Тонкий профиль

История флюсового автомата

Меня давно уже привлекала в Терехове динамичность характера, которая чаще всего основывается на запасах внутренней энергии, расходуемой щедро, без тревоги за то, что она может иссякнуть. И, должно быть, именно поэтому такая энергия вкупе с жизнелюбивым темпераментом всякий раз быстро и полно восстанавливалась для все новых дел.

Вера Терехова в этом была похожа на мужа. Она часто и горячо вмешивалась в дела, в которые могла бы и по вмешиваться или хотя бы не отдавать им столько души. Когда Терехов говорил мне, что хочет всюду успевать, он, должно быть, имел в виду и себя, и Веру, соединенных, кроме уз брака, еще и общностью человеческого горения.

"Такие люди по-настоящему нужны заводу, — частенько думал я, глядя на них, — ибо поэзия вечной заводской работы требует еще и каждодневной, безотказной и полной отдачи сил".

Представьте себе гигант — трубоэлектросварочный цех, с его огромными пролетами, где почти не видно рабочих и царит над всем автоматика, индустриальная гармония. В этом цехе сварку производят автоматы. Но понятие "автомат" порою означает лишь ведущий принцип, параллельно с которым сохраняются еще рудименты старых, примитивно кустарных методов.

Операция по удалению из трубы использованного горячего порошка — флюса долгое время производилась вручную. Подручные сварщиков вынуждены были залезать в трубу, чтобы собрать порошок и перенести его в бункер. Утомительное, малоприятное и небезопасное дело — приходилось дышать вредным дымком.

Жаловались они и на то, что сосун бункера, который затягивал порошок флюса, не всегда точно копировал отклонения самого сварочного шва. А ведь труба бывает несколько овальной формы, и жесткий сосун сдирал порою кромки еще мягкого шва.

Новая сварочная аппаратура должна была исправить эти недостатки.

Внедрять и испытывать ее приехал сотрудник Киевского института электросварки Чвертко Анатолий Иванович, плотного сложения человек, широкоскулый, неторопливый в движениях, с красивой седой шевелюрой, чуть спадавшей на лоб прямыми прядями.

Но, конечно, не красивые седые волосы заинтересовали меня, когда в цехе я впервые увидел Анатолия Ивановича.

Человек, внедряющий что-либо новое на заводе, всегда немного мученик сам и мучитель для других. Но Анатолий Иванович выглядел всегда спокойным, и вскоре я понял: это не от равнодушия, не от высокомерия представителя "высокой науки", не от инертности души, а от той, видимо, железной волевой пружины, которая образует непробиваемое упорство таких людей. Одним своим видом они показывают, что обязательно дойдут до цели.

По разным причинам новая аппаратура налаживалась трудно, а установлена она была на действующей сварочной линии.

Второй день линия простаивала. Тогдашний начальник трубоэлектросварочного А. М. Гарагуля, недавно принявший цех и, может быть, потому так нервничавший, грозно размахивал перед лицом Чвертко бланком телеграммы.

— Могу вас познакомить с телеграммой, которую мы получили, — почти кричал он. — План нам еще увеличили. Вы только вдумайтесь — надо дать за этот месяц десятки километров труб! А вы что делаете? А?!

— Да разве это довод против аппаратуры? — спокойно спросил Анатолий Иванович.

— Да разве это довод? — повторила вопрос Вера Терехова, которая как сотрудница центральной заводской лаборатории помогала Анатолию Ивановичу внедрять аппарат.

— Сколько по вашим расчетам потребуется времени, чтобы испробовать аппаратуру? — глядя на Веру, а не на Анатолия Ивановича, уже спокойнее спросил Гарагуля.

— Дней пять-шесть, — подумав, ответила Вера.

— Шесть дней! Я не могу пойти на это. Потерять столько километров труб! Кто возместит нам эту потерю? — опять взвился начальник цеха. — Не забудьте, пока мы не справляемся с планом!

