Тихий герой

Голова – как арбуз

— Ты с самого первого дня был слишком умным, Поттер, — произнёс Квиррелл, не оборачиваясь.

— Банальное начало, профессор, — негромко ответил я. — Добрый вечер.

Ещё один прекрасно отделанный зал со стрельчатыми сводами. Один из многих в этой анфиладе, отчего-то имеющей вход через люк на третьем этаже. В центре помещения — хорошо знакомое зеркало.

— Как ты догадался? — Квиррелл повернулся и пристально смотрел на меня.

— Не думаю, что кому-то может потребоваться два *разных* зелья для защиты от пламени разных цветов.

— Да ты что же, — во взгляде появилось презрение пополам с недоверием. — Сунулся в огонь только из-за этого вывода недоучки?

Вздохнув, я решил не дразнить гусей раньше времени.

— Спраут не стала бы подставлять дорогое растение под огонь, профессор, — начал я. — Флитвик ненавидит мётлы и всё, связанное с полётами — гоблинская половина тяготеет к пещерам. МакГонагалл пишет название клана с большой буквы и прекрасно разбирается в цветах тартана, она никогда не выставила бы шотландцев грязными варварами. Пусть они и проиграли римлянам. Ну а Снейп…

Я изобразил мимолётную рефлекторную неприязнь и досаду. Незачем Квирреллу и его хозяину знать о наших внеклассных способах наладить отношения.

— Больше всего на свете он ненавидит идиотов, — «признал» я. — А потому наказание для идиота, пьющего незнакомые зелья на основании одной лишь дурацкой бумажки при них, он должен был приготовить со всей широтой своей души.

Это не считая того, что «прошедший впереди» Квиррелл мог подло перетасовать бутылочки на столе, если уж не решился их просто уничтожить.

Вопросов накопилось много, мелких и не очень, но я не хотел излишне ярко блистать перед Квирреллом своей догадливостью. А вот произнести свои соображения хотя бы мысленно мне почему-то показалось правильным.

Сомнительный люк на третьем этаже, ведущий непонятно куда, притом что на втором этаже — основные учебные аудитории. Хорошо, одну комнату можно втиснуть, но откуда здесь столько прекрасно отделанных *просторных* помещений, и где они располагаются физически? Пространственная карта, которую я мысленно нарисовал, не налезает на топологию Хогвартса ну никак.

И почему люк был закрыт? Квиррелл вежливо захлопнул, прыгая вниз?

И что это за заклинание у МакГонагалл такое — настолько умное, что может предоставить полноценный спарринг в шахматах?

Ну и главное. Столько преподавателей якобы потрудилось и приложило руку к этому лабиринту — а ведут они себя так, будто ничего не произошло. Я ведь «в этом году» постарался быть наблюдательнее. Никаких «особых», задумчивых взглядов. У одного, ну у двоих ещё можно было бы заподозрить покер-фейс — но не у всех же пятерых сразу!

Да и как бы они могли себе это объяснить? «Альбус, а что это мы тут строим: на входе серьёзная собачка-людоедка, а далее — несколько красочных аттракционов уровня в меру туповатых первоклашек»? Тут уж или одно, или другое. Защиту сокровища делают такой, чтобы её никто не мог преодолеть. Вообще никто, а не просто не умеющий играть в шахматы!

И что же получается? Или директор стирает память множеству очень непростых людей; или он всё это сделал сам, без посторонних; или… нет никакого лабиринта.

— Ты ничего не сказал ещё об одном участнике, — напомнил Квиррелл.

— Ах да, — решил я немного подыграть профессору. — Именно тролль в этой истории получился самым правдоподобным. Чувствуется рука специалиста, знающего, о чём он рассказывает.

— Ты слишком умён для своего возраста, Поттер, — Квиррелл вперил в меня пронизывающий взгляд, ловя минимальные мимические реакции. — Тот бидон с кровью — твоя работа?

— Бидон с кр… — я нахмурился, «пытаясь понять», о чём речь.

Вот эту ветвь информации я Квирреллу и его хозяину отдавать не собираюсь. Я даже намёком не должен натолкнуть их на мысль о том, что имею в Хогвартсе чуть бо́льшие привилегии, чем остальные первогодки. Нужно внимательно следить за языком и помнить, что Волдеморт — несколько менее смертен, чем его сегодняшний слуга.

