Солнце гигахруща (Том 1. Том 2)

44. За что вы меня ненавидите?

Вновь стало неспокойно — поднялся ворох отдельных обсуждений.

— Товарищи! Товарищи! — Звездин встал и оглядел зал. — Прошу вас сохранять порядок собрания! У вас будет время обсудить услышанное!

Хотя Звездин казался Андрею железным авторитетом, бурные разговоры затихли не сразу. Партократ оглядел всех присутствующих и, не дожидаясь абсолютного порядка, опустился на свое место.

— Ученые, — с доброй улыбкой на лице произнес тот и махнул рукой.

Вскоре в зале вновь стало тихо и эти воспользовался Андрей.

— Вы знаете, почему возникают монстры? Слизь? Туман? Шорохи?..

Он перечислял все самые распространенные последствия самосбора и хотел назвать еще один, но Наталья Георгиевна тут же стала отвечать на его вопрос.

— У нас опять же нет определенного мнения на этот счет. Если избегать детального разбора существующих теорий и привести их к определенному знаменателю, то… — она задумалась на несколько секунд. — В общем, фрактальные волны создают пространство или объекты на основе уже имеющихся, внося при этом в них определенные изменения. Изменения эти тоже не возникают из ниоткуда, а являются последствием взаимодействия разных волн. Первое соединяется со вторым и возникает нечто третье. Скажем, кальмары, или, вернее сказать, люди-осьминоги, возникли на основе двух живых организмов — людей и осьминогов. Фрактальные волны взяли у первых основу в виде тела, но полностью поменяли организм, добавив к человеческому телу элементы и природу осьминогов.

— Кто такие осьминоги? Не слышал о них, — признался Андрей, вспоминая пособия ликвидаторов.

— Это такие животные из прошлого мира, — вступил в дело Звездин. — Большая склизкая голова с парой глаз и восемь щупалец. Жили в водных пространствах и отличались удивительными способностями, в том числе интеллектуальными. Один военный институт, расположенный рядом с НИИ альтернативной энергии, занимался изучением этих животных с возможностью дальнейшего их использования в военных целях.

— Да, все верно, — продолжила ученая. — После аварии все осьминоги умерли по причине банального голода. А вот их части остались жить в самосборе, — она вновь замолчала. — Так о чем я говорила?

— Об эволюционных процессах, — напомнил Звездин.

— Да, точно. И все живые организмы или, вернее сказать, их элементы или образы взаимодействуют друг с другом во фрактальных волнах самосбора и появляются в нашем мире при накоплении определенной критической массы. Происходит непрерывный процесс изменения. Поэтому твари становятся больше, опаснее, умнее.

— Вы Андрею Викторовичу о черной слизи расскажите, — послышался чей-то голос из зала. — Тем более, это ведь ваша теория.

— Да, все верно, — она смущенно улыбнулась.

— Так что такое черная слизь? — спросил Андрей.

— Есть такой научный принцип о том, что ничего не приходит из ниоткуда и не уходит в никуда. Хотя Бауман, Сакадзе, а затем и Победоносцев смогли пошатнуть этот принцип, создав неевклидовы фрактальные пространства. Но дело в том, что самосборы, как результат появления подобных пространств, включает в себя черную слизь и я предположила, что она является компенсатором в ответ на появление фрактальной материи. То есть уравнителем в неевклидовых пространствах, где материя может бесконечно множиться. Дело в том, что мы подсчитали массу черной слизи после появления самосбора и пришли к выводу, что ее хватает ровно настолько, чтобы избавиться от остальных активных или полуактивных элементов. Скажем, если собрать всю слизь после конкретного самосбора и заполнить ею бассейн или ванну, то ее хватит ровно на то, чтобы, скажем так, переварить всех чудовищ, грибы и нейтрализовать дисперсные проявления в виде тумана, например. Хотя это, конечно, невозможно в естественных условиях, но мы считаем, что самосборы и их последствия регулируются таким образом. Я бы даже сказала, что весь гигахрущ, как относительно замкнутая экосистема, саморегулируется через черную слизь.

— Наталья Георгиевна, вы недоговариваете, — с улыбкой произнес Звездин.

— Почему? — искренне удивилась она. — Я что-то забыла?

— Конечно. Ведь ваша теория в том числе касается и конца этого мира.

— Ну она опять же голословная, — ученая вновь посмотрела под ноги.

— И все же? — мотивировал ее партократ. — Андрею Викторовичу будет полезно это знать.