Нельзя было отказать ему в известной логике, а главным образом, в серьезности его опасений, что эксперимент на пятой линии, действительно, сорвет выполнение плана.

— Но, может быть, на остальных линиях перекроют эту задержку более высокой производительностью? — высказала надежду Вера.

— Где для этого основания? Где? — обрушился на нее Гарагуля. — Мы же с вами ответственные люди. Да и не мешает сначала поговорить с рабочими.

— Я надеюсь… — начала было Вера, но Гарагуля перебил ее:

— "Может быть! Надеюсь!" Что за расплывчатые формулировки, когда речь идет о государственном плане? Нет, простите, не понимаю вас, товарищи.

А как вы намерены изготовить еще один опытный образец?

— Надеемся, помогут рабочие с той же пятой линии, — ответил Анатолий Иванович.

— Например, подручные сварщиков, которых вы, между прочим, этим же автоматом лишаете работы? съязвил Гарагуля.

Дело в том, что новый автомат действительно позволял сократить число подручных на линии, высвободить их для работы в других цехах. Именно это, видимо, и имел в виду Гарагуля, но в запальчивости выразился не очень точно.

Наступила зловещая пауза. Как-то очень глубоко и огорчительно вздохнул Анатолий Иванович.

— Вот уж не думал, товарищ Гарагуля, что вы не побрезгуете таким аргументом. Ведь для блага тех же рабочих возимся мы с этим автоматом!

— Для блага, — протянул Гарагуля. — Да что вам до интересов цеха!

Вере вдруг стал тесен белый воротничок ее платья.

— Между прочим, сварщики и их подручные, например, Митя Арзамасцев, они другого мнения! — выкрикнула она уже вдогонку уходящему начальнику цеха.

Но тот даже не обернулся.

Митя Арзамасцев… Это был молодой рабочий, недавний ремесленник, узкоплечий, щупленький, с пышной шевелюрой почти всегда запрятанных под плоский синий берет волос. Я не раз видел его около станов, и о нем мне много говорила Вера Терехова. Она же рассказала один немного смешной и чем-то трогательный случай.

Дело в том, что Митя работал в цехе неровно: то загораясь необыкновенным рвением, то с прохладцей, и нередко допускал брак. Митин берет и шевелюра, облюбованное цеховыми карикатуристами, частенько украшали сатирическую полосу стенной газеты под названием "Горячая прокатка".

Трубы, которые сваривал Арзамасцев, тут же, метрах в двадцати от него, на участке технического контроля проверялись мастером Ниной Петровой. Она браковала все некачествейные швы, отсылая трубы с дефектом по рольгангу назад, к рабочему месту Мити.

Поскольку бракованная труба катилась назад со звоном, ее, конечно, многие замечали. И это задевало Митю больше, чем выговоры в приказе и карикатуры в стенной газете. С тем и с другим он со временем даже свыкся.

Но вот случилось так, что Митя и Нина встретились в клубе на вечере, начали с колкостей, а потом Нина понравилась Мите, и он начал ухаживать за девушкой. Как-то незаметно для себя Арзамасцев стал по-новому относиться к Нине, даже работал теперь старательнее.

Но однажды Вера Терехова снова застала Нину расстроенной. Девушка пришла на рабочее место Арзамасцева, что-то сердито выговаривала ему. А он, что называется, ноль внимания. Не слушал да и не смотрел на нее. Но Нина не уступала. И тогда Митя зло выкрикнул:

— Гулять со мной согласна, а послабить не можешь, еще пуще придираешься?

Девушка ответила, что одно к другому не касается, и она не позволит, чтобы проскальзывал брак.

— Нечего меня учить, — отрезал парень. — Я сам себе контроль!

Они поссорились, и Вера тогда не смогла помирить их. Митя не захотел даже разговаривать с нею, полагая, должно быть, что сотрудница ЦЗЛ просто суется не в свое дело.

А мастер участка снова жаловался на Арзамасцева:

— Не знаю, что с ним и делать! Снимать с работы, что ли? Из-за своей несчастной любви портачит все больше. А мне на оперативках достается!

