Тихий герой

Люк в полу

— Гарри, у нас беда! Снейп выпытал последний секрет на пути к философскому камню!

Рон и Невилл столкнулись со мной недалеко от факультетской гостиной, на пути к центральной лестнице. Оба были растрёпанными, раскрасневшимися и мокрыми, словно после долгого многокилометрового кросса.

— Ужас, — буркнул я равнодушно. — Неужели Снейпу удалось опоить Дамблдора?

— Нет, Хагрида! Он всё узнал про Пушка!

— А, ну тогда ещё не всё потеряно.

— Ты не понимаешь! Он вломился в запретный коридор и сейчас рвётся к философскому камню! А Дамблдора как раз вызвали в министерство, срочной совой.

Мне внезапно стало очень скучно. Расспрашивать «почему Снейп», «кто это видел»… Невилл болтается рядом, вот в чём проблема. Чем его так тянут к этому мутному делу?

— Уговорил. Пошли к МакГонагалл.

— Да мы только что от неё! — вскричал Уизли. — Она нам не поверила! Мы ей — нам срочно нужен Дамблдор, а она — Дамблдор улетел десять минут назад и специально просил не тревожить его никакими глупостями, разве что тут начнут рушиться стены его кабинета.

Полностью понимаю МакКошку. Учебный год завершён, экзамены сданы, тёплый субботний вечер обещает быть особенно томным. Даже директору иногда хочется расслабиться в кабаке так, чтобы его никто не доставал. Не удивлюсь, если сейчас в школе абсолютный минимум преподавателей. Не удивлюсь, если даже Снейп куда-то свалил и зависает на необитаемом острове, полностью отгородившись от любых средств коммуникации. Одна замдиректора на дежурстве.

Именно так это должно выглядеть для МакГонагалл. Она ж не знает, что у директора тут запланирована Большая Скаутская Игра.

— Вызываем Аврорат, — решительно сказал я и полез в сумку.

— Нет! — подпрыгнул рыжий. — Что мы им скажем? Нам нечего предъявить, у нас ничего нет на Снейпа. Наше слово против его. Нам даже декан не поверила.

В кои-то веки Рон произнёс чистую правду. Снейпу предъявить действительно нечего, он тут вообще ни при чём.

— Идём к МакГонагалл и говорим, что знаем про философский камень, и что именно его пытаются…

— Мы ей так и сказали, — скривился рыжий. — Вот после этого она разозлилась по-настоящему. Наорала, назначила назавтра отработку и сказала, чтобы сейчас убирались в гостиную. И что если она нас сегодня увидит в коридорах… Гарри, нам нужна твоя мантия.

Бедная МакГонагалл. Историей про камни никто не соблазнялся уже в начале весны.

— Опять ты о какой-то мантии. Где Финниган? Томас? Братья твои, Рон?

— Да разбежались все! — огрызнулся Уизли. — Ты погоду видел? На факультете — никого. Даже девчонки куда-то исчезли.

Девчонок вот только не надо сюда впутывать, придурок. Пожалуй, идти всё-таки придётся, иначе и вправду первокурсниц затащат. Вот только никто не мешает мне внести небольшие коррективы в директорский план.

— Уговорил. Пойдём.

— А мантия? Да нас найдут на раз!

— Тут всего-то и нужно — по этой лестнице спуститься. А если мы сейчас попрёмся в Хогсмид ловить твоих братьев и спрашивать, куда они дели мантию…

— Никуда они её не девали! Она у тебя, больше некому!

— Да почему же — некому? У нас главное зло — Снейп. Он и спёр, больше некому.

— Да сдалась ему эта тряпка! Он декан, ему незачем прятаться!

— А кто выпустил тролля, чтобы прошмыгнуть незамеченным к Пушку? Будь у него такая мантия — стал бы он лепить сомнительную многоходовку? А так — спёр про запас: камень не найду, так хоть мантией от гнева хозяина откуплюсь…

Рон разошёлся во всю мощь своей глотки и брал спор на крик, пока мы спускались по центральной лестнице. Как назло, ни один преподаватель, завхоз или даже кошка нам сегодня не встретились. И глобальное заклинание «Снейп» почему-то не срабатывало. А может, зельевар шёл где-то рядом, скрипел зубами, но выполнял строгие указания начальства и не вмешивался. Всё приходится делать самому…

— Ай! — крикнул Рон в середине тирады про Снейпа, зверски пытающего плачущего Квиррелла. — Что за… Да погодите вы!