— Как один из вариантов развития нового этапа самосборов я предположила тотальное залитие или увеличение объема черной слизи, которую станет тяжело перерабатывать. Понимаете, люди ведь тоже являются продуктами фрактальной сущности.

— Как это? — остановил ее Андрей. — Ведь люди… Они же пришли из того мира. Разве нет?

— Это правда, но относительно ограниченное количество. Сейчас только по приблизительным подсчетам в гигахруще может обитать до двадцати миллиардов людей. Это самые скромные подсчеты. И абсолютное большинство — это продукты фрактального воспроизводства.

— Но ведь это в других секторах? Почему черная слизь должна залить наше общежитие. Ведь наш сектор — нулевой, — сказал Андрей и вдруг почувствовал едкие сомнения.

— Так ведь у нас тоже полно людей, которые появились в результате первичных трансформаций зарождающегося мира. Или тех, которые мы воспроизвели в ФУПах.

Андрей открыл рот от удивления и стал переводить взгляд с выступающей на партократа.

— Вы копируете людей? Зачем?

— Чему здесь собственно удивляться, Андрей Викторович? — растянувшись в улыбке, спросил Звездин. — Конечно, мы их копируем. У нас в иные сутки бывает до сотни погибших в результате самосбора или по другой причине. Если б мы не стали использовать ФУПы для воспроизводства населения, то наше общежитие к данному моменту уже стояло бы на грани вымирания. Примеры других секторов тому подтверждение.

— Так вы поэтому мешаете людям… — Андрей остановился, думая, как продолжить. — Переезжать. И менять работу.

— Да, конечно. Хотя не только. Тут несколько факторов.

— Мне не стоило об этом говорить, да? — виновато спросила Наталья Георгиевна.

— Нет-нет, что вы! — Звездин успокаивающе помахал рукой. — Андрей Викторович должен знать все, что знаем мы, — он подмигнул гостю НИИ.

В голове вдруг закружились мысли — сначала одна, затем целый ворох — и Андрей почувствовал, как быстро теряет спокойствие. У него даже закружилась голова.

— Так это значит… Получается, что в другом секторе есть мой сын? Значит, их там много?

Он посмотрел на выступающую, но та перевела взгляд на Звездина, не понимая, о чем идет речь.

— Да, все верно, — ответил партократ. На этот раз серьезно. — Там может быть целая сотня копий вашего сына в различных секторах гигахруща. Где-то он будет повыше, где-то пониже, где-то с другим цветом глаз. Я, кстати, еще сильнее взволную вас, но где-то там может быть ваша супруга. Живая. Целая и невредимая. Но тут мне стоит вас сразу разочаровать. Как правильно упомянул Игорь Сергеевич, в других секторах живут точно такие же люди, как мы, но совсем другие. Николай в секторе ноль-ноль-один будет лишь внешне вашим сыном. И, кстати, у него есть свой отец, которого тоже зовут Андрей Викторович. Поэтому не обольщайтесь. И не тешьте себя надеждами. Ваш сын погиб. Его забрал самосбор.

Присутствовавшие на собрании наблюдали за тем, как меняется выражение лица Андрея. Некоторые даже подловили себя на мысли, что Звездин поступил неправильно, упомянув смерть ребенка. Возбужденная радость надежды постепенно сменилась подавленностью и скорбью в глазах. На несколько секунд в них вдруг загорелась непонятная искра и Андрей даже открыл рот, думая что-то сказать, но оглядел помещение и предпочел молчать.

— Я так понимаю, что мне можно продолжать свое выступление? — нарушила тишину женщина-ученый. — Тем более, мне осталось недолго.

Она еще минут двадцать делилась всем необходимым, что могло помочь Андрею войти в курс дела. И хотя он пытался слушать ее, в голове металась та самая мысль, которую он постеснялся озвучивать. Он все ждал, когда Наталья Георгиевна сама, может быть, дойдет до нее в своей речи, но этого не произошло. Когда она закончила свою часть и заняла свое место, Звездин встал и огласил обеденный перерыв. Собравшиеся стали подниматься со своих мест, попутно обсуждая вопросы науки о гигахруще. Андрей же повернулся к Наталье Георгиевне и выжидал момента, когда сможет с ней поговорить. Та собрала свои бумаги со стола и положила их в папку, затем направилась к выходу. Глядя на Звездина, который обсуждал что-то с парой ученых, Андрей незаметно от него последовал за женщиной. Он нагнал ее на ближайшем повороте.

