Том 30. Письма 1855-1870

18 МИСС КУТС

Тэвисток-хаус,

вторник, 15 мая 1855 г.

В двух словах подвожу итог ниневинского дела [39].

Как я уже говорил, Лейард совершил ошибку, был слишком оскорблен и обижен, чтобы тут же исправить ее, как это мог бы сделать человек, обладающий большим присутствием духа и уравновешенный (к примеру — я), и этим дал в руки своим врагам оружие против себя, каковым они и воспользовались.

Никак не могу согласиться с Вами в том, что он восстанавливает один класс против другого. Он лишь признает, что они враждебны друг другу. К тому же Вы, очевидно, упускаете из виду, что коль скоро в этом вопросе столкнулись интересы двух крупных классов, то и на сам вопрос следует смотреть с двух сторон. Вы полагаете, вызов бросил простой народ. Я же считаю, что вот уже долгие годы это делает аристократия и что именно она противопоставила себя всей стране, а вовсе не страна противопоставляет себя аристократии.

Вот какова моя позиция по отношению к Лейарду. Я почувствовал, помнится, еще за неделю или дней за десять до того дня, как он совершил эту злополучную ошибку, что он нуждается в поддержке; встретив его у Вас, я был поражен происшедшей в нем переменой и его встревоженным видом; я случайно узнал о злобных интригах, которые ведутся против него, о тайных влияниях, используемых для того, чтобы погубить его; я написал ему письмо, в котором убеждал его не терять присутствия духа, и говорил, что при нынешних обстоятельствах считаю его самым полезным человеком в парламенте; и что я положительно чувствую себя обязанным оказать ему любую помощь, какая только в моих силач, если она не потребует моего личного присутствия. То, что я мог тогда сделать для него, я сделал немедленно, и он отнюдь не остался к этому нечувствительным. Он показал мне свои проекты за несколько дней до того, как представил их парламенту, и в основном я их одобрил. Тут случилась эта ошибка. Как раз на следующий день мы обедали вместе и я заклинал его ради всех святых соблюдать осторожность. Еще через день-два состоялось собрание, посвященное реформам в управлении, и было предложено создать общество. Я решил стать его членом и внести (в назидание большинству) двадцать фунтов. Почувствовав, что Лейард нуждается в некоторой поддержке, и считая его, несмотря на его промах, достойным ее, я послал ему записку следующего содержания: «Скажите-ка мистеру Линдсею, что в этих пределах общество может рассчитывать на меня». В прошлую субботу, выполняя наше давнишнее соглашение, заключенное еще за несколько недель до этой прискорбной ошибки, мы с ним обедали в Гринвиче с Пакстоном [40] и еще кое с кем. Лейард спросил меня, не получил ли я письма от мистера Морли [41], президента этого общества, так как мистер Морли спрашивал его мнение о возможности каким-нибудь образом убедить меня выступить на собрании в театре Друри-Лейн (в случае если они решат устроить там собрание). Я подумал и ответил, что, мне кажется, я мог бы выступить по такому поводу, но что я не могу обещать этого, прежде чем не ознакомлюсь во всех подробностях с их намерениями и не удостоверюсь, что я их одобряю. Я написал ему об этом, чтобы еще раз внушить, как необходимо соблюдать осторожность при столь ответственных обстоятельствах, и он горячо согласился со мной, добавив: «Если Вы пойдете, пойду и я; иначе, очевидно, нет».

Мне во что бы то ни стало хочется быть полностью откровенным с Вами в этом вопросе, и сейчас Вы знаете все, что знаю я. Если в моих силах хоть немного повлиять на него, я надеюсь заставить его быть поспокойней и потверже. В подобном деле никто не принудит меня отступиться от того, что я считаю правильным. Что до возможности вынудить меня на какое-нибудь сделанное в запальчивости публичное заявление, то я уверен, что если бы Вам случалось когда-нибудь раньше слышать мои разглагольствования, Вам не пришло бы в голову сомневаться в моем хладнокровии или же в том, что при таких обстоятельствах свою запальчивость я оставляю… скажем, на Стратон-стрит… [42]