Уизли дёргался в неловкой позе, но мало что мог поделать. Нога погрузилась по колено во внезапно провалившуюся ступеньку, а створки ловушки намертво заблокировали пойманной конечности ход назад, к свободе. Попытка освободиться силой приносила нешуточную боль и новые ссадины.

— Пусти, сволочь! — Рыжий колотил кулаками по равнодушному камню. — Пацаны, да помогите же мне!

— Тут вряд ли что-то можно сделать, она поймала тебя намертво, — покачал головой я. — Не дёргайся. Подожди немного, лестничные ловушки долго не держат.

— Да… некогда ждать!

— Ну… Мы с Невиллом тогда пойдём авангардом, а ты, как освободишься, — догоняй.

Ага, сейчас! Я не для того эту ловушку пробуждал, чтобы из неё так просто вылезти можно было. Два часа, мы же не звери.

— А если меня не отпустит? Поттер, я знаю, это твои подлянки! Меня весь год спотыкает и приклеивает, когда ты рядом!

— Кричи погромче, Уизли, — посоветовал я, заботливо устанавливая двухчасовой Круг тишины. — Рано или поздно тут кто-то пройдёт, заметит тебя и приведёт помощь.

Оставив ему бутылку компота «на всякий случай», я кивнул Невиллу и продолжил спуск.

— Поттер! — позвали меня нормальным голосом, когда я успел отойти на пару шагов.

Я обернулся. Уизли протягивал мне палочку, держа её за середину.

— Возьми, пригодится.

— Мне что, предстоят взрывные работы? — без энтузиазма поинтересовался я, беря в руки Неприкаянного Феникса-на-Остролисте.

— Не умничай! — огрызнулся рыжий. — Не понадобится — назад вернёшь.

Не желая спорить, я сунул палочку в общее хранилище. Выкинуть её по дороге я всегда успею.

Нужно заметить, что палочку Лонгботтому всё-таки поменяли. Как и его первый концентратор, текущий инструмент был не новый, наследованный — но, по крайней мере, он юного волшебника слушался. Хорошо слушался: экзамены по Чарам и Трансфигурации молчаливый увалень сдал на «Выше ожидаемого» и «Отлично» соответственно.

— Невилл, — сказал я негромко, когда мы достигли площадки третьего этажа. — Идти дальше тебе смысла нет. Только не говори мне, что веришь этому спектаклю.

— Тому, что говорит Рон, — не очень, — глухо ответил Лонгботтом. — Но история с камнем может оказаться правдой, Гарольд. Не старайся: я хорошо слушал всё, что ты говорил нам весь год. Но нужно убедиться наверняка.

— Это — дело взрослых, Невилл. Всей волшебной Британии, если на то пошло.

— Взрослой Британии здесь и сейчас нет.

Я вздохнул, посмотрел на освещавшие лестницу факелы. Окинул взглядом множество пустых портретных холстов, у обитателей которых внезапно нашлись неотложные дела у соседей.

— Мои родители погибли, защищая эту самую Британию, Невилл. Всем известно, где они похоронены. Но их могила заросла крапивой и буреломом. Сироте-первокурснику приходится убегать в самоволки, чтобы расчистить памятник героям, потому что больше это сделать некому.

— Мои родители пока живы, — тихо ответил Лонгботтом. — И я уже не знаю, хорошо это или плохо.

— Мы сдохнем у канавы, защищая *этих*, Невилл. Нас будут брезгливо переступать и материться, что два трупа мешают праздновать победу всему честному народу.

Невилл молчал и смотрел мне за спину.

— Отбой, это свои, — сказали оттуда тихим деловым тоном.

* * *

Я устало прикрыл глаза. Обречённо и глубоко вздохнул. Обернулся и посмотрел в направлении прозвучавших слов. В тёмной глубине коридора в одной из ниш обнаружились «куда-то пропавшие девчонки», сейчас выходившие на наше обозрение. Браун, обе Патил и Грэйнджер.

— А Уизли где? — удивилась Парвати.

— Отдыхает, — я покосился в сторону верхних пролётов. — Вам бы тоже не мешало.

— С чего бы это? — немедленно возмутилась Грэйнджер. — Ты ещё скажи: «потому что мы девочки»!

