Тайна мертвой планеты

Эпилог

Собеседование у куратора было назначено на девять утра, и все было бы ничего, но завтра было первое января, в гостиной немузыкально вопили и пили гости, и вдрабадан пьяный Натаныч уже в десятый раз взрыкивал: «А где же Игореша⁈ Не соблаговолит ли он испить с нами этого задушевного армянского коньяку?» Последняя часть фразы с каждым разом становилась все невнятнее, а Игореша все сидел перед заправленным в машинку листом бумаги и не знал, что писать.

— Куранты пропустил, — сообщила жена, ставя перед ним фужер с шампанским. — С новым шестьдесят пятым.

— Угу. С новым, — пробурчал Игореша, чокаясь.

— Может завтра напишешь? Это же простая сопроводиловка. Отписка. Она ни к чему не обязывает. Напиши «целью данной поездки является дальнейшее изучение сословного общества средневековой Бирмы». Ну и дальше. Храмы-пагоды. Будда-Кришна. Маркс-Энгельс. Пролетарии с крестьянами.

Игореша вздохнул.

— Ты не знаешь нашего Мозговатого. У него на столе два штампа. О правую руку штамп «Отказано». О левую — «Одобрено». Проблема в том, что левая рука у нашего Иван Михалыча не поднимается. На фронте, говорит, отморожена. На каком, я не уточнял, но полагаю, что на Колымском фронте. Или Магаданском. На вышке к пулемету примерз. Короче, на сто заявок у него сто пятьдесят отказов. Его даже наверх вызывали, спрашивали почто передовую советскую науку третируешь. А ты «храмы-пагоды». Один кстати ляпнул про храмы-пагоды. Так Мозговатый ему десятилетний запрет на загранпоездки оформил. Нечего, говорит, опиум для народа изучать. Он-то думал, что пагоды — это домики для средневековых бирманских пролетариев. Вот я и думаю… Ты же знаешь, мне без этой поездки диссера как своих ушей не видать.

— Знаю, — шепнула жена и поцеловала его в затылок. — Пойду дочу проведаю.

— Погоди. Я с тобой, — Игореша вскочил, растирая затекшие колени.

Потом они долго стояли обнявшись у приоткрытой двери детской и умиленно смотрели на посапывающую курносую мордашку.

— Представляешь, через полтора года в школу, — прошептала жена.

— Угу. Давай ей все-таки сменим имя. В школе обязательно задразнят.

— Пусть дразнят. Это характер закаляет. Меня вот тоже дразнили. Кирзой дразнили, киркой дразнили, киркомотыгой. А один даже выдумал дурацкое слово «киркор». Специально для меня. Жутко бесил. Из-за него я и научилась морды бить. Так что, если не провалится в кроличью нору и не спутается с Котом Базилио, все будет хорошо.

Позади опять взревел Натаныч и заливисто захохотала старшая сестра деда шурина Роза Евдокимовна.

Жена вернулась к гостям, а Игореша — к листу бумаги.

В голову лезла какая-то непотребщина. По небу летали коровы и кастрюли, птицы стреляли перьями, росли зеркальные подсолнухи, и всюду ездило на роликовых коньках веселое чудо-юдо с бидоном вместо туловища и клизмой вместо носа.

Игореша сам не заметил, как заснул.

Во сне странностей прибавилось. Одноглазые котята, ржавые железные дровосеки, толстяки в черном, девочки в красном, рыцари в кедах, мутанты с граммофонами, и тонущие в супе карлики орали, плясали, носились и налезали друг на друга, как мартовские коты на кошек.

Когда какие-то фашисты забросили на Луну две футбольные команды и заставили бегать с мячом без скафандров, Игореша не выдержал и очнулся.

Сквозь занавески брезжило солнце, в гостиной храпел Натаныч, а заправленный в машинку чистый лист уже не был чистым.

Игореша протер глаза и прочитал.

Потом прочитал еще раз и еще.

Это явно была не сопроводиловка к заявке, и товарищу Мозговатому она бы точно не понравилась.

Но Игореше уже было все равно. Ночные образы толпились у выхода как пассажиры в тамбуре и настойчиво ломились в двери.

Он снова прочитал:

«Завтра Алиса идет в школу. Это будет очень интересный день. Сегодня с утра видеофонят ее друзья и знакомые, и все ее поздравляют.»

Тихо выругался и застучал по клавишам дальше.