Меня «озарила догадка». Ну да, кентавры-то обязаны были поездить мне по ушам, зачем и кому нужна кровь единорога.

— Целый б-бидон, сэр?

Я вытаращил глаза и «по-новому» оглядел профессора. По идее, он после честно выпитого бидона должен быть несколько менее здоровым, чем сейчас.

Смог ли я убедить этого интригана в бесперспективности моей разработки по этой опасной для меня теме, или он просто счёл её не столь важной для себя прямо сейчас, но Квиррелл перестал буравить меня в режиме «повышенного разрешения» и вернулся к основному разговору.

— Я умираю, Поттер. Бидон или нет, но «серебрянка» себя исчерпывает. Однако это не имеет значения… здесь, а вскоре не будет иметь значения и вообще. Догадываешься, зачем ты мне нужен?

— Вот до этого момента я не дошёл, профессор. Постоянно что-то мешает.

— Ничего, я поясню.

Квиррелл отвлёкся и развернул раму так, чтобы амальгама была обращена ко мне.

— Зеркало, Поттер. В нём находится нужная мне вещь. Тебе нужно вытащить её оттуда и отдать мне.

— Хм. Наверное, есть какой-то подвох?

— Конечно. И я даже расскажу тебе о нём. Ты останешься в зеркале, взамен взятой вещи.

— Эм… Я намерен отказаться, профессор. Там довольно скучно.

— Это тоже вполне ожидаемо, — понимающе улыбнулся Квиррелл. — Сейчас мы — у меня в голове, Поттер. Я имею в виду и тебя, и твоих друзей в соседней комнате. И, поскольку голова — моя, мы не ограничены ни временем, ни… возможностями. *Моими* возможностями в *твоём* отношении. Осознаёшь?

— Вы меня убьёте?

— Это было бы нежелательно. Я создам тебе ад, Поттер. Достаточно долгий, чтобы ты, в конце концов, счёл эту милую квартирку, — Квиррелл указал на раму, — чуть менее скучной, чем моё вынужденное общество.

— Но…

— Но может так случиться, что ты повредишься умом раньше. Тогда мне придётся привлечь твоих подружек. Вот ту милую кудряшку, например.

Будь это возможно, ты бы уже пытал их у меня на глазах, подумал я, вылепляя испуганное лицо и делая шаг назад.

* * *

— Думаешь, тут всё пламя такое же безобидное, как на входе сюда? — зловеще произнёс Квиррелл. — Наслаждайся, червь!

И я оказался посреди бескрайнего океана огня. Кожа пошла волдырями и начала обугливаться, тело затопила невыносимая боль… ненадолго.

Что есть пламя? Раскалённый газ, возможно — плазма, хотя британские маги вряд ли о ней знают, если до сих пор не разбираются в электричестве. Важно то, что материя эта хоть и горячая, но очень лёгкая. А тело наше по большей части состоит из воды — одного из самых теплоёмких веществ на планете. Нужно довольно много лёгкого жара, чтобы нагреть воду хотя бы на градус. Проблема — в поверхности кожи. Она будет перегреваться и обугливаться, не успевая передавать тепло воде по всей глубине тела.

Не беда: делаем ткани организма идеальным проводником тепла. А не хватит собственного «сосуда» — я всю скалу под собой в такой же проводник превращу. Или всю земную поверхность…

Знаете этот известный фокус, когда медную гирю плотно оборачивают тонким батистовым платком и погружают в огонь — а ткань даже не обугливается?

Я стоял посреди беснующихся языков пламени и безмятежно улыбался. С такой «печкой» у тебя геологическая эпоха должна пройти, пока ты нагреешь меня до некомфортных сорока градусов. Неизвестно, у кого крыша откажет первой.

Квиррелл сменил тактику. Я оказался в воздухе на километровой высоте, стремительно несущимся навстречу острым камням из вулканического стекла. Я едва удержался, чтобы не заржать. Нашёл, кого пугать полётом! Но свою вторую натуру мы тебе тоже открывать не будем, «гроза кудряшек». Просто уменьшим силу притяжения до одной десятой и раскроем руки с мантией, ловя восходящий поток от нагретой тёмной поверхности.