— Наталья Георгиевна! — он схватил ее под локоть, чтобы та остановилась.

— Да, что такое? — она удивленно посмотрела на гостя НИИ.

— У меня к вам есть вопрос… — смущенно произнес Андрей.

— Так что же вы не спросили сразу? Я бы ответила сейчас, но голодна, честно признаться.

— Позвольте я провожу вас? Мой вопрос личного плана.

— Ну что же, тогда пойдемте со мной. Расскажите по ходу.

Радостный Андрей встал сбоку от женщины и последовал вместе с ней по коридору.

— Так что у вас за вопрос?

Теплые эмоции на душе моментально сменились смущением. Андрей столько раз объяснял суть проблемы, но каждый раз ужасно смущался.

— Мой сын пропал много циклов назад, — стараясь говорить негромко, начал мужчина. — Он открыл дверь во время самосбора. Но мне кажется, что он не умер. Потому что я слышал его несколько раз. Он приходил ко мне во время последующих самосборов. И мне кажется, что он не умер. Что он жив. Мой сын Коля разговаривал со мной. Не просто говорил, а отвечал на вопросы. Понимаете?

Женщина внимательно слушала Андрея, но когда тот закончил, он подняла на него удивленные глаза.

— Разве вы не слышали про иных? Ведь это один из классических вариантов. Погибший человек подхватывается фрактальными волнами и впоследствии его голос может звучать во время самосбора. Это обманка. Крючок, на который цепляют сентиментальных жителей.

— Я понимаю, да, — чувствуя дрожь в голосе, ответил мужчина. — Но понимаете, я не просто слышал его из-за гермодвери. Коля, мой сын, разговаривал со мной до самосбора. И предупреждал меня о его начале. И знаете… — он несколько секунд боялся озвучить ученому. — Я даже видел его.

— Видели, да? — его спутница взглянула на мужчина и поправила очки. — И как это было?

Поначалу Андрей шел молча, думая, что она принимает его за сумасшедшего. Они вышли на лестницу и стали подниматься. Спустя полминуты она взглянула на него снова.

— Ну? Вы что, не помните?

— Я помню, — он мотнул головой. — Прекрасно помню. Мы выдвинулись на самосбор. Я в составе отряда ликвидаторов. Мы уничтожали один самосбор, но он оказался веерным и нам пришлось отступать. Я услышал его голос. Он сказал мне дождаться его. Мой сын говорил со мной, понимаете? Я вызвался прикрывать отход и остался один на лестнице. Вот точно на такой же. Стоял там и ждал сына, — он указал рукой на площадку и взглянул на спутницу. Та, казалось, внимательно его слушала. — И началось такое свечение. Яркое, желтое. И в этом свечении появился мой сын. Я говорил с ним, как сейчас говорю с вами. И он рассказал мне о том, что сейчас… Как бы это сказать? Что он…

— Живет в другом мире? — предположила женщина.

— Да, точно. Что он живет в другом мире. И что там хорошо. Что там нет страданий, боли. Что он ничего не боится. И еще он сказал, что там его мама. Моя жена. Какой-то другой мир, более лучший. И мой сын там. Он пообещал прийти ко мне еще раз.

— Я понимаю, — она кивнула и указала на проход. — Нам сюда.

Они покинули лестницу и двинулись по коридору в сторону жилья Натальи Георгиевны. Она почему-то ничего не говорила.

— Что вы думаете об этом? — вновь заговорил Андрей. — У вас есть какие-то предположения? Где мой сын?

— Это очень интересный вопрос, — не глядя на него ответила женщина. — Но мне неудобно говорить на ходу. Я приглашаю вас к себе на обед. А заодно расскажу, что мне известно.

Мужчина поймал себя на мысли, что ощутил ту неописуемую радость, словно стал на один шаг ближе к сыну. И хоть он пытался отогнать это чувство, вспоминая слова Звездина, радость никак не хотела отступать.

Вскоре они добрались до ячейки Натальи Георгиевны. Жилое помещение казалось точной копией того места, куда поселили Андрея. Единственными отличиями были цвет ковра и наличие двух шкафов вместо одного. Он тут же вспомнил недавно прослушанное выступление. Хозяйка пригласила Андрея на кухню и они расположились за столом. Вскоре она поставила туда две тарелки с подслащенным концентратом и кружки с грибным чаем. Пока она молча ели, мужчина боролся с сильным желанием прервать обед своими вопросами.