Вера решила вмешаться. Поближе познакомилась с Ниной, в которой почувствовала цельный и сильный характер, потом встретилась с Митей после смены. Предложила посидеть в одной из отдаленных заводских аллей, за ремонтным цехом, где никто их не видел и не мешал спокойно, откровенно поговорить.

— Нина тебя любит, она хочет, чтобы ты стал хорошим сварщиком, и это в твоих руках, — убеждала Вера парня. — За что же ты злишься на нее?

— Был бы контролером кто-нибудь другой! — огорченно махнул он рукой. — А то устаю, может, оттого, что гуляю с Нинкой поздно, — в его голосе прозвучала искренняя обида, — а она… Значит, целоваться я не бракодел, а в цехе не гожусь? И это любовь?!

— Да, любовь, — ответила Вера. — Если хочешь знать, большая любовь. По-твоему, Нина должна твой брак пропускать, нарушать свой служебный долг только потому, что встречается с тобой? Да где же твоя сознательность, честность, чуткость к ней, наконец?

— А чего! — отбивался Митя. — Я вчера ей подарок сделал — духи и сумочку. Я внимательный…

— Ну и что? — сдерживая улыбку, спросила Вера.

— А то! Одним словом, змея.

— Вчера ты ей сумочку, а сегодня она опять вернула бракованную трубу на стан? — догадалась Вера.

— Да там и была-то чепуховина: чуть-чуть пережег шов, — признался Митя. — Я думал, Нинка — человек!

— Конечно, человек! Я намного старше тебя, поверь мне, Нина тебя, дурня, любит. И такой крепкой требовательной любовью надо дорожить.

Они долго проговорили тогда в этой тихой заводской аллее…

Теперь Вера только издали следила за своими подопечными, Заметила: мастер стал меньше жаловаться на парня. Да и ссорились Митя и Нина реже, по слухам решили пожениться.

Когда началось на пятой линии испытание флюсового автомата, именно Митя Арзамасцев, Нина, еще несколько сварщиков и механиков, Вера Терехова и конструктор Анатолий Иванович образовали своего рода бригаду внедрения. К ним в качестве добровольного помощника примкнул и Павел Игнатьевич Гречкин, заинтересовавшийся новинкой. Иногда вместе с отцом заходил в трубоэлектросварочный и Саша Гречкин.

Бригада внедрения собиралась в мастерской цеха после смены и иногда допоздна засиживалась там. Дирекция дала на это согласие, хотя недовольный Гарагуля и поворчал немного. Мастерам тоже не нравился этот, как выразился один из них, "сверхплановый энтузиазм". Я сам однажды услышал такую реплику.

— Вот после работы наши эдиссоны опять начнут стучать. А потом клюют носом на основной работе. Хоть спички им в глаза вставляй, чтобы не закрывались.

Однако на деле члены бригады внедрения не давали повода к таким упрекам. Может быть, они и уставали, но на основной работе это не отражалось.

Новый корпус автомата был собран педели за две силами энтузиастов. Я помню день, когда бригада решила устанавливать аппаратуру. Накануне ночью снова остановили для этого пятую сварочную линию. С утра начальника цеха не было в конторе, и уже одно это успокаивающе действовало на экспериментаторов.

В эти напряженные часы я с удовольствием наблюдал за Верой Тереховой. Одетая в старый комбинезон, с темной косынкой на голове, плотно стягивающей волосы по манере всех женщин, работавших в цехе, Вера, помогая Мите, стучала молотком по штанге автомата. В комбинезоне она казалась плотнее и шире в плечах, напряженное ее лицо, лоб, щеки и даже губы — все было вымазано машинным маслом.

Смотрел я и на Митю. Иногда мне казалось, что он слишком часто отходит от аппаратуры, слишком долго "перекуривает", задерживается у стенда, готовый поддержать здесь любой разговор. Но вот, словно высмотрев что-то в аппаратуре, Митя бросал папироску, ловко влезал на штангу и тут уж руки его двигались быстро и четко. Сборка у Мити Арзамасцева в конечном итоге продвигалась не медленнее, а даже быстрее, чем у других рабочих.