— Да, Гермиона, — не отводя взгляда, спокойно ответил я. — Потому что вы — девочки.

— Так, так, так, — блистая белоснежной акульей улыбкой, Лаванда Браун поправила простенькую диадему с подозрительно крупным камнем в центре. — Уважаемые маги и добропорядочные ведьмы! Наш национальный герой пытается воспрепятствовать трём чистокровным ведьмам пройти туда, куда им хочется. Наверное, слухи отчасти правы и он воспитывался у маглов.

— Это у тебя что такое, Лаванда? — уточнил я, глядя на артефакт.

— «Цепкий взор», — склонила голову набок Браун. — Обеспечивает чёткие, ясные и подробные воспоминания.

— Ты репортаж тут ведёшь, что ли?

— Гарольд, мы помехой не будем, — ответила вместо Лаванды Падма. — Сами тоже кое-что умеем. Не бери на себя, как ты выражаешься, всё в одно рыло.

Я ненадолго задумался. Что бы они там себе ни думали и ни умели, против взрослого боевого мага… Но если уж я собираюсь сбросить с хвоста Лонгботтома, мне нет особой разницы, скольких людей сбрасывать вместе с ним.

— Что вам известно? — решил я сверить часы.

— В общем, мы согласны с Невиллом, — ответила Парвати. — У каждого дыма должен быть огонь. Нужно проверить. Полагай нас той самой неравнодушной Британией.

— И давайте уже что-то делать, — поторопила компанию Браун. — Не ровён час, сюда набежит толпа слизеринцев. Или МакГонагалл забредёт замки́ на дверях проверить.

— Кстати, о замках, — отозвалась Падма. — Мы бы уже и сами давно вошли, но дверь запечатана чем-то мощным. Ничего из моего арсенала не работает. Ни у кого нет новых идей?

Пару секунд подумав, я принял окончательное решение.

— Возможно, — сказал я, подойдя и слегка потянув ручку на себя. — Она открывается в другую сторону.

Слегка клацнув, дверь без сопротивления отошла на сантиметр. Интересно… Дамблдор хотел в обязательном порядке видеть здесь меня… или Невилла?

— Скорее уж… — улыбнувшись, начала возражать Падма, но закончить ей не дали. На нас обрушился громогласный трёхголосый лай, и я поспешно прикрыл створку.

— Моя очередь, — мягко протянула Парвати, оттесняя меня от двери.

Оберег на груди немного дёрнулся, но чужое внушение было направлено не на мою персону. Видимо, Парвати уже вошла в какой-то заклинательный транс — голос зазвучал низко и красиво.

— Кто это у нас тут не слушается? — ласково пропела она, словно заботливая няня — маленькому малышу. — Кто в кроватку ложиться не хочет?

Девчонка смело проскользнула внутрь, продолжая ворковать про детский дневной сон и разбросанные по манежу погремушки. Громкий лай в три приёма утих и сменился восторженным повизгиванием. К сожалению, взвизгивали три глотки, а размер их был таков, что человеческим ушам было больно.

Наконец из комнаты послышалось пение, а огромная псина затихла. Я осторожно — чтобы не помешать процессу «укачивания» — заглянул в дверь, а потом и проник внутрь.

Sleep, baby, sleep

Your father tends the sheep

Your mother shakes the dreamland tree

And from it fall sweet dreams for thee

Наверное, это была какая-то колыбельная. Голос у Парвати оказался очень красивый, и пела она чудесно, но заслушиваться было совершенно недосуг: долго она не протянет. Я пошарил взглядом по помещению и обнаружил в нём кое-что новое: странный артефакт в форме небольшой аляповатой арфы с заводной ручкой в толстом основании. Покрутив ручку и оживив «механизм», добился звучания из его недр спокойной щипковой мелодии, которая удивительным образом подстроилась под песню заклинательницы и стала её повторять.

Оберег на груди опять странно задрожал, но быстро успокоился. Так и знал, что с этой собакой дело не только в музыке. Доброй мелодией и «Империо» можно добиться большего, нежели просто доброй мелодией. Даже у меня голова немного закружилась.

Оттеснив меня чуть в сторону, рядом пристроилась Падма. Быстро исследовав артефакт, она достала палочку и сделала с десяток круговых движений рядом с рукояткой.

— Теперь подзавод будет работать несколько часов, — тихо пояснила она. — Лаванда, всё.

