Стихотворения и поэмы

ВОЛЫНЬ

ВОЛЫНЬ

1

Разлеглись поля в просторах, —

Чтоб не сглазить, нет конца им, —

Разлеглись по-человечьи,

Лица кверху обратя.

Шелковистый слышен шорох —

Это, ветром пробуждаем,

Колос на своем наречье

Что-то шепчет, как дитя.

А кругом шумят дубравы,

Войском зеленоголовым

Выстроились — хоть стволины

До единой сосчитай!

Ждут, по-юношески бравы,

Чтоб приказом или зовом

Некий богатырь былинный

Прогремел из края в край...

Вдаль, за счастьем для округи,

Реки тянутся беззвучно,

Что ни встретят по дороге —

Норовят увлечь вперед,

И вослед любой речуге

Вереницей неотлучной

Берега ползут, отлоги,

Направляя водный ход.

2

Понавалены хатенки,

Что котомки, в отдаленье,

И кумятся с грудой груда,

Лежа в травах и пыли,

От больших дорог в сторонке,

В мире и благоволенье,

Будто бы невесть откуда

Их на ярмарку снесли.

Будто помелом чудесным

Кто-то, ревностью пылая,

Из просторов отдаленных

Всех сюда посмёл их вдруг, —

И пошли в соседстве тесном

Коротать года в том крае

Сонмы сёл одноименных,

Городков и весей круг.

Уточек на речку шибко

Гонят девочки-резвушки;

Мчаться полем что есть духу —

Их любимая игра.

Небеса глядят с улыбкой

На мальцов из деревушки, —

Одному влепили плюху

У крестьянского двора.

3

У местечка у любого

Встретишь древнюю ограду

С валом, с вышками для стражи,

С пустырями в их кольце,

И придут на память снова

Битвы, что столетья сряду

Здесь кипели: приступ вражий,

Дым и пламя в крепостце...

Человек колодец роет,

А соседи трутся сзади

И на труд его часами

Смотрят, потеряв покой,

Если ж вдруг он кость отроет,

Затрубят во всем посаде,

Что скелет, мол, найден в яме,

Найден клад бог весть какой...

Он, усилия удвоя,

На монету вдруг наткнется,

И, блюдя обычай старый,

Спрячет он ее, — и вот

Вольной птицей полевою

По просторам весть несется,—

Из села в село мажары

Весть развозят круглый год...

Путь наезжен — без надсада

В нем звучат колес напевы,

И коням не ошибиться,

Без вожжей идя в пути.

Встретятся возы — и надо

Одному свернуть в посевы.

Знают кони — там пшеница,

Не решаются идти...

Кони вдаль плетутся вяло,

Клонит возчика дремота,

Пассажир щекочет щеки

Стебельком ему слегка.

«Спишь?» — «Избави бог! Нимало!

Просто так — припомнил что-то...»

Небеса добры, глубоки,

Дружелюбны облака...

4

Тянет петь в дорогах края

Вольно и звонкоголосо,

Петь о том, что нет желаний,

Был бы только окоем,

Только шла б, не отдыхая,

Вдаль телега и колеса

Пели в хлебном океане

О бездумном, о своем.

И поют, поют дороги,

Братски льнущие друг к дружке

И оплетшие поселки,

Как веревочная сеть.

День и ночь их топчут ноги,

День и ночь на деревушки

Прут возы, и щебень колкий

Не перестает хрустеть...

Едешь волею-неволей,

У дорог в плену везде ты...

Рожь стоит там, тень отбросив,

Ребятишки ль гонят скот?

Нет, подводы средь раздолий

Без числа растут с рассвета,

И пасутся средь колосьев

Их колеса — чуть восход.

И тоскуешь по подводе

В утро светло-голубое,

Тянет ехать до заката

Под колесный стук и гром...

Вслед за солнцем в синем своде,

Вслед за облачной гурьбою

Ехать — и, прибыв куда-то,

Расплатиться серебром.

5

У корчмы, в тени укрытой,

С лошадей снимают шорки,

И к сараю, где криница,

Их ведут на водопой.

У криницы ждет корыто.

Вот уходят вниз ведерки,

Вытащив их, пьет возница,

Загорелый и рябой.

Жадно пьет, жарой измаян…

И к студеным ведрам кони

Тянут губы в легкой дрожи.

Посвистит им молодец,

Крикнет: «Овсеца, хозяин!..

