Том 30. Письма 1855-1870

32 ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

Париж,

<октябрь 1855 г.>

…Отсутствие каких-либо мыслей просто ужасно [55], и даже когда добираешься до Малреди и видишь двух стариков, беседующих над чересчур бросающейся в глаза скатертью, и читаешь объяснение их занятия: «Спор о теории доктора Уистона» [56], все же испытываешь большую неудовлетворенность. Почему-то они ничего не выражают. Даже «Санчо» Лесли [57] не хватает жизни, а полотна Стэнни [58] смахивают на декорации. Бесполезно закрывать глаза на тот факт, что в произведениях художников не хватает именно того, чего, как мы знаем, недостает самим художникам: оригинальности, огня, целеустремленности и уменья поставить все на службу замыслу. В большинстве из них чувствуется отвратительнейшая респектабельность — мелочная, бескрылая, низменная обыденность, которая почему-то кажется мне символом нынешнего состояния всей Англии. Фрис [59], Уорд [60] и Эгг представлены здесь своими лучшими полотнами и привлекают наибольшее внимание. Первый — «Добродушным человеком», второй «Королевской семьей в Темпле», а реши — «Первой встречей Петра Великого с Екатериной»: эту последнюю картину я всегда считал очень хорошей, и иностранцы, по-видимому, обнаружили в ней совершенно неожиданный драматизм, который им нравится. У французов сколько угодно скверных картин, но боже мой, какое в них бесстрашие! Какая смелость рисунка! Какая дерзость замысла, какая страсть! Сколько в них действия! Бельгийский отдел производит прекрасное впечатление. Именно там можно увидеть лучший пейзаж;, лучший портрет и лучшую сцену из семейной жизни на всей выставке. Внешние формы и условности занимают в английском искусстве, так же как и в английском правительстве и в английском обществе, место истины и подлинной жизни — не сочтите эти слова следствием моего безнадежного взгляда на положение нашей страны и моего страха, что наша национальная слава приходит в упадок. Я всячески боролся вчера с эти впечатлением: в первую очередь отправился в английскую галерею, хвалил и восхищался с большим усердием, но все без толку. Мои впечатления остались все теми же, как я вам их описал. Разумеется, это все между нами. Дружба лучше критики, и я буду помалкивать. Спор, участники которого не могут договориться, о чем они спорят, не просто бесполезен, он вреден… Я никогда еще не видел ничего столь странного. По-моему, они твердо уверовали, что естественной может считаться только английская манера (сама по себе настолько исключительная, что в любой стране она кажется весьма своеобразной), и если француз — изображенный, скажем, в ту минуту, когда его ведут на гильотину, — не дышит невозмутимостью Клэпхема или респектабельностью Ричмонд-хилла [61], значит, тут что-то не так…