Стоявшая рядом с Парвати, Браун осторожно взяла её за локоть. Песня смолкла, Парвати устало опустила плечи.

— Мне больше нравится «Lavender’s blue», — промурлыкала Лаванда. — Мама её всё время младшенькой поёт.

— Из этого помещения есть только один путь дальше, — Грэйнджер продолжала сохранять деловую хватку. — Вот этот люк.

Открытие люка взяли на себя мы с Невиллом: он тянул за кольцо, а я удерживал щит у проёма. Какая-то небольшая неправильность царапнула мне глаза, но задумываться было некогда. Из открывшегося провала дохнуло влажной сыростью спраутских теплиц.

— Хагрид что-то говорил о «Дьявольских силках», — сообщил я, рассматривая в свете пущенного «лунного светлячка» помещение внизу.

— Реагируют на любое движение, опутывают жертву корнями и душат до смерти, удобряя почву, — оттарабанила Грэйнджер. — Уязвимы к огню, избегают яркого солнечного света.

Обречённо вздохнув, я достал «Неприкаянного Феникса».

— Девчонки, отойдите подальше…

— Нет, — возразил Невилл, но стушевался. — Не надо огня, Гарольд. Пожалуйста.

— Свет! — воскликнула Грэйнджер и достала свою «Виноградную лозу». — Его можно отогнать светом.

Лаванда с Парвати переглянулись и без лишних слов отошли к стене. Мы мудро последовали примеру их уверенного поведения.

— Lumos Solem, Maximum! — вывела Гермиона нужный жест и направила палочку в тёмный зев.

Не знаю, как другим, а моему совиному зрению были неприятны даже те боковые лепестки излучения, что проникли в нашу комнату. Я зажмурился и отвернулся. А вот Грэйнджер, маньячка, не только не щурилась, но и внимательно всматривалась в люк, контролируя процесс во всех тёмных углах.

— Nox, — наконец погасила она свой солярий для негров. — Вроде все убрались. Но есть проблема: пол довольно глубоко, а лестницы нет.

Мы мрачно уставились вниз. Видимо, предполагалось сначала прыгнуть на влажные корни, как на подушку, а потом… А что было потом, я помню по «прошлому разу». Кроме того, размеры квадратного зева смогут при удаче обеспечить приземление двух-трёх детей на зелёные канаты, а не на шеи друг друга — но не шестерым сразу. А отползать в сторону не получится, корни забеспокоятся.

— У меня есть семена Скалолазки, — сообщил Невилл.

Я нахмурился, не понимая, о чём речь. А вот Парвати ничего пояснять не требовалось.

— Всхожие? — уточнила она. — Я имею в виду, подготовленные?

— Нужно только ведро воды, — кивнул Лонгботтом, копаясь в сумке.

Я придвинул поближе многострадальную поилку и приступил к восполнению её водой из хранилища. Парвати достала из своих карманов набитый мешочек и начала сыпать в воду какой-то порошок.

— Удобрение, — пояснила она окружающим. — Тут довольно высоко, семени может не хватить собственных запасов. Гарольд, продолжай лить, когда вода начнёт исчерпываться.

Невилл вытащил невзрачный волосатый шарик цвета высушенного сена, с теннисный мяч размером. Осторожно опустил его в помутневшую воду и прислонил к поверхности кончик своей палочки. Секунд пять ничего не происходило, а потом я увидел, на что способны начинающие маги-гербалисты.

Шар лопнул и выпустил с десяток побегов. Все, за исключением одного, вылезли из поилки и принялись прочно укореняться в каменном полу, непонятной силой заставляя его трескаться, проникая в разломы, набухая и забуриваясь на максимально доступную глубину. Похоже, своё название этот растительный вид получил не просто так.

А вот последний отросток превратился в тонкий стебель, ринувшийся поначалу вертикально вверх, но, будучи умело перенаправлен левой рукой Лонгботтома, выгнулся и вполз в люк.

Опомнившись, я продолжил наполнять поилку водой, а Парвати — медленно сыпать туда же из бездонного мешочка.

Через пару минут мы имели загрубевший ствол толщиной в руку, от которого через равные, удобные промежутки отходили жёсткие побеги, на которые можно было становиться ногами и хвататься руками. Ствол не сразу уходил в тёмную глубину, а поднимался от корней на метр, давая возможность удобно на него зайти без риска упасть в самом начале спуска. По словам Невилла, нижний конец «лианы» точно так же надёжно укоренён внизу.

