Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
четверг, 6 октября 1859 г.
Милый Уилки,
Я не утверждаю, что нельзя было бы разработать тот мотив, о котором Вы говорите, в Вашей манере, но я совершенно уверен, что, сделай я по-вашему, все выглядело бы слишком утрированным, слишком старательно и усердно подготовленным, вследствие чего обо всем можно было бы догадаться заранее, и всякий интерес к рассказу тотчас бы пропал. И это совершенно не зависит от той особенности характера доктора [125], которая появилась под влиянием тюрьмы, что, по-моему, должно само по себе полностью исключить возможность — до того, как наступит подходящий момент — раскрыть перед читателем его отношение к тем вопросам, которые были неясны ему самому, ибо он с болезненной чувствительностью всячески от них уклонялся.
Мне кажется, что задача искусства — тщательно подготовить почву для развития событий, но не с той тщательностью, которая пытается замаскироваться, и не для того, чтобы, проливая свет на прошлое, показать, к чему все идет, — а напротив, чтобы лишь намекать — до тех пор, пока не наступит развязка. Таковы пути Провидения, искусство же — лишь жалкое им подражание.
«Можно ли вообще сделать это лучше тем способом, который я предлагаю?» — спрашиваете Вы. Я такой возможности не вижу и никогда не видел, — отвечаю я. Я не могу себе представить, как Вы это сделаете, не наскучив читателю и не заставив его слишком долго ожидать развязки.
Я очень рад, что повесть Вам так нравится. Я был очень взволнован и растроган, когда писал ее, и, бог свидетель, я старался изо всех сил и верил в то, что пишу.
Всегда преданный Вам.