Рыжий, не спеши, не гонят,

Для тебя достану тоже!» —

Да и сплюнет под конец.

Повалявшись по бурьяну,

Лошаденки в путь готовы.

Скручивает он цигарку:

«Затянусь-ка напослед.

Упряжь ли в порядке, гляну,

И пошли стучать подковы,

Лишь на рыжего я гаркну,

И — версты в помине нет...»

6

Искони живется славно

Края баловню — Горыни.

То в полях средь разнотравья,

То в лесах, где глушь черна,

Берега обходит плавно,

Вся как кубок, полный синей,

Свежей влаги, — хоть за здравье

Осуши ее до дна.

Гонит волны в хлипкой пене

Из дубравы и в дубраву,

В зной и стужу цвет меняя

Расторопных струй своих.

Шепчут боры: «Из владений

Наших что тебе по нраву?

Выбирай, Горынь родная,

Лучшее бери из них!

Травы здесь дерев ярчее,

И как шелк песок прибрежный,

Тень прохладою богата...

Босиком к тебе в жарынь

Изо всей округи жнеи

С шутками и с песней нежной

От рассвета до заката

Всё идут, идут, Горынь!»

Виснут над Горынью боры,

Всюду их разноголосье,

Солнце сучьями тугими

Заслоняют что есть сил.

И в волынские просторы

Всё летят, летят колосья

В посвисте ветров, какими

Бог Волынь благословил...

Морщится Горынь — чего-то

Ей желается; к ней вести

Мчатся с юга... Взоры жмуря,

В даль безвестную плывет...

Всю Горынь берет дремота,

Ей тепло и знобко вместе.

Прошумит в вершинах буря,

И яснеет небосвод...

7

День проездив, перед зорькой

Станут на дворе трактирном,

Лошаденок тихомолком

Распрягут, осмотрят кладь,

Вытянут по рюмке горькой,

Пирогом закусят жирным

И уже не знают толком,

Что еще им предпринять.

Что в трактире за духмяны!

Там в ломтях на стойке студень.

Мягкий, земляной, щербатый

Глиною посыпан пол.

С четвертью корчмарь румяный

Вертится среди посудин, —

Там и чувствуешь себя ты,

Будто бы в свой дом пришел.

Убраны коржи со стойки, —

Сбыту нет им, зачерствелым,

Пряник заперт в шкаф старинный.

«Ну, честной проезжий люд,

Хватим-ка еще настойки!

Что слыхать на свете белом?»

Отвечают с важной миной:

«Что? Живут да хлеб жуют...»

8

Люди в каждом городишке

Взад-вперед снуют жучками

Или же толкутся, стоя

В переулочках кривых.

Кто-нибудь, поймав вестишки

В суетне, в немолчном гаме,

Мчится, как дитя большое,

Высыпать соседям их.

Там, о времени не зная,

Закусить чем свет садятся,

Смерклось — спать идут, ведь надо

Встать с коровою как раз.

Знают лишь от века в крае,

Как молитвенник и святцы:

Если с поля гонят стадо,

Стало быть, уж поздний час...

Вот по уличкам поселка

Поспешает, вам неведом,

Человек, — в нем столько прыти! —

Заработком увлечен,

Мчится он, жужжит, как пчелка...

Если же пуститься следом

И спросить: «Куда бежите?» —

Толком не ответит он...

Да и знать ему нет нужды!

Что имеет он, безвестный,

И чего бы несомненно

Он хотел в своем дому?

Он, вопросов этих чуждый,

Скажет: есть, мол, царь небесный,

Значит, о судьбе вселенной

Печься только лишь ему!..

9

Вот и сумерки настали.

От возов и от скотины

Пыль над шляхом: всё стремится

В нетерпенье ко дворам.

На дверях — замков медали,

Все завалинки — из глины,

Хорошо на них сидится

В тихий час, по вечерам.

Едут люди с сенокоса

Посреди ржаного моря.

Едут — и на всю округу

Песню грусти тянут в лад.

Девушка, откинув косы,

Начинает; парень, вторя,

За руки берет подругу,—

Оба опускают взгляд.

Запевающей деревне

Отзывается вторая;

Две другие поневоле

Пристают; звучна, проста

Песнь — и что ни миг душевней,

И, в раздумие впадая,

Всё внимает ей, доколе

Не сгустится темнота.

Вот зажглись среди равнины

Огоньки — их взор не зорок!

Будто бы во тьме чего-то

Ищут ревностно, без слов.

