты говорил, что партия уничтожает чернобожников, потому что те претендуют на власть. А с Содружеством что? С ними они тоже воюют?

— С ними нет, никогда такого не слышал. Они слишком далеко и, судя по агентурной работе, не стремятся распространить власть в обитаемых блоках.

— Почему?

— Ты знаешь, кто живет там? — Михаил обратил на него пристальный взгляд.

— Мутанты.

— Общался когда-нибудь с ними?

— Только с этими… чернобожниками. В Содружестве тоже все такие уроды?

— Сложный вопрос, — он мотнул головой. — Я там не был. Но мутант может выглядеть как самый обычный человек — без черных пятен или щупалец. Но он мутант.

— А ты общался с ними?

— Было дело. По службе. Устраняем самосбор, обходим ячейки и где-нибудь попадается мужчина или женщина — ведет себя странно, смотрит будто сквозь. А потом оказывается человек попал под самосбор и мутировал.

— Как вы это понимаете? — Андрей нахмурился. — Если внешне никаких перемен нет. Если без черных пятен и щупалец…

— А ты пообщаешься, сразу поймешь. В них пропадает человечность что-ли. В гигахруще все только и думают о том, как бы себе мяса достать или ковер в ячейку. Или занавески, — Михаил вновь посмотрел на собеседника. — А мутанты — нет. Им до этих мелочей никакого дела нет. И даже не притворяются. Как бы выше оказываются привычных нам дел. Потом начинают забывать про порядок, дисциплину, субординацию. Подчиняться не хотят.

— В этом и заключается вся мутация?

— Конечно, нет. Мутации приводят к изменению физиологии, мышления. Иногда появляются способности, немыслимые для простых людей.

— Читать мысли? — спросил Андрей, затем добавил. — Или передавать мысль на расстоянии?

— Вроде того, — он кивнул и сделал глоток. — Или бежать без устали несколько часов. Или поднимать других людей, словно те весят килограмм пять.

— Что вы с ними делали в службе?

— Задерживали. Доставляли в блок изоляции.

— А потом? — ему почему-то было страшно из-за ответа, который он ожидал услышать.

— Как обычно с изолированными — либо коррекция, либо утилизация.

— Их получилось корректировать?

— Нет, мутация необратима.

— Значит всегда утилизация?

— Наверное, да, — Михаил призадумался и через несколько секунд добавил. — Точно не могу сказать, конечно. Я никогда не видел их после помещения в изоячейку. Что с ними делали дальше, мне точно неизвестно. Там другой отдел этим занимается.

Андрей сидел молча две минуты, представляя себе бедных мутантов, неотличимых от людей, которых умерщвляли просто потому, что тем не повезло оказаться под самосбором.

— Почему так? Зачем утилизировать? Тебе не кажется это… — он пытался подобрать слово, — бесчеловечным.

— Учитывая то, что они перестали быть людьми — нет.

— Но ведь ты сказал, что внешне они неотличимы от людей, — он вспоминал о сыне. — Зачем их утилизировать? Почему не оставить жить?

— Я же сказал, — недовольно поморщился Михаил, — они нарушают порядок. Попробовал бы ты с такими трубы производить у себя на заводе, понял бы, о чем речь.

— Можно ведь просто их отпустить…

— Так может и отпускают, — перебил его проводник. — Мне точно неизвестно. Учитывая то, что мутанты по сути сколотили свое государство на просторах серой зоны, может их провожают до границы, а там они как-то сами.

— Мой сын убежал, — задумчиво произнес Андрей. — Видимо, боялся, что его утилизируют.

— Тебя, кстати, тоже подозревали в мутации, скорее всего, — Михаил проигнорировал то, что сказал собеседник. — Там, конечно, написали, что у тебя психическое расстройство на фоне потери сына. Но, судя по моему опыту, это по факту подозрение в мутации.

На полминуты ячейка погрузилась в тишину.