Видимо, на девяносто девять процентов эта «лестница» состояла из воды, но оттого не становилась менее надёжной. Воды, кстати, ушло много больше ведра. Поилка опять треснула, но новой жидкости выросшему растению почти не требовалось, так что я извлёк глиняные обломки из-под корней, опять их склеил и наполнил водой для собаки.

Мы по очереди спустились вниз. Я настоял на том, чтобы дверь в комнату Пушка была оставлена прикрытой, но не запертой — мало ли что.

Длинные побеги «Силков» росли из бочек, расставленных вдоль стен тёмного помещения. С навозными «баррелями» я почти угадал. Отделка у сочащихся влагой кирпичных стен в помещении отсутствовала, факелы не горели. Из комнаты вела единственная дверь, оказавшаяся незапертой.

Длинный и полого понижающийся коридор вывел нас в просторный, погружённый в полумрак сводчатый зал. Посреди зала, освещаемая столпом призрачного света, в полуметре над полом призывно парила метла. У дальней стены виднелась ещё одна дверь. Не хватало лишь яркой, указывающей на метлу стрелки с надписью «возьми меня». И ещё одной: «посмотри наверх». Определённо, директор владеет остатками чувства меры.

— Что это за шум? — насторожилась Гермиона.

— Ключи, — ответил я, глядя под потолок совиными глазами. — Сотни самых разных ключей с крылышками. Они летают, шуршат и иногда позвякивают, задевая друг друга.

Вместе с кружащимися в лунном свете пылинками картина получалась потрясающе красивой. Я залюбовался этим шедевром, запрокинув голову.

— Метлу не трогать! — строго приказала Падма.

— Согласен, — подтвердил я, посмотрев на неё вторым зрением. Триггер касания был легко заметен, а что он делает — изучать было лень.

Мы, не сговариваясь, обратили свои взоры на дверь. Падма начала внимательно её исследовать.

— Заперта, — сообщила она, не прикасаясь к ручке. — Если её открыть, что-то произойдёт.

Девочка неприязненно покосилась на исходящую тихим мелодичным звоном тучу.

— Точнее, ловушка сработает, если створка отойдёт от косяка, — добавил я, присмотревшись к двери вторым зрением, а потом достав палочку из-за уха и сделав ею несколько замысловатых пассов. — Я поставлю щит. Попробуй отпирающую магию, Падма.

Вороница скастовала «Алохомору». Как ни странно, это заклинание сработало — был слышен щелчок механизма — но дверь осталась запертой. Падма попробовала ещё два раза, надавливая на ручку, — результат тот же.

— Не хотелось бы вылавливать нужный ключ при помощи метлы, — задумчиво проговорила Гермиона.

Присутствующие, не сговариваясь, посмотрели на меня.

— Нет, — улыбнулся я во все свои двадцать восемь зубов. — Не хотелось бы.

Во мне разгорелся настоящий азарт упрямца и бунтаря: захотелось решить задачу как угодно, но не так, как предлагает этот убогий сценарий для детского сада.

— «Алохомора» срабатывает правильно, — кивнув, принялась отчитываться Падма. — Но что-то быстро возвращает сувальды назад. Дверная ручка не успевает провернуться до открывающего положения — её выталкивает в исходную позицию и блокирует.

— Быстро, говоришь, — задумчиво протянула Лаванда. — Но не сразу, верно?

— Ты хочешь…

— Да. Каст у «Алахоморы» долгий, но нас тут минимум четверо, знающих это заклинание. Гарольд тоже знает, наверняка. Невилл… научим. В общем, кастуем «Отпирание» одна за другой, внахлёст. Когда завершается каст у последней из нас, первая уже должна успеть сформировать повторный жест и формулу, чтобы начать новый цикл. Может и четверых хватить, но лучше шестеро.

— Пятеро, — возразила Парвати. — Кто-то должен давить на ручку и толкать дверь.

— Четверо, — добавил я и покосился на тучу за нашими спинами. — Капитан покидает корабль последним, дамы.

Невилл решительно отстранил Падму и взялся за ручку. Ему предстоит первому оказаться в следующей комнате с неизвестной обстановкой. Наш человек.