Когда тарелки опустели, женщина отхлебнула чая и к счастью Андрея начала говорить.

— То, что вы поведали, мы слышали уже не раз. К сожалению, какому-либо научному анализу подобные истории подвергать невозможно. Это все остается на уровне личных рассказов, понимаете? — в ответ мужчина помотал головой. — Ну как вам объяснить? Мы можем собрать черную слизь и вычислить ее объем. А вот поговорить с призраками вернувшихся из небытия у нас не получается. Мы, конечно, имеем задокументированные рассказы очевидцев, но не более того. Я это все говорю к тому, что какой-то научно обоснованной информации здесь еще меньше, чем о том, что я говорила раньше. Вы понимаете?

— Понимаю. Теперь понимаю.

— Этим вопросом заинтересовался Патрушев. К большому сожалению, его здоровье дало слабину и он скончался вскоре после того, как стал размышлять по поводу таких встреч. Материал крайне ограниченный, честно признаться. И вам бы, конечно, поговорить с Патрушевым, но увы, — в голосе послышалась грусть.

— А вы что знаете? Где может быть мой сын?

— Совсем немного, — она сделала паузу. Затем вдруг поменяла тему. — Скажите, Андрей Викторович, вы меня не помните?

— Нет, — удивился Андрей. — Я должен вас помнить?

— Скорее нет, чем да. Я ведь работала в научном городке еще в том мире, до аварии. Правда не в вашем НИИ, но смежном. И Звездин даже показывал мне фотографию, на которой вы и я стоим среди других ученых.

— Значит, вы были на испытаниях в момент аварии?

— Нет. Конечно, нет, — она слабо улыбнулась. — Я работала в другом НИИ. И потеряла память наряду с подавляющим большинством всех тех, кого захлестнул ФУП. Все же удивительно, как Звездину и десятку других ученых удалось поставить на ноги всю работу. Ведь они восстанавливали и организовывали функционирование НИИ и в целом властных структур буквально с нуля. Я была одной из тех, кому очень оперативно восстанавливали память. И мы в первую очередь работали над тем, чтобы выявить причину сбоя. И по возможности устранить все те последствия, которые вы вызвали.

— Я? — глупо переспросил Андрей. — Вы уверены, что я?

— Конечно, вы, — спокойно ответила женщина. — Звездин ведь рассказал вам все.

— Рассказал. Но я ничего не помню. Тот мир я совсем не помню, — суетливо оправдывался Андрей.

— Успокойтесь, пожалуйста, — на ее лице вновь появилась слабая улыбка. — Я не обвиняю вас.

— Тогда к чему вы это все говорите? — нахмурившись, спросил Андрей.

— Я просто вспомнила первые дни этого мира. Когда старый мир вдруг рухнул, оставив нам лишь жалкие осколки прежнего. И мы порой сами могли выбирать, какие из них лягут в основу чего-то нового, — она погрузилась в воспоминания. Потом вдруг засмеялась. — Звездин — настоящий воинствующий материалист. Он запрещал какие-либо упоминания религии и разных идеалистических учений, потому что стремился построить этот мир на полностью научной основе. К его сожалению, был товарищ Кузнецов, быстро основавший свою собственную религию. Да и в других частях гигахруща стали появляться мистические учения. Такова, наверное, природа людей. Тогда Звездин и рассказал мне о том, что некоторые учения здесь, в гигахруще, самым удивительным образом повторяли религиозные учения из того мира.

Она отпила из кружки, которая становилась все холоднее. Андрей внимательно слушал рассказ женщины.

— Константин Павлович рассказал мне о тех, кто поклонялся человеку, которого прибили к деревянному кресту. Этот мученик по имени Иисус Христос рассказывал людям о том, что есть несколько миров. В одном люди живут временно и постоянно страдают, болеют, бояться. Умирают в муках. Этот был тот самый мир, в котором Иисус проповедовал свое ученье. Он говорил о том, что грешники попадут в еще более жуткий мир, где страдать придется бесконечно. Название тому миру — ад. Понимаете, к чему я? — она подняла уставший взгляд.

— Нет, честно признаться. Не понимаю.

— Иисус рассказывал еще о третьем мире, который он назвал раем, — ничего не поясняя, продолжила она. — Это то место, где нет ни боли, ни страха, ни страданий. Куда уходят праведники. И живут в том мире вечно, но уже пребывают в постоянном блаженстве, радости.