— Значит, меня тоже могли…

— Конечно, — спокойно ответил Михаил. — Если бы продолжил дурить, то да.

Они вновь замолчали. Проводник в это время достал из мешка очередную бутылку с алкоголем, открыл ее и сделал несколько глотков. На этот раз Андрей был настолько погружен в мысли, что даже не заметил этого.

— Ты мне сказал там, что не всё то человек, что с руками, и не всё то монстр, что с щупальцами, — вспомнил Андрей. — Что ты имел ввиду?

— То и имел, — собеседник пожал плечами. — Что не надо стрелять во всех подряд бездумно.

— Странно, — произнес Андрей.

— Что странно? — заинтересовался Михаил.

— То, что ты сказал — странно.

— Почему это? — он отпил из бутылки.

— С одной стороны, ты говоришь не стрелять сразу в тех, кто не выглядит как человек. С другой, равнодушно относишься к судьбе мутантов, которых задержали в общежитие.

— Нет в этом никак странности, — тут же ответил мужчина и тут же добавил. — Но мне лень тебе это объяснять. Я устал.

После нескольких минут молчания Андрей вновь нарушил тишину своими вопросами.

— Когда мы придем к Содружеству, — начал он, — как мы туда попадем? Пройдем охрану и вообще? Думаешь, они поймут, что мы — не мутанты?

— Я думаю, проблем не будет. — коротко ответил проводник.

— Почему?

Михаил громко вздохнул и приложился к бутылке. Андрей только в тот момент заметил, что его собеседник вновь налегает на серебрянку и понял, что дальнейший разговор вряд ли будет складываться нормально.

— Потому что они мутанты, а мы — люди. Главное руки подальше от оружия держать.

— Думаешь, легко там будет найти Колю?

— Не знаю, — он безразлично пожал плечами. — Может быть.

Его поведение и взгляд становились замедленными, поэтому Андрей, так и не приняв концентрата, вновь лег на кровать, думая о сыне. Ему на грудь упала таблетка, которую кинул проводник.

— На-вот, прими. Чтобы уснуть быстрее. Завтра встаем в шесть. Снова идем весь день.

На душе было тяжело от мыслей о мутантах и сыне, которого могли утилизировать, будто тот был отработанным материалом. К своему неприятному удивлению, Андрей вдруг стал понимать логику Михаила и ликвидаторов, какой бы бесчеловечной на первый взгляд она не была. Оправдание приходило на ум само собой, но он пытался отмахиваться от него как от канализационных мушек.

Следующие сутки вновь прошли в бесконечных лабиринтах гигахруща. Шли они молча и даже когда останавливались, ни о чем не разговаривали. Михаил лишь делал свое дело, а Андрей был полностью занят мыслями о том, что им предстоит. Чувство радости от скорой встречи с сыном могло тут же уступить место безысходности. Та в свою очередь сменялась надеждой, которую вскоре замещала тянущая тоска. Темные глубины гигахруща отзывались своими привычными криками, стонами, стуком и шелестом. Михаил профессионально огибал опасные места. За день ходьбы они дважды уклонились от самосбора, чувствуя едкий запах и замечая розовую пыль вдали на конце луча фонаря.

Уже под вечер случилось то, что путники и ликвидаторы запоминают на всю оставшуюся жизнь. Быстро шагая по очередному коридору, они оба почувствовали легкую вибрацию и странный гул вдали.

— Что это? — пренебрегая правилами, спросил Андрей.

Михаил сначала не ответил. Они дошли до ближайшей лестницы, где проводник прислушался к тому, что происходило на других этажах.

— Кажись, там наверху железнодорожная ветка.

— Поезд?! — удивленно уточнил мужчина.

— Хотя мы вроде должны быть еще далеко от нее.

Вибрация и гул вскоре пропали и путники шли в полной тишине. Очень скоро Андрей вдруг поймал себя на мысли, что и гигахрущ погрузился в небывалую тишину. Не было слышно ничего, что обычно тревожило людей.