Вот погасли — до едина —

Керосин, как видно, дорог!

Знать, домишкам спать охота, —

Спите, спите, добрых снов!

10

Подъезжая под местечки,

Видишь кладбище с оградой,

Двор корчемный чуть подале

И аптеку заодно.

Через рвы лежат дощечки,

Коз найдете, если надо,

Молотилку пожелали —

Поезжайте на гумно.

С каждою корчмою здешней

Дружит вывеска из жести,

Зелень крыши, и собаки,

Словно львы, и двор, и сад.

Зреют раньше в нем черешни,

Чем в других садах предместий,

На заборах (помни всякий!)

Гвозди понабиты в ряд.

Но до них какое дело!

Ветви, спелый плод склоняя,

Тычутся в глаза листвою, —

Лезть да рвать — излишний труд!

Нагрузил карманы смело

И подался... Мать честная,

Ведь плодов родится вдвое

В лето будущее тут.

На ступенях и в сторонке,

Ложку ткнув за голенище,

Ожиданием измаян,

Разный кучится народ.

Этот мнет письмо в шапчонке,

Тот со скуки в рюмку свищет, —

Дверь корчмы когда ж хозяин,

Смилостивясь, отопрет?

В день субботнего гулянья

Куст сирени молит жарко:

«Парни, девушки, с собою

Прихватите и меня!»

И, почтя его желанье,

Гроздь за гроздью рвут гурьбою.

Тщетно злобствует корчмарка,

«Жуликов» в окне браня.

А в саду: черешни, дули,

Слива рядом с крутоскулым

Яблоком окраски алой, —

Что захочется, бери!

На поляне виден улей,

Схожий с деревушкой малой;

Пальцем ткни — и грозным гулом

Рой ответит изнутри.

Вишни, тонкие, как трости,

Сплошняком стоят обычно;

Словно индюки, красиво

Надуваются плоды.

Явятся в субботу гости —

И, радушной став на диво,

Их корчмарка самолично

Потчует на все лады.

11

День горит от зноя злого.

Небеса, как губка, сухи.

Щекоча их, в мутной сини

Тучка вялая ползет.

«Боже, как кусают мухи,

Сладу с ними никакого!

Сколько развелось их ныне!» —

Слышны стоны что ни год.

Отобедав, нужно малость

Подремать, — ведь нет спасенья

От свирепых мух, от жара, —

О, как в полдень он тяжел!

Трупом площадь распласталась,

Рты раскрыты, храп, сопенье...

И — на страже у товара —

Дружно вьется пара пчел.

Городишко впал в истому.

Пусты лавки — нет почина...

Мимо них снуют часами

Вихри пыльные одни.

Крамарь[15] поболтать к другому

Ходит; на ступеньки чинно

Сядут — и клюют носами

В жидкой и сухой тени.

Снится им умалишенный:

В полушубке нараспашку

Одиноко по майдану[16]

Он проходит вдалеке.

Знойным солнцем обожженный,

Он, как лист, жует рубашку,

Он шатается, как спьяну,

Стиснув камень в кулаке.

От мясной — он к бакалее:

Нюхает сухие кадки;

Задержавшись на пороге,

Из бутылки масло в рот

Льет, дрожа, как в лихорадке.

Крамарь — палкою в злодея,

Угодил он прямо в ноги —

Прочь спешит, хромая, тот.

Как велит обычай старый,

Торг в четверг идет горячий,

В понедельник в лавках бойко

Что ни есть распродают.

Так сменяются базары,

И, друг другу вновь удачи

Пожелав, густой настойкой

Чокаются там и тут.

Нагружают воз за возом

Всякой всячиной занятной

И пускаются из дому.

Вот уж на пути большом

Городок один к другому

Медленным ползет обозом,

Чтобы, заваль сбыв, обратно

Воротиться с барышом.

Но в особенном почете

В том краю благословенном

Конский рынок — за чертою

Сельской или городской.

Маклер с тростью на отлете,

В лапсердаке[17] неизменном,

Вея блеклой бородою,

Там толчется день-деньской.

Набежит на рынок свора

Забияк — вокруг сначала

Рыщет, разводя руками,

А потом, среди людей

Матерого сцапав вора

И осыпав тумаками,

Вопиет, что опознала

Выкраденных лошадей.

Кони ржут и брызжут пеной,

Свищет кнут — в галоп короткий

Их пускают — ветер-кони!

