Спутник бросает тень

22

Полковник Мервин, как всегда, улыбался. Только глаза у него были тусклые.

— Устал. Упрямый парень, ничего не скажешь. Отказывается выдавать связи. И при этом отнюдь не отрицает, что располагает ими.

— Вы можете мне дать кого-нибудь из своих переводчиков?

— Это ни к чему, Иванов отлично говорит по-английски. Акцент, разумеется, есть. Этого из русских не вытравишь. Я пойду с вами! Может быть, в разговоре с вами он нечаянно проболтается и я узнаю что-нибудь полезное для себя.

Иванов уже находился в специальной комнате для допроса с зарешеченными окнами и железной дверью. Тут же был детектор лжи с оператором.

Перед Муном сидел коренастый, плечистый человек со светлыми, выгоревшими волосами. Слегка скуластый, такой, каким Мун представлял себе русского.

Мун не хотел прибегать к детектору лжи, не очень-то доверяя этому прибору. Достаточно принять таблетку успокаивающего или хорошо владеть нервами — и он ничего не покажет.

Допрос шел туго. Иванов с абсолютно бессмысленным упрямством отрицал свою причастность к убийству Спитуэлла. Не помог и план города с крестиком на улице Ван-Стратена.

— Провокация! Подобной карты среди моих вещей никогда не было! Вы сами ее подкинули. Обычные подлые приемы, характерные для вашей капиталистической системы.

— Хватит! Хватит! — грубо оборвал его полковник Мервин. — Вы не на митинге. Спитуэлл убит из русского пистолета, и это был ваш пистолет.

— Почему же мой? А может быть, он сам привез его из Советской России?

Видя, что дело не подвигается, Мун дал знак оператору подсоединить детектор, желая за это время просто собраться с мыслями. Контакты и присоски давно уже опутали тело Иванова, а Мун все еще сидел, попыхивая сигарой, и, закрыв глаза, лихорадочно думал.

— Вот что! Ваши отпечатки найдены в квартире Спитуэлла! — Мун шел на явный блеф.

Мун не надеялся на успех. Но случилось неожиданное. Иванов, только что с такой заносчивостью отвергавший все обвинения, вдруг заговорил. От гордо поднятой головы, от благородного негодования не осталось и следа. Иванов сразу обмяк. Казалось, он только и ждал фразу Муна о найденных отпечатках, чтобы заговорить.

Узнав о «предательстве» Спитуэлла — так русские квалифицировали его показания на процессе Ротбахов, — они приговорили его заочно к смертной казни. В качестве исполнителя приговора был выбран Иванов. Выследив Спитуэлла, Иванов четвертого октября рано утром направился к улице Ван-Стратена. По дороге он купил газету. На Кладбищенской улице влез на дерево, по нему забрался на крышу, схватился за желоб, раскачался и впрыгнул в открытое окно. При его тренировке десантника это ничего не стоило. Попав в комнату, он закрыл окно и задернул шторы. Встревоженный шумом, Спитуэлл, разумеется, выскочил из ванны, схватил со стула револьвер, но было уже поздно. Иванов уложил его первой пулей. Затем захлопнул за собой дверь. На лестнице он никого не встретил. А там оставалась уже мелочь — сообщить, что задание выполнено...

Пока Иванов рассказывал, Мун смотрел на экран детектора, — зеленые линии мягко волновались, как зыбь от легкого ветерка.

— Между прочим, зачем вам понадобилось убить Спитуэлла именно из русского пистолета? — поинтересовался Мун. — Вы что, преднамеренно решили оставить свою визитную карточку?

Иванов не отвечал.

Мун взглянул на экран — зеленые волны плескались, приплясывали, сталкивались... Иванов почему-то нервничает...

— Вот так обстоит дело, сержант, — закончил свой рассказ Мун. — Что скажете?

— Ничего. Я не царь Соломон и не профессор Холмен. Если бы Иванов признался, что он курит «Симон Арцт», тогда для меня все бы стало на свое место. Но вы же сами говорите, что он некурящий. Поэтому я стою на своем: дайте мне парня, который курил в квартире Спитуэлла «Симон Арцт», и я через шесть часов скажу, убийца он или нет.