— Знаешь, какую смерть считают одной из самых ужасных, Поттер? — донёсся до меня голос Квиррелла. — Я тебе покажу. Нет-нет, не благодари.

Я упал в воду, и свинцовая обувь немедленно потянула ко дну. Воздуха стало сильно не хватать… И я спокойно вдохнул полные лёгкие воды.

А вы знаете, что млекопитающие могут дышать водой? Не водой из водоёмов, конечно — нужно до предела насытить её растворённым кислородом, а ещё лучше — заменить воду подходящими перфторуглеводородами. Над людьми, впрочем, так не издевались, а вот на собаках испытывали, и они вполне себе выживали. Очень перспективно для будущих полётов под перегрузками.

Вы, наверное, спросите, почему я так вольготно меняю реальность в «аду чужой головы»? Очень просто: мы не в чужой голове. Попади я к легилименту в голову, и мне действительно можно было бы устроить настоящий пыточный ад. Вот только чужое сознание ограничено собственными представлениями о реальности. Оно не может изобразить то, чего не знает.

Квиррелл не знает о моих совиных глазах, не ведает о магическом зрении и не представляет, как работает «прямая сплетаемая магия». Здесь, в Хогвартсе, я встречал только один тип иллюзорных окружений, которые хорошо представляют, что такое прямое плетение заклинаний и как выглядит магия в «драконьем зрении»: симулякры.

Думаю, мы с Квирреллом — в одном из них. Думаю также, что у нас с ним здесь — равные права.

Наша компания попала сюда, скорее всего, в тот момент, когда я запустил «музыкальную арфу». Оберег Видящей заметил вмешательство, но пропустил его — следовательно, всё идёт согласно рисунку выбранного Луной пути. Так нужно.

Реальность опять сменилась. Вода исчезла, я вернулся в зал с зеркалом. А вот с лицом профессора творилось что-то неладное: оно стремительно зарастало шерстью. Мышцы бугрились, угрожая разорвать дорогую мантию, а Квиррелл превращался в…

— Я заражу тебя ликантропией, ЩЕНОК! — утробно прорычал завершающий превращение оборотень.

Дохнув гнилым зловонием из оскаленной пасти, на меня прыгнул огромный чёрный волк. Я равнодушно протянул ему руку: кушай, Тузик. Зубки потом почистить не забудь.

Анимаги имеют абсолютный иммунитет к ликантропии. Причина банальна: вторая природа уже занята, причём более надёжной и лучше соответствующей данному волшебнику формой. Да вы сами сравните: быстрое и безболезненное превращение из человека в сову — или вот это уродство, с хрустом, чавканьем и выворачиванием суставов, медленно и очень печально. У какого варианта больше шансов занять вакантное место в ауре?

Между тем «Тузик» впился зубами мне в руку, с некоторым трудом оторвал от неё кусок мяса и немедленно его проглотил. Конец тебе, котёнок.

Кремнийорганика — не лучший вариант, но быстрее ничего в голову не пришло. Это когда атомы углерода в обычной органике заменяют на атомы кремния, имеющего схожее строение внешних электронных оболочек. Наверное, должно получиться что-то твёрдое, как камень, и нейтральное к обычной жизни? Не факт. Вот, скажем, метан — простейшее органическое вещество — полностью безвреден для человека, если спички из карманов не доставать. А его кремниевый аналог моносилан — смертельно ядовит.

«Тузик» катался по каменному полу с оглушительным воем, пытаясь переварить или выхаркать халявный бифштекс с кровью, но шансов у него не было никаких. Не думаю, что я настолько удачно угадал с химией — скорее, здесь работает общее направление идей.

А чем это я вообще здесь с Квирреллом занимаюсь? Что за странная, асимметричная дуэль тут происходит?

Есть у меня твёрдая уверенность, что изготовление симулякров Волдеморту не по зубам — этот маньяк только убивать, мучать и поганить хорошо умеет, но ни капли — созидать. Поместить в прекрасную вещь свой вонючий кусок души он в состоянии, а вот зачаровать артефакт — других нагнёт, прикрывшись «не царским делом». Вандалы созидать не умеют.