Вот уж торг заводят там

Немцы — каждый в балахоне

И с подстриженной бородкой.

Вот, сойдясь в цене, степенно

Ударяют по рукам.

В зубы поглядят пытливо

Лошадям — и прочь с базара:

Спрыснуть сделку, рассчитаться

Завернут в шинок тотчас.

«Зверь — вот этот, с красной гривой!

Пегому как раз он пара...»

Вот народ — в шинке, в прохладце,

Глянь, идут и скамьи в пляс.

Обтирая лоб и скулы,

Содовую пьет без счета,

Пьет — и жаждою томится

Продавец. Прищуря взор,

Фыркает: «Тепла водица!»

Пьет сосед, весь мокр от пота,

Прочь отходят балагулы[18],

Кончив дельный разговор.

12

В путь тряпичники с мешками

Выступают на рассвете.

Тощи, полуголы, босы,

Палки выставя вперед,

Осторожными шажками

Ходят женщины и дети, —

Ворошат они отбросы,

Каждый что-нибудь найдет.

И мешкам пихают в зевы

Всякий хлам рукой проворной,

И мешки, раздувшись важно,

Множатся года и дни;

Без распашки и посева

Так вот и растя упорно,

Ближней фабрикой бумажной

Бредят, грузные, они.

Станет вдруг молва глухая

Всем тряпичникам известна, —

Смотришь, скопом сухопарым

Устремляются сюда:

Пыль клубя, возы с товаром

Тянутся в степи окрестной, —

Словно тучи, распухая,

Их чернеет череда.

В гости из большого мира

Приезжает днем счастливым

Коробейник: он с набором

Колец, брошек без числа.

Блещет на колечке дивом

Синий уголек сапфира,

И люба девичьим взорам

Брошка — медная пчела.

И обступят понемножку

Коробейника в местечке

Девушки из всей округи;

К пальцам толстым наугад

Примерять начнут колечки.

С хламом побегут прислуги:

Тряпку дашь — получишь брошку,

Обменяться каждый рад.

13

Доверху полны подвалы.

Громоздятся на подводах

Горы овощей и хмеля —

С урожаем повезло!

День приходит запоздалый

И — торопится на отдых;

Пробежит еще неделя,

И — развеется тепло.

Ищут в поределых травах

Место теплое утрами

Ребятишки на пригорке, —

Грустно солнце светит им.

В кучи сметены ветрами

Листья... Бедняки, собрав их,

Растирают, курят — горький

И душистый вьется дым.

Освежил рассвет крылечки

И на крыши сбросил иней.

Камышом, листвою прелой

Пахнет в воздухе сыром.

Нет купальщиков на речке,

Лишь кассира встретишь ныне:

Он купаться ходит смело

До морозов — день за днем.

Впрочем, утверждает каждый,

Что детина тот могучий

Тронулся, избави боже...

Прачки — слух идет в селе —

Видели его однажды:

На заре, в мороз трескучий

Лез он в прорубь без одежи —

Было это в феврале.

К вечеру, глядишь, по стеклам

Дождь стучит, косой и колкий;

Свесясь, как мотки шпагата,

Тучи низятся к земле.

И под небосводом блеклым

Ловят, ловят их проселки

И проезжих торовато

Оделяют в мокрой мгле.

Дождь три дня над деревенькой

В ней сухой не сыщешь кочки.

В узких улочках вдоль прясел

Бурный катится поток.

Выставляет кадки, бочки,

Чтоб намокли хорошенько,

Всякий, кто еще не квасил,

Не солил на зимний срок.

В липкой жижице на мили

Потонул простор и хмуро

Возвещает: за ворота

Носу показать не смей!

Так вот лето проводили,

В осень въехав, как в болото,

Этот — неизменной фурой,

Тот — подводою своей.

14

Осень — с грязью непроезжей!

За морозцем — слякоть снова.

Но — бессильные потуги:

Одолеть зима должна!

Вот приходит первоснежье,

Кроя голизну округи,

Словно платом из льняного,

Стираного полотна.

Санный путь пролег в просторе

Так теперь езда другая;

Лошадей лишь тронь — и сани

Заскользят средь белизны.

Бодрствуют пути в тумане,

Будто снег оберегая;

Сани мчатся в снежном море,

Как под парусом челны.

Что с того, что стужей небо,

Долгой и крутой, богато.