В какой-то момент Михаил, видимо, тоже это понял и остановился. Они оба, чувствуя напряжение, пытались определить хоть малейшие признаки жизни вокруг, но совершенно ничего не было слышно. Они словно попали в какой-то пузырь. Ни говоря ни слова, Михаил пошел дальше, но уже медленнее и осторожнее. Следуя примеру проводника, Андрей, упер приклад автомата в плечо и периодически оглядывался. Они ощутили странный едкий запах. Он совсем не был похож на самосборный, но, попадая в нос, заставлял их морщиться. Один за другим они одели противогазы.

Андрей не сразу обратил внимание на то, что заметил Михаил. Лучи фонарей, рассекающие тьму, вдруг стали в ней таять и становится все короче и короче. Андрей вздрогнул, осознав это, но не решился ничего спрашивать у более опытного проводника. Аккуратно переставляя ноги, они старались не издавать ни единого звука. Коридор обрывался тьмой, в которой ничего не было видно. Метров за двадцать до конца, они оба заметили рваный бетон с торчащей оттуда арматурой. Вдали, во тьме что-то блеснуло. Чем ближе к краю они приближались, тем все более напряженно они шли. Михаил повернулся и несколько секунд рассматривал пространство за ними. Затем опустил автомат и, оперевшись на стену, прошел последние три метра. Через несколько секунд так же поступил Андрей, который чувствовал, как у него перехватывает дыхание.

Стоя у самого края, они освещали пустое пространство светом, казалось бы, мощных фонарей, которых здесь явно не хватало. Перед ними пролегал идущий по диагонали огромный тоннель, стены которого пестрили внутренностями жилых ячеек, коридоров, лестниц, трубных стояков и шахт вентиляции. Они разглядывали оборванные конструкции из бетона и металла. Андрей впервые видел гигахрущ вот так, со стороны, будто препарированное животное на хирургическом столе. Таким видом гигахрущ угнетал своим величием и размахом. Света фонаря едва хватало, чтобы увидеть противоположную сторону тоннеля, а то, что лежало справа и слева, тонуло в непроглядной тьме. Было слышно, как Михаил сухо сглотнул, рассматривая внутренности гигахруща. На смену всеобъемлющей завороженности постепенно стал приходить ужас от мыслей о том, кто или что могло проделать такую громадную дыру.

Будто услышав знакомую эмоцию, из глубины гигахруща нечто издало то ли рык, то ли стон. Шедший из самых черных далей, он звучал сначала будто жалобно или недовольно, но быстро становился громче и громче. Жалобности и недовольства совсем скоро не осталось. Все, что можно было описать человеческими эмоциями исчезло. Его и ором то было нельзя назвать, ни криком, ни стоном. Это просто был мощный гул, которым Нечто давало о себе знать всему гигахрущу. Этот звук был насколько сильным, что с оборванных панелей бетона посыпались камни и пыль. Путники чувствовали, как их накрывает леденящим ужасом от этого звука, ноги стали ватными. Непроизвольно, они сделали несколько шагов назад.

Внезапно стало тихо. Гигахрущ вновь погрузился в молчание. Но страшный гул еще некоторое время стоял в голове путников. Они оба застыли на месте, не решаясь ничего делать. Руки и ноги отказывались двигаться. Михаил и Андрей стояли так неизвестно сколько, переживая встречу с неизвестностью. Наконец, проводник медленно повернулся к напарнику и несколько секунд смотрел на него молча. Ничего не говоря, он еще раз осветил громадный тоннель, развернулся и тихо пошел назад.

Через метров пятьдесят он остановился, чтобы снять с себя противогаз. Когда Андрей закончил со своим, они встретились взглядом. Михаил глядел на него ничего не выражающим лицом. В глазах его не было страха, лишь пугающая пустота, словно могущественный крик из глубин гигахруща забрал все, что у него было внутри. Тихим шепотом, стараясь не потревожить Нечто, он обратился к спутнику.

— Вот тебе и Великая Хтоня.