Время подходило к обеду, а у монтажников был установлен лишь сдвоенный бункер, куда должен собираться использованный порошок флюса. Подогнав кран, бригада начала надевать на бункер металлический кожух.

Я поглядывал на светофор-информатор. Яркий его глазок тревожно сигналил об остановке линии и неблагополучии со сменным графиком. Четыре работающие сварочные линии не могли восполнить простоя пятой. Даже Терехов, пришедший в цех, упрекнул бригаду:

— Долго, товарищи. Полторы рабочих смены потеряли! Сколько можно?

— Быстрее не выплясывается, товарищ начальник. Но вы не волнуйтесь, все будет в порядке, как в кино! — откликнулся Митя.

— Бывает и в кино печальный конец, — пробурчал Виктор Петрович.

К концу смены выяснилось, что сборку закончить не удается. Вся бригада возилась с кожухом бункера, нижние дверцы которого никак плотно не закрывались.

— Кожух нам помяли люди, — объяснял всем интересующимся Павел Игнатьевич. — При установке. А теперь, значит, сжатый воздух держаться не будет. Вакуум нарушили. Вот какая морковина-чепуховина! Не любящие, не заботливые руки это делали, вот что!

Бригада совещалась: что делать? Все волновались. Позвонил диспетчер и огорчил сообщением: цех "вылетел" из суточного графика. Особенно нервничала Вера. Невозмутимо спокойным оставался только Анатолий Иванович.

— Как вы умудряетесь не волноваться? — удивлялась Вера. — Вот приедет Гарагуля, он нам выдаст!

— Ничего, ничего, — успокаивал всех Чвертко. — Будет порядок в танковых войсках.

…Исправленный кожух подали к стану только на следующий день. Опять здесь собрались все те же сварщики, что возились вчера с монтажом, но держались они теперь увереннее.

С утра около линии появился Гарагуля. Сказал, обращаясь только к Анатолию Ивановичу, уже не с гневом, а как бы прося посочувствовать и понять:

— Что же это такое, Анатолий Иванович? Что вы со мной делаете? Горим же мы с графиком! Кто-то премии будет получать, а нам — холку мылить!

Что мог ответить ему Чвертко? Что ничего в жизни не дается легко и просто, что за всякое новшество надо платить трудом, волнениями, нервным износом? Что он и сам переживает сейчас не меньше начальника цеха? Вряд ли эти очевидные истины могли сейчас успокоить Гарагулю.

С проверкой аппаратуры провозились еще несколько часов, Наконец все готово. Анатолий Иванович просит всех отойти от пульта и сам, отерев пот со лба, нажимает на щитке несколько красных и черных кнопок.

Первую прогонку флюсовой аппаратуры производили вхолостую. Вот подали первую трубу для сварки. Вспыхнула электрическая дуга, голубоватый ее язычок был виден лишь одно мгновение и тут же погас под порошком флюса. Когда Анатолий Иванович спустил уже сваренную трубу на рольганг, она так же тихо и плавно, как подкатилась к стану, уплыла в глубину пролета.

Все вздохнули с видимым и сладостным облегчением. Павел Игнатьевич даже почесал влажный от пота нос, подмигнул сыну.

— Ну, я думаю, нас можно поздравить? — сияя провозгласила Вера.

Но именно в эту минуту раздался слабый звонок — предупреждение о том, что рольганг заработал. К стану подходила труба.

— Наша! Это же наша! — раздался удивленный возглас Мити.

Действительно, труба подплывала с другой стороны, от контрольного пункта.

— Вернули! — ахнул еще кто-то.

Вера побежала к мастерам ОТК узнать, в чем дело. Оказалось: сосун бункера все-таки срезал кое-где кромки сварочного шва, к тому же остались непроверенные участки. Требовалось "переварить" чуть ли не половину трубы.