За певучим самоваром

Нет ни скуки, ни тоски:

Учатся считать ребята,

И выигрывают с жаром

Козок, слепленных из хлеба,

Друг у Друга старики.

15

Есть в краях свои повсюду

Поджигатели и воры.

Гицель[19], кем-то подстрекаем,

Наезжает что ни год,

Вот уж бабьи разговоры:

Мол, опять шалят под гаем:

Что ни год честному люду

Досаждает пришлый сброд.

Гицель с будкой обветшалой

Заявляется, кочуя.

Средь базара, спину сгорбя,

Остановится одёр.

Наутек куда попало

Мчатся псы, беду почуя;

Будто в человечьей скорби,

Молят: спрячь, пусти во двор!

Торжествуют мальчуганы, —

До ученья ли ватаге?

Пламенем горят глазенки,

Молотками бьют сердца.

Мастерит ловец арканы,

Детвора наперегонки

Псам вослед летит в отваге,

И веселью нет конца!

Судный день для псов бездомных, —

Не уйти им от расчета:

«Этот смерть обрящет в муке,

Выживет на время тот».

Настигает жертв охота

Даже в уголках укромных.

Лишь аптекарь «на поруки»

Своего щенка берет.

Любопытствуя, в окошки

Утром ранним кинут взгляды:

Никого не приневолишь —

Гицеля простыл и след!

Что ж? Пускай журятся кошки!

Вот так парень — хвастовство лишь!

Псы же сами, думать надо,

Сдохнут через пару лет.

Лишь вдали, где тын понурый,

Шесть худых собак недобро

Оскаляются в канаве,

Обретя судьбу свою.

Лапы вместе, сняты шкуры;

Спят они, нагие ребра

Солнцу знойному подставя, —

Спят и снятся воронью.

16

Лекаря имеет всякий

Городок, и адвоката,

И доносчика... Чуть ветер

Вздует пламя где-то вдруг,

Побежит со звяком ведер

Рой соседей, кинув хаты,

И стекутся вмиг зеваки,

И сомкнут гудящий круг.

Погибают до единой

Лавки... И от дома к дому

Ходит, за грехи наказан,

Погорелец в злой тоске.

На ухо один другому

Шепчет — дескать, видел раз он,

Как поблизости детина

Рыскал с банкою в руке.

«Лишь к зиме набили клети,

Как послал господь невзгоду —

Будь всеведущ, как пророки,

Отвратить беду сумей!»

Этот — как опущен в воду,

Стиснут рот, в морщинах щеки,

Вон из кожи лезут дети,

Утешая матерей.

Полон город женским воем,

Грудь царапает иная,

Черная пришла суббота —

Не смолкают плач и стон.

«Цыц! Мы лавки вновь построим!» —

Причитанья прерывая,

Вдруг выкрикивает кто-то,

Выкрикнул — и сам смущен.

Вот неделя, вот другая,

И Бердичев, франт чванливый,

Заявляется с кредитом:

«Слово честное — залог!»

Он, товар хваля, твердит им:

«Нужно брать, не рассуждая,

Соглашайтесь — и счастливой

Ярмарки пусть даст вам бог!»

Только минул день субботний,

Смотришь, ввозят доски, бревна;

Начинают строить рьяно;

Спор заводят меж собой,

Лая друг на друга, словно

Шавки из-за подворотни:

Место посреди майдана

Хочет захватить любой.

У проселка посвободней.

По примеру городскому,

Скоро весь завален тесом

Он, как грудой мертвых тел.

«Дал бы место хоть колесам, —

Говорит сосед другому. —

Дом возводишь, а сегодня

Погреб строить захотел!»

Ссорятся, приходят к миру:

Вновь продажа, купля снова;

Крышу хочется повыше, —

Ставь на долгие года!

Выстроены по ранжиру,

Свежей краской блещут крыши:

Глянь, к пожару вновь готова

Стройных лавок череда.

17

Не пришла однажды с луга

Лошадь с доброю уздечкой;

Как-то две коровы к сроку

Не вернулись в хлев. И вот

Высыпало всё местечко,

Взволновалась вся округа,—

Поутру идут к «пророку»:

Он лишь, дескать, их найдет.

Годы средь поселков местных

Он кружил, как бесноватый, —

То ль возница, то ль в погоне

За наживою делец.

С юности он завсегдатай

Пестрых ярмарок окрестных;

Все ему знакомы кони

В крае из конца в конец.

Он в хибарке одноногой

Проживает на погосте...