Вот кто бы мог предположить, что лучший цементатор для «золотой команды» — это *отсутствующий* в ней Уизли? Словно пресловутая «дырка» в полупроводнике: электрона нет, и именно это обстоятельство даёт ход всему банкету.

— Гермиона, Лаванда, Парвати, я, — выстроила очередь Падма, поместив самых искусных на самые трудные позиции в конце. — Тренируемся на этом кирпиче.

Несколько минут — и нехитрая «Цепная Алохомора» была освоена с достаточной сноровкой. Бедные хогвартсовские замки…

— Влетая в следующую комнату, не спешите ломиться дальше, — дал я последнее напутствие, усиливая щит. — Оставайтесь у входа и ведите себя потише.

Четверых «Алохомор» хватило, чтобы Невилл провалился в открывшуюся дверь. Как только это произошло, ключи ринулись на нас разъярёнными осами, но бессильно заскользили по моему щиту, развёрнутому под косым углом к потоку — моя благодарность дону Пивзу и его богатому опыту фехтовальщика. Девчонки влетели внутрь, умудрившись не создать пробку в проёме, и последним в комнату запрыгнул я. Ни разу не щёлкавший клювом Невилл немедленно захлопнул дверь. Внутрь не просочился ни один бешеный ключик.

Команда пожелала срочно поделиться впечатлениями от слаженной успешной работы, но я резко поднял руку, призывая заткнуться. В ноздри ударил хорошо знакомый запах. Мне — в три раза более знакомый, чем кое-кому из нас ещё.

Я полез в сумку и извлёк оттуда… двустволку. Гермиона выпучила глаза и набрала полные лёгкие воздуха, но была стиснута в объятиях Лавандой, плотно зажавшей ревнительнице Порядка рот. Остальные, впрочем, имели не менее ошалелый вид, но стояли молча.

Я зарядил в стволы два термитных патрона и осторожно выглянул из коридора в новое помещение. К этому моменту, правда, я уже так сильно не волновался, потому что во втором зрении увидел: области безмагии нет.

Тролль лежал на полу с размозжённой головой. Поскольку в случае тролля это ещё ни о чём не говорит, добавлю: абсолютно мёртвый. Второе зрение утверждало это со всей определённостью.

— Кто-то идёт впереди нас, — тихо констатировала Лаванда. — Знаешь, Гарольд, твоё предположение о Квиррелле уже не видится мне настолько же неправдоподобным, как полгода назад.

— Думаешь, это он? — спросила Грэйнджер.

— Не знаю, Гермиона. Но больше и правда некому.

Вообще говоря, есть ещё непонятная крыса. Некий Питер Петтигрю, согласно газетным подшивкам считающийся зверски убитым неким Сириусом Блэком в ту же самайновую ночь, что и мои родители. В самом инциденте ничего необычного нет: последняя ночь октября — столь же чудесная, сколь и дурацкая, ибо провоцирует десятки тихих психов именно в этот день отчебучить ту самую навязчивую идею-мечту, что нежно лелеется ими весь предшествующий год. Сколько ещё ненормальных магов на исходе месяца занимались членовредительством, своим и чужим, газеты не написали. Ограниченной площади печатных изданий хватило только для этих, вошедших в топ-два: лорда Волдеморта и нашего таинственного Блэка. Первый, понятное дело, оттянул на себя львиную долю литерного лимита. Чем настолько особенным выслужился второй, скупая пресса не сообщила.

Почему этот Петтигрю скрывает факт своего выживания и прячется в семье Уизли, я не знаю. Почему он упорно лез ко мне и гадил на подушку — даже и знать не хочу. Мне в теле совы, между прочим, ни разу не приходило в голову кому-то куда-то специально нагадить. Это определённо какая-то патология, и коричневые подробности иных её проявлений я откапывать решительно не желаю.

Но о том, что к дамблдорской заначке полез отнюдь не Петтигрю, мне известно по событиям «прошлого раза». А потому — довольно рефлексировать.

— Пойдёмте дальше, — предложил я, осторожно разрядив и спрятав ружьё.

— Гарольд Поттер, откуда у тебя огнестрельное оружие? — спохватившись, вернулась к отложенному допросу Грэйнджер.

— Гермиона, если ты *уверена*, что тебе нужно такое же ружьё, я могу поспособствовать его приобретению, — серьёзно ответил я.

— Ты! Не смей делать вид, что меня не понял!