Стало быть, симулякр они с Квирреллом взяли готовый. Здесь, в Хогвартсе. И очень похоже, что одна из его функций — состязательная. Именно то, что сейчас и происходит между нами.

По каким критериям начисляются очки — меня не просветили. Но мнится мне, что за нестандартные ответы на бросаемые мне вызовы этих очков начисляется больше. И ещё есть переходящее в уверенность чувство, что убивать мне нельзя. Я достаточно одарён, чтобы не отвечать агрессией на агрессию. Моим друзьям и близким ничего не грозит; мне, если буду проявлять смекалку — тоже. Зачем мне убивать соперника, если он убивает себя сам?

Почему сам? Потому что, исходя из видимого мной, каждый его удар, не достигший цели, ощутимо его ослабляет. И начался этот бой задолго до моего появления у зеркала — тогда и там, где наша команда решала задачки нестандартными путями.

Ему осталось недолго. Два средних удара или один сильный. Он вложит в них всё. А перед этим, возможно, поболтает со мной о глобальных планах.

* * *

Ростбиф с ксенобелком не пошёл профессорскому лицу на пользу: оно позеленело и лишилось ноздрей. Тюрбан тоже куда-то слетел. На меня смотрел знакомый «фантомас» с красными глазами. Один в один — бахчевая ягода с вырезанными на пробу дольками.

— Видишь, во что я превратился? — прошипел «арбуз». — Твоя работа, между прочим!

— Слова не мальчика, но мужа, — пробормотал я. — Могу я узнать, с кем говорю: с лордом Волдемортом или мистером Риддлом?

— Что? Откуда тебе известно это имя?

— Да это половине преподавателей известно, я думаю, — слегка приукрасил картину я. — Оно в этих круглых штуках, с которым дежурные в патрули ходят, иногда мелькает. А у директора наверняка найдутся железяки получше.

Ходил бы ты на дежурства — тоже это знал бы. Но не позволило тебе, видать, наше начальство слишком свободно шастать по замку.

Дав Фантомасу пять секунд обдумать новую диспозицию, я поднял тему поважнее.

— Вы зачем профессора Квиррелла до смерти довели, мистер? Вы понимаете, что вам *позволили* прийти сюда?

— Господин, разрешите мне преподать урок обнаглевшему насекомому, — прошелестел откуда-то голос Квиррелла.

— Нет, — резко оборвал прислужника Фантомас. — Он задаёт правильные вопросы.

Волдеморт уставился на меня своими вертикальными зрачками.

— Я ни минуты не сомневался, что Дамблдор знает о моей природе. Знает и ведёт свою игру. В этом-то и состоит искусство интриги, Поттер: обыграть противника на его же поле, да ещё тогда, когда он уверен, что играет тобой, как пешкой. О да…

Для любителя играть с Дамблдором на равных ты слишком болтлив, как по мне. Но ты не тушуйся, излагай дальше.

— Любой из моих слуг с радостью отдаст жизнь за своего господина. Но я не размениваю их жизни вот так, по-дамблдорски, словно фигуры в шахматной игре. Квиррелл при смерти, однако именно в этот момент я привёл его сюда, к возможности полного исцеления.

Врёт как дышит. То-то он клеймит всех своих слуг в абсолютное рабство, заботливый отец солдатам. Не хочу решать, кто из них более омерзителен: Дамблдор, играющий соратниками втёмную и жертвующий людьми, словно расходным материалом — или Лорд, порабощающий и убивающий явно и открыто. Важно, что и тот и другой как огня боятся предоставлять соратникам хотя бы минимальную свободу: Дамблдор — опаивая зельями и программируя внушениями, а Лорд — своей печатью.

Но, конечно же, если у тебя в данный момент ограниченное количество слуг — да что там, ровно один, судя по всему, — ты будешь стараться, чтобы он или они не загнулись совсем уж за просто так.

Однако про нашу осведомлённость о печатях мы тоже упоминать не будем. Волдеморт немедленно добавит меня в список основных подозреваемых в неестественной убыли клеймённого состава, и никакие словесные кружева вроде «слухи утверждают» мне не помогут.