— Опять ваша «египетская» версия! Иванов сознался, а за каким дьяволом ему это надо, если он не виноват? Правда, мне все не дает покоя русский пистолет. Но опять же, итальянская «Черная рука» или ирландская тайная военная организация, казня предателей, в назидание другим всегда оставляли рядом с трупом визитные карточки. Не забывайте, что с точки зрения русских Спитуэлл — предатель.

Дейли пожал плечами:

— С тех пор как я заделался спиритом, я одновременно стал и циником. И мне кажется, что повсюду одно и то же — кто-то прячет под столом передатчик и внушает людям, что это дух. И самое нелепое, что этому верят.

— Уж не допускаете ли вы, что показания Спитуэлла являются художественным вымыслом? А остальные свидетели? Экспертиза? Конечно, и у нас возможны судебные ошибки, но в данном случае!.. За процессом Ротбахов следили миллионы.

— Что значит — следили? Читали газеты и видели по телевизору отдельные моменты судебного заседания. Но я не об этом. Я просто задумался над тем, почему дух по имени Иванов стал вещать именно в тот момент, когда вы нажали нужную кнопку.

— Вы имеете в виду блеф с найденными отпечатками?

— Да. Выдумка несомненно остроумная. А что, если вы стали жертвой собственного ума? Предположим, что Иванов действительно убил Спитуэлла. Можно даже допустить, что вы правы, русским пистолетом пользовались нарочно, чтобы все знали, что это политическая месть... Между прочим, как Иванов реагировал на этот вопрос?

— Растерялся. Он явно не ожидал этого. К сожалению, в эту минуту полковник Мервин вмешался в допрос, начал выпытывать насчет агентурной сети и этим испортил мне все дело. Иванов наотрез отказался отвечать на дальнейшие вопросы.

— Так-так... Иванов сознался, что он прошел специальную тренировку десантника. Само собой разумеется, что забросили его к нам только после специальной тщательной подготовки. Так неужели вы допускаете, что он, оставивший в теле Спитуэлла русскую пулю — нарочно, как вы предполагаете, по рассеянности забыл отпечатки своих пальцев! Или вы думаете, что русские — потенциальные самоубийцы?

— Он их и не оставлял. Он просто попался на удочку.

— Иванов не только не оставлял их, но и должен был прекрасно знать, что не делал этого, даже больше, он должен был понимать, что вы блефуете. Я уверен, что такой человек, если уж убьет кого-нибудь, не оставит после себя даже пылинки.

— Выходит, это я попался на удочку, Дейли?

— Я уже сказал: я не царь Соломон и не профессор Холмен.

После ухода Дейли Мун долго стоял у окна. Потом присел к телевизору. Показывали старый ковбойский фильм. Мун глядел на экран, но не видел ни взмыленных лошадей, ни стреляющих на скаку всадников.

Перед его глазами стоял экран детектора лжи. Зеленые волны плескались, приплясывали, сталкивались...

Разговор с Дейли донимал Муна допоздна. Мун даже обрадовался табачному зловонию, сопровождавшему появление Пэта. Пэт размахивал какой-то газетой:

— Вот почитай, узнаешь правду о своем Спитуэлле!

Мун протянул руку, но, разглядев название газеты, криво улыбнулся:

— Опять твой красный листок! Благодарствую. За что господь наградил меня такими родственниками! Что один, что другой: тетушка Ролли верует в дух Смита, а шурин — в марксистский дух!

Когда Пэт уходил, веснушчатое лицо его выглядело еще более веселым, чем обычно. Причину этого веселья Мун понял только потом. Свою газету Пэт вложил между страницами «Морнинг сан», и Мун прочитал эту статью, не подозревая, что вдыхает злокозненные микробы.

Заявление двадцати двух знаменитых физиков начиналось словами: «После длительной борьбы со своей совестью мы пришли к выводу, что не смеем скрывать правду». Одним из главных вещественных доказательств в деле Ротбахов были чертежи, которые Спитуэлл не успел отослать в Россию. И все двадцать два физика единодушно заявляли, что эти чертежи не составляют никакой государственной тайны. То, что в них содержится, — это основные принципы ракетостроения, известные каждому, кто занимается в этой области...

Прочитав статью, Мун позвонил профессору Холмену. Несмотря на поздний час, профессор еще не спал.

Мун поднялся к нему. Проходя мимо двери Пэта, хотел поблагодарить за газету, но раздумал. Не дай бог, Пэт обрадуется и начнет разводить агитацию на несколько часов. А Муну не терпелось поскорее поговорить с профессором.