— Мы здесь всего год, а уже в третий раз встречаем вот это существо, — я показал на мёртвую тушу. — На свободе, без ошейника и без взрослого мага рядом. Моё ружьё — это способ моего выживания здесь, Гермиона. Я не использую его против людей, я не подаю дурной пример, я не хвастаюсь и не показываю его другим детям. Я прошёл обучение и умею им пользоваться. Что поделать, если у нас здесь — дикие джунгли с тиграми, а полицию никогда не дозовёшься?

— Не серчай, подруга, — мягко сказала Парвати. — Гарольд и вправду достал его только из-за тролля. В ином случае ты бы никогда и не узнала, что оно у него есть.

— Давайте и вправду идти дальше, — сказала Падма. — Обсудим это позже, все вместе.

* * *

В следующем помещении свет включился лишь тогда, когда мы отошли на пару шагов от порога. Нам предстало… логово шахматиста-гигантомана. Искусные каменные статуи двухметрового роста — шестнадцать белых, шестнадцать чёрных — выстроились в правильном порядке на огромной, во всю комнату, шахматной доске полированного мрамора.

— Назад! — рявкнул я, когда Гермиона и Невилл продолжили движение к полю, не выказывая намерения останавливаться.

Мой окрик заставил присутствующих собраться. Друзей ухватили за локти, мы не сговариваясь отошли от доски на безопасное расстояние.

Второе зрение рисовало множество неприятных сюрпризов, приготовленных для любителей переть напролом, и ещё больше — кружев, управляющих фигурами и… чем-то ещё.

— Гарольд, я, кажется, знаю, что это такое, — сказала Падма. — Или на что это похоже.

— Ты думаешь… — начала Парвати.

— Да. Живой Шатрандж.

— Поясните, — я повернулся к близняшкам.

— Это известное развлечение у персидских магов. Ну, и у наших брахманов. Обычная игра в шахматы или шатрандж, вот только… игроки занимают место некоторых фигур. Лично. И участвующая с ними компания, при желании.

— Занятно. И в чём смысл?

— Ты видел, как… разыгрывают взятие фигур шахматы у Рона?

— Дурацкий спект… Погоди, ты хочешь сказать…

— Да. Под бой «живым фигурам» лучше не попадать.

— Вы что, мазохисты?

— Нет. Это способ усложнить игру, понимаешь? Ты должен выбрать подходящие фигуры для себя и друзей, а в дальнейшем — задумываться о тех, кого жертвуешь. Игра учит быть неравнодушным к своим подчинённым… или, наоборот, закаляет способность без оглядки на чувства разменивать даже собственных близких, если выигрыш соответствует потерям.

— И что ожидает попавшего под бой?

— Это зависит от того, как настроено текущее поле боя. И какая фигура тебя бьёт.

Я прикинул наши шансы.

— И сколько живых игроков обычно участвует в ваших играх?

— Ты прав, — кивнула Падма. — Нас слишком много для такой партии. Кого-то, быть может и не одного, обязательно собьют.

Мы должны были прийти сюда максимум втроём, вспомнил я. Рон выбрал бы себе какого-нибудь ферзя… А заодно и рассказал бы правила. Я никогда не допёр бы до настолько странной идеи самостоятельно.(13)

Я присмотрелся к оружию, которым «будут бить», а заодно и к самим фигуркам. Выточены очень подробно. Белые, на стороне которых нам предстоит играть — римляне. Центурионы вместо пешек, осадные баллисты — в ладейных углах, всадники-кони, лучники-слоны… И какая-то невзрачная жрица в тоге с церемониальным резным посохом на месте ферзя. Разодетый цезарь был здесь единственным гладко выбритым среди мужиков.

Сторону чёрных защищали варвары. Всклоченные бороды, немытые и никогда не стриженные волосы, рогатые шлемы и шаманские оленьи рога, кожаные нагрудники и одежда из шкур, грубые деревянные щиты, топоры, мечи и копья…

И килты.

Хорошо, что окраска фигур не предполагает передачу цветов.

— Мы хотим играть за чёрных! — произнёс я громко и чётко, сделав шаг вперёд.

Секунду помедлив, монументальная столешница утробно лязгнула и начала поворачиваться вокруг центра со звуком меняющих своё положение лестниц в центральной шахте. Дело продвигалось медленно и торжественно. У всех присутствующих отпали челюсти.