— А на пути к источнику его жизни стоишь ты, Поттер.

Это он разнообразные подходы пробует, что ли? А то внезапно чем-то знакомым и лилово-бородатым повеяло.

Словно и сам сообразив, что давление на жалость — совершенно не его амплуа, Тёмный Лорд вытащил палочку — хорошо знакомую артритно-узловатую «Оглоблю», точь-в-точь как у Дамблдора. Очередная пара «сестёр-близняшек»?

— Это — Старшая палочка, — сообщил мне лорд с непонятной для меня значительностью. — Бузинная. Знаешь основное её свойство?

— Эм… источники расходятся в интерпретациях, мистер, — дипломатично ушёл я от признания, что нихрена не знаю и впервые слышу это название.

— Ну ещё бы, — понимающе усмехнулся он. — Она непобедима в бою. И своего владельца делает таким же. Я знаю это абсолютно точно, Поттер, ведь именно я и являюсь её владельцем.

Интересно, зачем он мне это рассказывает? Наверное, я должен поверить условиям очередного его вызова? Губительность огня, воды или зубов объяснять не надо, а вот некоей абстрактной палочки… А то вот атакует он меня *в этом месте* — а я и знать не знаю о его непобедимости. Но в такую игру можно поиграть вдвоём.

— Хм… А если против неё выставить такую же Старшую палочку? — бросил я ему зерно сомнения, по-своему интерпретируя зимний инцидент у Зеркала. И понял, что сказал что-то не то.

— Она ОДНА! Легендарная реликвия! Дар, созданный самой Смертью! — Волдеморт даже руку опустил от негодования. — Дюжина крестражей, Поттер! Из какой же дикарской деревни ты выполз? Эту сказку знает каждый младенец в Британии!

Как интересно. Нужно всё же было поинтересоваться местным детским фольклором. Но сейчас важнее другое: Волдеморт не знает, что эта его… Бузинная палочка — у Дамблдора. По крайней мере, была у него на зимних каникулах. Не знает и врёт мне, что он — её владелец. Ну, не будем его разубеждать.

— Мне некому было читать сказки, мистер, — ответил я спокойно. И вдруг добавил, повинуясь наитию: — А вам?

Почему-то эти слова вывели из равновесия до сего времени уверенного в себе злодея. Он что, тоже был сиротой?

— Ах да, как же я мог забыть, — не замедлил он укусить меня в ответ. — Твой нелепый папаша даже палочку достать не успел, а вот мать… Я отбросил её, как тряпку, путающуюся под ногами. И не было и дня за последние десять лет, когда я об этом не жалел… Сегодня она так просто не умерла бы, щенок!

— А я вот начал сомневаться, что они умерли, — поделился я своими мыслями. — На Самайн является кто угодно, только не родители. То ли живы пока ещё где-то, то ли и не было их вовсе… А вы как думаете, мистер?

— Я думаю, что тебе пора определяться, как ты пойдёшь в это зеркало: добровольно и сразу, или после небольшого урока с этой палочкой и умоляя тебя туда отпустить!

Пожалуй, больше из него ничего не выцедишь, не выдавая собственной осведомлённости.

Я бы поговорил с ним о пророчестве, предложил идею «просто жить обоим». Но его печати всё меняют. Поначалу-то я думал, что жуткая татуировка только у нашего зельевара имелась, за какую-то особую провинность. Но Снейп кое-чем скупо поделился.

Волдеморт заклеймил абсолютным рабством всех своих соратников, даже самых верных и бывших с ним с самого начала. Не осталось никого из ближнего круга, не закабалённого обманом и безо всякой надежды на освобождение. Так не поступают лидеры, настроенные на конструктив, — только больные параноики, не доверяющие вообще никому.

Именно так и будет выглядеть весь мир после его возможной победы: всё население с печатями и без собственной воли. Иного он не выдержит, не доверится, не сможет быть спокоен. Не порабощают правящую элиту без намерения точно так же нейтрализовать и низы. Если не давать инициативы верхушке, правитель будет иметь дело с бунтующими низами в одиночку. Капитаны не вмешиваются в работу сержантов, иначе им придётся делать их работу самим.