— Это же просто сказки. Такие же, как у Чернобога. Как это относится к моему сыну?

— Патрушев чувствовал, что близится его смерть и стал сентиментальным. Вспоминая ученье Христа, он стал задаваться вопросом, куда попадет после смерти — в ад или рай. Плохой мир или хороший, — она вдруг улыбнулась. — Как-то раз он стал рассуждать при мне, что в аду живут черти, чудовища, монстры. Там постоянно кипит смола на манер нашей черной слизи. И людей бесконечно сжигают за их грехи. Прямо как ликвидаторы сжигают мутантов. Старик Патрушев предположил, что мы уже в аду, значит ему только в рай. А я лишь в шутку сказала, что адом наше место быть не может, потому что черти приходят к нам очень ограниченно в рамках времени и пространства. Через несколько дней он разработал новую гипотезу и даже предложил сделать меня соавтором. Он предположил, что фрактальные трансформации происходят не только в трех привычных измерениях и четвертом временном. Но есть еще несколько измерений, существующих параллельно нашему, которые тоже являются продуктом ФУПа. Самосборы — это те критические моменты, когда фрактальные волны разных миров сходятся в одной точке. И таким образом возникают проходы, через которые существа из того мира приходят к нам. А мы, люди, можем попасть в другие миры через те же проходы. Скажем так, происходит взаимообмен.

— И что? — спросил Андрей, хотя чувствовал, к чему клонит собеседница.

— Если верить идеям Патрушева, то ваш сын ушел в лучший мир. Как вы сами сказали, туда, где нет боли, страха и страданий. Он живет в таком месте, о котором все мы можем только мечтать.

— Получается, он жив? — с надеждой в голосе спросил Андрей.

— Он жив вот здесь, — она вдруг ткнула его костлявы пальцем в грудь. — Он жив в вашем сердце. Но вот здесь, — он слегка постучала его по голове, — вы должны четко понимать, что вашего сына больше нет. В этом мире он умер.

— Значит, я могу попасть к нему? Если моя жена там, и мой сын там? — вслух рассуждал он, совершенно не понимая, к чему та клонила

— Вы? Попасть в рай? — она усмехнулась. — После того, как заточили двадцать миллиардов человек в бесконечном бетонном лабиринте?

— Но я не помню… — начал он.

— Перестаньте! — неожиданно грубо вдруг прервала она. — Просто подумайте о том, сколько хорошего и сколько плохого вы сделали за свою жизнь. И попытайтесь взвесить. Вот тогда и поймете, что вас ждет после смерти.

На кухне воцарилась тягостная неприятная тишина. Андрей сначала с неприязнью смотрел на старую женщину, но потом ему в голову стали прокрадываться мысли о собственных деяниях.

— Хотя будь моя воля, — начала Наталья Георгиевна, — я бы оставила вас здесь, в гигахруще, навечно. Но так, чтобы вы всегда были один. Чтобы вас всегда преследовали монстры и нужда. Чтобы вы каждый день и каждую секунду страдали оттого, что переживают все обитатели гигахруща. Но чтобы в то же время вы всегда ощущали близость сына и надежду, что он к вам вернется. Тешили себя мечтами, — она полминуты молчала. — Хотя это все уже так. Осталось придумать, как заставить вас существовать здесь вечно.

У него не было желания перебивать женщину, но Андрей чувствовал жуткую несправедливость из-за того, что на него навешивают всю ту дикость, что постоянно творилась в гигахруще. Ощущая кипящие внутри чувства, он думал было воскликнуть или даже закричать, что не помнил ничего из прошлого мира, и они не имели права его обвинять. Но почему-то не нашлось сил выдавить из себя хоть слово.

Наталья Георгиевна взглянула на часы.

— Через двадцать минут закончится перерыв. Вы сможете дойти сами?

Он молча поднялся и направился к выходу, чувствуя, как от переживаний кружиться голова. Уже стоя возле двери, он непривычно громко обратился к хозяйке.

— За что вы меня так ненавидите?

— В том мире у меня остались муж и двое детей, — донесся слабый голос хозяйки. — Которых я никогда не увижу. Так что, считайте, вам повезло.

— Почему?

— Потому что вы хотя бы изредка видите своего сына.

Безмолвный Андрей еще некоторое время стоял, держась за ручку, и думал о разговоре с женщиной. Затем открыл гермодверь и направился обратно в зал собраний.