— Гарольд, ты гений, — когда доска утвердилась в новой позиции и замерла, Лаванда пришла в себя первой.

— Гм, — я согнал неподобающе ошарашенное выражение с лица. — Вообще-то я рассчитывал, что нас перенесёт на другую сторону. Но и так неплохо.

Внимательно изучив край доски во втором зрении, я скомандовал:

— Присаживаемся вот на эти поля с буквами вертикалей. Клеток не касайтесь. Стоять не надо, а то упадёте при движении.

Когда все расселись, последовала закономерная фраза в воздух:

— Мы передумали. Мы желаем играть за белых!

Сойдя через полминуты с занудной карусели, я не смог отказать себе в мелком удовольствии:

— Ещё немного, пожалуйста. Нам нужно вымыть руки перед игрой.

— Уважаемые зрители, — пробормотала себе под нос Браун. — Так цинично над экзаменационными испытаниями у нас ещё никто не издевался…

* * *

В геометрическом центре следующей комнаты располагался стол. Иной мебели в комнате не было. Ты ж не сидеть сюда пришёл, верно? Минимализм инсталляции был настолько провоцирующим, что нестерпимо захотелось назло режиссёру проигнорировать дешёвку в центре и основательно обследовать затенённые окраины на предмет тайников с галеонами, скрытых ходов за панелями и подсказок на потолке. Судя по поведению остальной пятёрки соратников, мы испытывали схожие чувства.

Игр с освещением в этой комнате не практиковали, зато увлекались пиротехническими эффектами. Стоило мне приблизиться к столу, как дверной проём позади и дверной проём впереди перекрыло двумя высокими стенами жаркого пламени: жёлтого с красными языками — сзади, и жёлтого с белыми — впереди. Ну а вдруг мы забудем, через какую дверь вошли, верно?

— Похоже, тут и вправду нет ничего, кроме стола, — завершила «простукивание стен» Падма.

— Эти бутылочки однозначно принесли из дома Уизли, — поделился я своей догадкой.

Семь сосудов разной формы, цвета, размера, материала затычек и так далее — выстроились ровной линией в центре стола. Чуть ниже лежал лист пергамента, покрытый аккуратными каллиграфическими строчками. Изголодавшаяся по нечитанным текстам, первой этим листком завладела Гермиона.

— Здесь логическая загадка, сформулированная в стихах, — поведала она. — Надо же, кому-то было не лень сочинять столько воды. Так… бла-бла-бла, две отравы, три нейтралки, один назад, другой вперёд. Весь яд слева от нейтральных, неясно — то ли подряд, то ли автора просто прихватило высоким стилем. Самый большой и самый маленький — не яд. Номер один и семь — не вперёд, номер два и шесть — одинаковый состав. Гм… вот этот, самый маленький флакон — пропуск вперёд.

— Всё верно, — помедлив, подтвердила её вычисления Падма. — А эта колба с краю — пропуск назад.

— Но зелья в маленьком флаконе — только на один глоток, — заметила Лаванда.

Все нерешительно замолчали. Взгляды присутствующих постепенно скрестились на мне.

— Гарольд?

Я молчал некоторое время, глядя на белое пламя у входа. Наконец вздохнул, неспешно достал палочку из-за уха и направил её в потолок.

— У меня есть идея получше, друзья. «Verbum virtutis: Omnes somnum!»

Ничего не значащая формула была произнесена для отвода глаз: пятеро детей погрузились в здоровый сон прямым влиянием на организмы. Я устроил поудобнее неудачно сползшую на пол Гермиону, взял пергамент у неё из рук и вернул на стол. Подошёл и встал перед белым пламенем.

Уже с трёх метров моё лицо припекало так, будто я заглянул в дверцу паровозной топки. Даже такая простая деталь — куда более правдоподобна, чем весь десятилетний дамблдорский спектакль.

Я совершил ошибку, приведя детей сюда. Нужно было усыпить их ещё там, до входа в комнату к Пушку. Но чем, в таком случае, я буду отличаться от Дамблдора? Он имеет силу и власть — и полагает, что вправе решать, как жить и как умирать своим соратникам.

Теперь же друзей придётся вытаскивать из ловушки. Потому что бой с Квирреллом уже давно идёт. Жаль, я не сразу это понял.

Вздохнув, я окунулся в жаркое пламя, проходя в следующий зал. Никаких зелий я принимать не стал.