Мир станет послушным воле владыки, но прекратит развитие. Маги захиреют и сойдут на нет, в лучшем случае — начнут служить «батарейками» на дыбах с внутривенным питанием. Магии придётся уйти из нашего мира, ибо она здесь перестанет быть кому-либо нужной.

А магии это не по нраву.

Вот и отлетают в мистера Риддла случайно отскочившие «Авады». Пока что — изредка.

— Знаешь, почему здесь с тобой одни только дети? — произнёс я, приняв решение. — Со взрослыми ты поссыкиваешь в гляделки играть. Только детишек и способен своими страшилками кошмарить.

Ну же, выдавай уже свой последний припасённый удар!

Выражение зелёного лица изменилось мало, разве что змеиные зрачки рефлекторно дрогнули. А вот второе зрение показывало, что Волдеморт вне себя от бешенства. Магия бурлила и клокотала вокруг него, грозя высвободиться сокрушающей волной при малейшей потере контроля. И вот контроля-то Волдеморту, как оказалось, было не занимать.

— Я не стану повторять предыдущей ошибки, Поттер, — совладав, наконец, со связками, прошипел собеседник. — Ты будешь умирать очень медленно, но всё же успеешь сделать всё необходимое.

Я укоризненно покачал головой и улыбнулся зелёной роже.

— Волдеморт — подлый трус, голова — как арбуз.

Наверное, творимое во время разговора заклинание нужно было выпускать медленно и дозированно. Но простая детская дразнилка сорвала с Волдеморта остатки самообладания.

— «Tormentum et cinis Vammatar!»

Сложный грязно-коричневый конструкт устремился ко мне — и упал на плечи хозяина мягким пушистым покрывалом, прилетев со стороны зеркала. Дикий и полный мучительного страдания вопль в очередной раз за день заставил заболеть уши. Волдеморт трясся, медленно пожираемый тлеющими огоньками и рассыпаясь невесомым чёрным пеплом.

Да. В отличие от этой подделки, настоящая «Бузинная палочка» действительно заботится о непобедимости владельца. Я стал этому непосредственным свидетелем тогда же, у зимнего Зеркала Еиналеж. Я почти уверен: Дамблдор в тот раз не передумал и действительно скастовал что-то неприятное. Вот только палочка в его руках отказалась выполнять самоубийственный приказ хозяина: всё, что летело в меня, прилетело бы Дамблдору в спину.

Директор остался непобедимым. А вот контрафакту неведомы подобные тонкости.

* * *

Я находился посреди небольшого полутёмного помещения. Сырые кирпичные стены поблёскивали капельками конденсата, под невысоким потолком извивались коленами ржавые толстые трубы, ощетинившиеся штурвалами вентилей и задвижек. Наверное, это была какая-то техническая камера или большой смотровой колодец: явных дверей нет, а попасть сюда можно только сверху, через люк, в данный момент открытый и являющийся здесь единственным источником освещения. Из люка спускалась штатно привинченная к полу вертикальная металлическая лестница.

Передо мной стояло знакомое зеркало в старой резной раме. На полу лежало шесть тел: пятеро детских и одно профессорское. Дети спали глубоким сном, их здоровью ничего не угрожало. Квиррелл же… ему осталось минут десять от силы. Внешне он выглядел не очень хорошо, но главный ужас творился внутри: там не сохранилось ни одного живого и не сгнившего органа. Последние дни профессор существовал не иначе как на магическом метаболизме, удерживая мёртвое тело каким-нибудь «Репаро» и душу в нём — одной лишь железной волей. Долго так не протянешь: нужно же когда-то и спать, но здесь, наверное, помог «подселенец» и разбиение суток на вахты.

Тратя магию на этот поединок, Квиррелл сжигал оставшееся время своего существования. Он поставил всё на «зеро». И проиграл.

В помещении над головой продолжала наигрывать волшебная арфа. Похрапывало несколько огромных глоток.

Звёздный ветер, овевавший меня всё лето, превратился в настоящий ураган. Он рождался где-то далеко за нашей Галактикой, легко пронзал твердь подо мной и продолжал нестись выше, в такие же бесконечные дали. Думаю, мне достаточно расслабиться, и он сам подхватит лёгкую букашку моей души.

