Триумф непослушания

Древний Град

Улицы, закоулки, дворы, кварталы, районы — всё, что формировало город, едва помещалось на детализированной карте Киевуса. Это был бескрайний мегаполис. Город разделяла на две ровные части огромная река. В её водах ютились маленькие острова, рассеченные мостами. Гвин представлял масштабы столицы и понимал, что лёгкой прогулки ждать не стоит. Стрелки, флажки, инициалы подразделений. Армия Хартии заходила в пригороды и уже докладывали о первых вооруженных стычках. Правда, открытых боестолкновений пока не произошло. Враг стягивал все силы внутрь города и готовился к обороне. Эрвин понимал это и приказал обойти город, тем самым отрезая возможную помощь с северной стороны. Генеральный штаб волновало неизвестная численность противника и их боеготовность. «Отряду сто тридцать семь» предстояло добыть всю недостающую информацию. Пока же этого не произошло — войска готовились к решительному штурму.

В небольшом доме были только Гвин и Эрвин. Маршал позволил себе на несколько минут закрыть глаза, легонько покачиваясь на стуле. Гвин сверлил глазами карту и курил. Вот уже неделю, как они покинули Ставку. Бесконечная колона из стальных монстров неумолимо двигалась к своей цели. Генералы почти всё время проводили со своими войсками, лишь изредка появляясь с докладами в штабе. Элизабет не стала исключением. Она всегда находилась на передовой, наблюдая, как выполняется воля господина, и думая над возможным улучшением условий простых солдат.

— Господин Гвин, — в штаб ворвался адъютант, выведя Гвина из задумчивости, а маршала из полудрёмы. — К вам пришёл кто-то из местных.

— Что он хочет?

— Говорит, что может помочь вам.

— Пусть зайдёт, — безразлично бросил альбинос.

За последнюю неделю доклады, приказы и планирование сильно истощили силы Гвина. Последнее, что ему сейчас хотелось — с кем-то говорить. Правда, его личные капризы никогда не влияли на государственную деятельность.

В комнату вошли. Гвин даже не взглянул в его сторону.

— Я подозревал, что только ты мог устроить этот переполох, — сказал голос с нахальными нотками. — Теперь же я убедился, что Холод снова в седле.

Гвин резко развернулся и сразу застыл.

— Лопни мои глаза! — выпалил Гвин. — Пуля! Я совсем забыл, что ты должен быть где-то здесь!

— А ты подрос, седой. Ещё и очки нацепил. Не отличишь от дендролога.

— Не мог ли ты более уважительно обращаться к господину? — вставил Эрвин.

— А ты ещё кто такой, блондинчик? Его личный профессиональный жополиз?

— Почти, — ответил Эрвин, испепеляя его взглядом. — Маршал армии Дивидеандской Хартии.

— Довольно, Эрвин, — прервал его Гвин. — Это мой старый друг. Мы с ним в детстве стояли друг за друга горой, но нас… — альбинос на секунду задумался, — разлучили.

— Я рад, что ты жив, братело! Пойдём на свежий воздух, нужно перетереть по нескольким важным вопросам.

— Опять меня втаскиваешь в какую-то авантюру? Последний раз из-за твоих выбриков мы все попали за решетку. Но, боюсь, что я не устою перед твоей харизмой. Эрвин, — обратился к нему Гвин, — я могу пропасть на какое-то время? Постарайся, чтобы тут всё не развалилось, пока меня не будет.

— Можете быть спокойны, господин.

Старые друзья под громкий смех покинули комнату. Эрвин лишь хмуро смотрел им вслед.

Солдаты, маршируя, пели песню, стараясь перекричать рёв моторов. Орудийная прислуга рыла стационарные позиции, чистила стволы пушек, разлаживала снаряды. Танкисты лежали на броне и, раздевшись до трусов, загорали под летним солнцем. Во мгновение ока пригороды столицы превратились в единый армейский организм, готовый выполнить всё что угодно по велению одного человека.

Гвин наблюдал за лениво текущей жизнью его армии, перебрасываясь короткими репликами с Пулей.

— Ты неплохо поднялся, дружище. Столько вояк. Сколько же их у тебя?

— Много, — уклончиво ответил Гвин. — Достаточно, чтобы взять столицу.

— Ты изменился. Старый Холод всегда был вспыльчивый, лез на рожон и дёшево понтавался.

— Ничего во мне не поменялось, Пуля. Просто нужно уметь сдерживать в себе свои изъяны. Такой он простой залог успеха.

— А говорят, что тюрьма способствует окончательной деградации. Вижу, на тебя это правило не распространилось.

— Я слышал, что тебя посадили в «Белый Дельфин» на десять лет.