Дни проводит за Гемарой[20]

И дела вершит старик.

Худ он — кожа лишь да кости,

Заикается немного,

Но любую — жулик старый —

Разрешит загадку вмиг.

Люд он встретит на пороге

С видом грустным, но достойным:

«Что-нибудь стряслось, сыночки?

Подозренье на меня?

Все обследую дороги!»

Можно быть вполне спокойным:

Словеса его до точки

Сбудутся — того же дня.

Но когда малы утраты —

Самовар, часы стенные, —

То к нему ходить бесплодно,

Крест на них поставь тотчас.

«Что тебе еще угодно?» —

Спросит он, к стене прижатый.

«Ты замашки брось дурные», —

Скажет он, прищуря глаз.

Если ж не велит он, нужно

Слушаться его... Из дома

Исчезая беспричинно,

Он к вечерне — тут как тут.

«Дока этот старичина

В лошадях», — толкуют дружно.

«Как букварь, ему знакомо

Это дело», — бает люд.

Пасха — в белом он наряде;

Молится усердно богу;

Бодрствуя, всю ночь Агаду[21]

Он читает... Верой сыт,

Лишь мацу неделю сряду

Он вкушает понемногу...

Льнут к его окошку, глядя,

Как молитву он творит.

18

Вот средь улицы, на тачке,

Ящик: две на нем бутыли

Ярко-красного сиропа;

День-деньской сидит вдова

На припеке, в вихрях пыли.

Улица — в полдневной спячке,

Нет ни голоса, ни топа,

И хмелеет голова.

Напоказ — в коробке чайной

Жареный миндаль, ириски...

Там всегда найдешь их, глянув,

Цвель на них давно легла.

Грязная водица в миске

Для промытая стаканов,

Кружится клиент случайный —

Захудалая пчела.

Разложив, как на базаре,

Скудный свой товар, почина

Ждет старуха, ковыряя

Пальцами в ушах... Полна

Круглая ее корзина

Всяких семечек до края;

Продает, сама поджаря,

Их стаканами она.

Но с водонапорной будки,

Сверху куполообразной,

Издали доходит спорый,

Бодрый, неуемный гуд.

Днями и ночами (шутки!)

Не стоит ни мига праздно.

Слышно, золотые горы

Там без устали гребут!

Кто же в силах с ней сравниться.

«И в субботу — вот проклятье! —

Отпускает людям воду», —

Слышен вдовий шепот злой.

«Чтоб добра вовек не знать ей,

Боже, чтоб ей развалиться!

Но — несчастьям нет к ней ходу,

Хоть о стенку головой!»

19

Дни за днями, словно миги,

Пролетают бесполезно.

От поездки ошалелый,

Вновь еврей в своем дому.

Вот приходит «китель белый»[22],

Предлагает он любезно

Расписаться в толстой книге

И дает листок ему.

Он в карман листка не прячет,

Он — к соседу: «Вам понятно?»

Трепеща, супруга вскоре

В дом во всю вбегает прыть,

На щеках алеют пятна...

То — повестка! Должен, значит,

Быть свидетелем он. Горе!

Что он станет говорить?

Но — зовут — идет на зов он,

Ведь шутить нельзя с властями!

Руки за спину, рысцою

В суд спешит он, страх тая.

Возвращается, взволнован

Садом, разными цветами

И ограды высотою —

Здорово живет судья!

«Я б, признаться откровенно,

Продал этот двор обширный,

Поживился б золотыми, —

Только бы господь помог.

Любо торг вести с такими —

Глядь, урвешь кусочек жирный, -

Здесь же скачешь ежедневно,

А в итоге — лишь плевок!»

20

Ждет весна, когда сменить ей

Зиму, полную упорства.

Медленно отходит лето

У проулков на руках.

Осень, в желтое одета,

Лист дерет рукою черствой,

Но светло ее прибытье,

Рады гостье в городках.

Время так проходит тихо,

Как для пчел в степной долине.

Встав с зарей, ушел из дому —

И пропал средь пустырей.

Кровь согрелась — разве лиха

Не хватает молодому!

Что? Со скарбом воз? — С Волыни

Собирается еврей.

И, во все концы открыты,

Ежатся во мгле проселки,

Лежа с тропами в обнимку

Под сырым ее холстом...

И стучат, стучат копыта,

И леса склоняют челки,

Глядя, как бежит сквозь дымку

В мир бескрайний путь с путем.

1918

Перевод Д. Бродского