Я ведь смогу сюда вернуться? Я же всегда возвращался в Саргас, достаточно было лишь прожить день на Земле.

Вздохнув, я попытался достучаться до МакГонагалл через значок. Тщетно. Удивительно гиблое и глухое место в нынешнем году, этот ваш третий этаж. «Домовика Хогвартса» можно не звать, Сьюзен уже пробовала. Привидения? Уверен, эта комната находится под пристальным наблюдением. Незачем кое-кому видеть мои особые отношения со Смотрителями.

Ничего, этот момент предусмотрен. Я потянулся магией за пределы люка — и отправил широким импульсом особый сигнал. Оставленный в коридоре у входа к Пушку, на полу развернулся и активировался красный конвертик. Огромный магический за́мок во второй раз за год огласил рёв тревожных баззеров.

Звякнув, по грязному полу от зеркала откатился кусок мутного красного стекла или какого-то поделочного камня. Я равнодушно проводил его глазами. Он, конечно, ярко светился магией, но ведь приманка и должна так себя вести?

Версия с Квирреллом, устроившим воображаемый поединок за обладание камнем, выглядела бы довольно стройной, если бы не одно «но»: Хагрид знал и о «Силках», и о шахматах. Следовательно, иллюзорный испытательный лабиринт строил не Квиррелл. Возможно, Квиррелла — и только его одного — привлекли «со стороны», дабы он создал свою комнату с троллем, а заодно (наверное) и «подсмотрел» остальные этапы. Всё остальное выстроил главный кукловод. Как вариант — кукловод внушил Квирреллу, какие именно этапы тот должен выстроить внутри зеркала.

Вопрос: зачем это нужно Дамблдору? Почему он раз за разом сталкивает нас у этого зеркала? Почему меня не покидает ощущение, что убивать Квиррелла рядом с зеркалом мне противопоказано?

Я посмотрел на старый артефакт. «У него внутри — низший гремлин, зеркало абсолютно безопасно», сказала мне леди Елена. Я очень мало знаю об этих сущностях, но два факта мне известны точно.

Гремлины — легендарные существа, чья магия укрывается и расцветает в неживых, созданных искусственно предметах. Например, в сложных механизмах или искусно сделанных предметах мебели. Магия полностью соответствует легендарности авторов: игры со временем, с причинностью, со слоями реальности и множественностью миров — уровень, не только не достижимый, но и неизвестный человеку.

И ещё. Не зафиксировано ни одного случая, когда гремлины или их магия проявляли бы доброту к человеку. У них — свои цели, своя мораль и своя красота.

На предмете с «зазеркальем» можно придумать очень много таинственной, воистину гремлинской механики. Но я уверен: даже «низший» гремлин выше человека по возможностям, и даже порабощённый — не может считаться безопасным.

Из люка над головой прозвучали далёкие взволнованные голоса. Подмога шла, хотя не факт, что авангард будет состоять из толковых преподавателей. Но рано или поздно прибудут и они. От воя сирен не спрячешься нигде.

Неожиданный шорох заставил меня обратить внимание на пол. Квиррелл повернулся на бок и изо всех сил тянулся к лежащему рядом красному камню.

Стояли звери около двери…

Эту повесть я читал — в прошлом мире, когда учился в магловской школе. К счастью, я — не глава планетарных спецслужб, и совершенно не собираюсь мешать волшебнику получить свой последний шанс на выживание. Не факт, что камень — философский, но факт, что много бед получивший исцеление Квиррелл натворить не сможет.

Однако рвался Квиррелл не к камню. Проигнорировав рубиновую стекляшку, он продолжил тянуть пятерню… к Грэйнджер. Во втором зрении разогревалась какая-то магия: на этот раз он вкладывал в неё *всё*.

Вздохнув, я наступил туфлей на тянущуюся руку. Щит Пустоты бессилен, если гадкая магия передаётся через касание.

К сожалению, я опять ошибся. Целью Квиррелла была не Грэйнджер. Мгновенно возникшая в другой руке палочка жалящим движением воткнулась мне в ногу, а разлагающееся горло на остатках жизни прошипело:

— Авада Кедавра!