Дверь Муну открыл не хозяин, а пудель Карл. Этим достижением в области дрессировки профессор особенно гордился. Но добиться того, чтобы пес не только открывал, но и закрывал, ему никак не удавалось. Вот и сейчас, когда Мун в спешке забыл захлопнуть дверь, пес недовольным ворчанием напомнил ему об этой обязанности.

Профессор сидел за столом и писал.

— Извините меня, сейчас кончу. Срочная статья для журнала. Вернее, не статья, а ответ на вопрос: «Как вы себе представляете последствия запуска русского спутника для истории человечества?» Можно бы, конечно, ответить одним словом — «колоссальные», но, знаете, от нас, профессоров, публика всегда ожидает длинных и глубокомысленных рассуждений.

Поставив точку, профессор обернулся к Муну:

— Ну вот, я в вашем полном распоряжении... Я не сыщик, но догадываюсь, что вы не пришли бы за полночь, если бы произошло что-то особенное. Я даже догадываюсь: вы наконец поймали убийцу Спитуэлла, но вас мучают некоторые сомнения...

— Профессор, поступайте ко мне на службу... Вы образец проницательности. Убийца — русский. Его прислали из России со специальным заданием... Это месть за показания Спитуэлла на процессе Ротбахов.

— А откуда вы это знаете? Он что, сознался в убийстве?

— В том-то и дело, что сознался.

— Так... Странно! Или, вернее, совсем не странно... В таком случае я почти догадываюсь, как его зовут, Петров или Иванов? Угадал?

— Вы ясновидящий, профессор. Его зовут Иванов. Как вы догадались?

— Очень просто. Никакого ясновидения, только капелька логики. Для нас все русские Ивановы или Петровы. И если надо, чтобы убийца Спитуэлла был русским, то для удобства публики его снабжают не только русским пистолетом, но и стопроцентной русской фамилией... Но вы, инспектор, очевидно, пришли не за этим. Выкладывайте!

— Что вы думаете о деле Ротбахов, профессор?

— Я не верю в вину Ротбахов, — заявил профессор.— Во-первых, потому, что я лично знал их, — предельно честные люди. Никакие они не коммунисты, наоборот, вполне лояльные граждане. Даже к «Движению за запрет атомного оружия» примкнули только потому, что хотели блага для своей страны...

Профессор говорил долго.

— Ну вот. Теперь вы знаете правду. Хотите — верьте, хотите — нет. Но как бы то ни было, думаю, что сигару я вполне заслужил.

Сунув руку в карман, Мун вытащил портсигар и вместе с ним несколько смятых листков бумаги. Что это? Ах да, бумага, изрисованная в квартире Троллопа. Раскуривая сигару, Холмен заглянул через его плечо.

— Очень интересно! Это же марабут! Где вы взяли сюжет для рисунка, инспектор?

— Срисовал с фотографии Троллопа. А что это за марабут?

— Вот это сооружение, над которым возвышается шест с конским хвостом.

— Это что, у индейцев?

— Сами вы индеец, дорогой Мун! Это мусульманское захоронение. А шест показывает, что покойник находится в родстве с пророком. Хотите, я покажу вам небольшой трюк? Вы можете сказать, где сделан этот снимок?

Мун посмотрел на песок пустыни, на заходящее солнце, на сооружение с куполом, на белый костюм, на рекламные часы «Стандарт ойл», которые показывали число, час и минуту, и покачал головой.

— А я могу!.. Карл!

И вот пес доставил хозяину астрономический календарь. Затем профессор извлек огромный атлас, что было уж не под силу Карлу, и отыскал необходимую ему карту.

— Что ж, все ясно. Можете справиться у человека на этой фотографии — и убедитесь, что я был прав.

— И вы в самом деле узнали? Но как?

— Три отправных точки. Шест с конским хвостом помещается в головах покойного, а мусульман погребают головой в сторону Мекки. Солнце всегда и везде восходит с востока. На рисунке оно находится с другой стороны, судя по тени. День и час мне известен. Астрономический календарь показывает мне, на какой широте и долготе может находиться солнце в таком положении. Все! Как видите, проще простого! Мой Карл умеет кое-что и почище этого.

— А что же все-таки за место? Где-нибудь в Азии?

— Ну что вы — Египет!..