Признаться, мне было больно смотреть на Веру, Митю, Нину, старика Гречкина… У Веры как-то сразу погасли глаза и на лице обозначилась тяжелая усталость. Опечалились все. Даже невозмутимый Анатолий Иванович. И Гарагуля, который в этой неудаче мог бы найти пищу для какого-то мстительного удовлетворения.

Через минуту он сказал Анатолию Ивановичу:

— Значит, переходим на вторые сутки? Ваше изобретение влетит нам в копеечку, товарищ Чвертко. Да вы не Чвертко — четвертователь какой-то! — и, махнув рукой, пошел к себе в контору.

Начальника цеха можно было понять. Пусть есть тысяча объясняющих обстоятельств, но если цех не выполняет план — спросят с начальника. И не только руководители завода, но и рабочие, которые из-за простоя стана теряют в заработке. А вместе с тем надо внедрять новое, как же иначе!

Гарагуля ушел. Вера Терехова, Анатолий Иванович и другие остались у стана, чтобы снова решать мучительный вопрос: как поступать дальше?

Прошел еще один день. Пятая линия работала плохо и хотя какое-то количество труб выдавала, часть их уходила в брак. В цехе создалось очень тревожное положение.

В этот день с утра Митя нервничал у стана — сварка не ладилась. Вот уже в пятый раз электрическая дуга, вместо того чтобы сваривать шов, прожигала трубу, металл плавился и стекал толстой огненной струйкой. Подручный сварщика в эту минуту бросался вперед с совком в руке, наполненным флюсом. Этой как бы зеленой подушкой из твердого порошка он пытался прикрыть пораненное место на трубе.

Иногда это получалось, иногда нет. Во всяком случае, подручный сварщика, опустив голову, согнувшись, напряженными шагами шел за трубой вдоль стана, держа на весу тяжелый совок. Смотреть на это было неприятно, если не сказать, больно! Больно за мучения рабочего, больно от сознания, что эту двенадцатиметровую громадину, такую красивую на вид, потом придется признать бракованной и переваривать уже без автоматики, вручную.

Конечно, прожоги случались и раньше, но теперь из-за неисправности нового флюсового устройства они участились, и всякий раз эти огненные дыры на боках труб свидетельствовали наглядно и впечатляюще о неудачах бригады внедрения.

— Веришь не веришь, — сказал мне Павел Игнатьевич, — а я как увижу, что труба в брак уходит, так будто кто по сердцу ударит. И горит оно!

В этот момент по рольганту вернули назад с контрольного пункта забракованную трубу. Митя похлопал по ней, еще теплой после сварки, ладонью осторожно пощупал края рваной металлической раны, глубоко вздохнул: снова прожог!

Появление около стана начальника цеха тоже не предвещало ничего хорошего.

— Уж если и начинать эту мучительную операцию, товарищи, то признайтесь — надо было с другого конца, — опять взялся он за свое. — Дождаться планового профилактического ремонта пятой линии и тогда экспериментировать. Сейчас же с такими делами нетрудно ей-ей, и инфаркт заработать. У каждого инфаркта есть свое имя и отчество.

— Ну, зачем так мрачно? — возразил Чвертко. — Никаких инфарктов не будет. Просто це дило, как говорят украинцы, трэба спокойно розжуваты.

Я заметил, что Анатолий Иванович прибегал к своим звучным украинизмам в речи, когда хотел успокоить собеседника или же успокоиться сам.

— Ну, чего вы до сих пор "розжувалы"? — сердито спросил Гарагуля.

— Есть, есть задумка. Будем срочно пробовать. Ко пирное небольшое устройство, чтобы сосун точно следовал за линией шва.

— Мы уже изготовляем копир в мастерской, — вмешалась Вера. — Еще немного потерпите — новое-то ведь всегда рождается в муках! Что делать?

Гарагуля посмотрел на Веру искоса, словно не зная, усмехнуться ему или рассердиться еще более: нашли когда "кормить" литературно-травиальными сентенциями!

— Всякое терпение до поры, — сказал он. — Скажу прямо: до первой телеграммы со стройки, что мы задерживаем трассу. А тогда все — аппаратуру сниму. Одним словом, оживите мне линию, любым путем, слышите — оживите!

Я был свидетелем того, как это "оживление" затянулось еще на некоторое время. Члены бригады внедрение собирались вечерами в номере гостиницы у Анатолия Ивановича или в токарной мастерской. Думали, чертили, работали. За три вечера и три ночи сделали многое. Чертежи копира отдали в мастерскую, чтобы теперь уже третью по счету модель автомата изготовить в металле.

В цеховой столовой трубоэлектросварочного — самообслуживание. Поварихи в белых халатах за окошками раздаточной, орудуя черпаками, наполняли тарелки. Взял металлический поднос, поставил на него тарелки и стаканы, положил ножи и вилки — неси на свободный столик.

А за столиками над склоненными головами обедающих царит обычно сдержанный говор людей, привыкших к еде быстрой и речам коротким. Если на заводском дворе солнечно, яркий свет вливается в столовую через широкие окна, и тогда каждый металлический поднос становится зеркалом, отражающим веселые блики.

Обедая за небольшим столиком рядом с Митей Арзамасцевым, Виктор Петрович Терехов спросил, как думает бригада выходить из провала с месячным планом.

— Выйдем, — сказал Митя, — штыком и гранатой пробились ребята…

— А если всерьез?.. — настаивал Терехов.

— Нет, с шутками и с нашим горячим желанием! На чистом бензине энтузиазма, товарищ Терехов! Вы же знаете — сегодня соседнюю четвертую линию останавливают на плановый профилактический ремонт. Три дня дают по графику. А ребята говорят: уложимся за сутки, постараемся для товарищей. Улавливаете?

— Улавливаю, — усмехнулся Терехов. — Двое суток работать на покрытие ваших простоев, на общецеховой план?

— Все точно! Как это называется? Взаимная выручка товарищей рабочих!

— Это ты придумал и с ребятами договорился? — спросил Терехов, и мне показалось, что он немного удивлён — не самой идеей, а тем, что она родилась в Митиной кудлатой голове.

— Чего договариваться? Ребятам намекнул, возражений нет. Потому считаю, что за товарищество хорошее все отдам людям и еще должником останусь. Вог так стоит вопрос!

— Ты, Арзамасцев, парень-то, оказывается, молоток! — все с тем же приятным удивлением произнес Терехов.

— Пока молоток, еще и кувалдой стану! — озорно ответил Митя.

…В последний раз бригада внедрения собралась после гудка в мастерской цеха. Не было только Нины: она работала во вторую смену и обещала прийти ночью, на смену уставшим, если таковые обнаружатся.

— Товарищи, треба сегодня працуваты в темпе, а то мы и себе, и людям уже надоели. Смонтируем за ночь устройство? — спросил Анатолий Иванович.

— Кровь из носу — сделаем, — заявил Митя.

— Нет, пожалуйста, без кровопусканий, без всякого там производственного гусарства, — возразила Вера Терехова. — От нас ждут ювелирной и точной работы.

Для этой ночной смены Вера надела старое ситцевое платье и синий халат. Виктор Петрович тоже вышел в ночную, обрядившись в старые, рабочей поры, брюки и куртку с прожогами от огня нагревательных печей.

Мне не хватило терпения пробыть в цехе всю длинную ночную смену. Через два часа я ушел к себе в гостиницу — спать. Но бригада внедрения точно к сирене первой смены завершила монтаж флюсового автомата. Все испытания на этот раз прошли хорошо. Сварка на пятой линии стала проходить быстрее, чем на других. А главное, рабочие теперь были избавлены от трудной операции. Скоро флюсовые автоматы с двойным бункером и копирным устройством обосновались на всех сварочных линиях цеха…