— Я же оказывал сопротивление при задержании, — усмехнулся Пуля, почесывая тёмную бороду. — Вот господа присяжные и отправили меня в пристанище самых матёрых головорезов.

— Меня с Козырем скорей всего бы тоже отправили. Только нас почти сразу повалили мордой в пол. Наверное, это нам и скостило срок.

— А что стало с Козырем?

— Он не смог принять нашу новую реальность, — немного подумав, ответил Гвин.

Пуля молча посмотрел на него карими бусинками, но ничего не ответил. Альбинос продолжил:

— Что же я это всё о себе. Как ты сам, приятель? Зная тебя, ты точно тут не скучал.

— После побега сколотил из братвы небольшую группу. Пытались отхватить от города небольшой кусочек. Ничего не вышло и пришлось быстро сматывать удочки. Город принадлежит множеству мелких банд и группировок. Они настолько типичны и одинаковы между собой, что даже не хочется кого-то из них выделять. Правда, сейчас они скорей всего, как ошпаренные петухи, думают, как отстоять свой привычный порядок.

— Ты хотел мне помочь, — напомнил Гвин.

— Да, хотел. Сейчас даже ещё больше. Предлагаю тебе экскурсию в мои хоромы. Там ты всё поймёшь.

— Выбора у меня нет, — вздохнул альбинос.

Центральная площадь. Огромная, величественная, бескрайняя и запущенная. Давно не стриженные деревья давали густую тень, а трава захватывала территорию асфальта. От фонтанов остались лишь пустые каменные сосуды. Плитка начинала покрываться паутиной из трещин. На флагштоке так и трепыхался флаг сгинувшей страны, неся только ему понятную службу.

Пятеро фигур молча расположились вокруг поломанной лавки. Один опёрся о дерево и курил. Двое просто уткнулись в землю. Ещё один ходил взад-вперёд, не в силах остановиться. Последний же стоял к ним спиной, наблюдая за пустынным городом.

Нужно было что-то делать, но всех гложило чувство, что скоро они станут такими же, как площадь. Брошенными и запущенными.

— Если будем просто молчать, — подал голос парень с сигаретой, — то нас точно прихлопнут.

— Если бы мы знали, как разрулить этот писец, — ответили ему двое с лавки, — то тогда бы не собирались.

— Давайте по порядку. Что стряслось?

— Всё было как обычно. И тут откуда не возьмись, появился трындец. Со всех сторон на нас попёрла вооруженная армада. Их тысячи. Они хорошо вооружены и обучены. Наши люди пытаются их сдерживать, но хрен там. Откуда они такие красивые нарисовались?

— Ими управляет какой-то седой хрен, — ответил нарезающий круги. — Они приехали со стороны военных баз. Запаслись танками, пушками, маслинами и решили нас прижать.

— Все же понимают, что отсидеться в укромном уголку не получится? Поднимаем всех людей и встаём в оборону. Будем надеяться, что отобьёмся. Эй, — обратился он к стоящему спиной, — ты с нами?

— Я вас на болту вертел, — буркнул он. — И вообще манал всё это. Но я с вами.

— Вот и ладушки.

Первое, на что обратил внимание Гвин когда спускался за Пулей: острый запах нечистот. Он не сразу заметил ведро, куда гадили все жители пристанища мёртвых. Внутри оказалось темно и неестественно сыро. Несмотря на это, здесь уже долгое время жили люди. Дырявые матрасы прямо рядом с надгробиями, несколько керосиновых ламп, едва разгонявшие тьму, вещи, оружие. В щелях между каменных плит томились окурки, битое стекло и иглы от использованных шприцов. По периметру комнаты стояли мраморные статуи. Их белые облики начинали покрываться слоем пыли и грязи. На фоне одиноких скульптур выделялись три, нарушившие негласное правило одинокой вахты и разделившие последний приют вместе.

Трое друзей, нашедших здесь покой. Каждому на вид по лет сорок. Никто из них не мог подумать, что смерть придёт так неожиданно. У могильных надгробий лежали уже порядком истлевшие розы. Памятники начинали постепенно зарастать. Ещё несколько лет и никто не вспомнит, что здесь было кладбище когда-то влиятельных людей. Гвин сразу понял, что видит перед собой криминальных отморозков. Рыбак рыбака видит издалека. Кто сказал, что это правило не должно распространяться на его ремесло?

— Почему база именно в мавзолее, Пуля? — спросил Гвин, смотря в непроницаемые глаза одного из памятников.

— А кому придёт в голову шманать мавзолей, Холод? — улыбнулся Пуля.

— Только тебе. Всегда подозревал, что у тебя есть пунктик по отношению к жмурам.

— Напрасные мысли. Все трупы мы перезахоронили. Не очень хочется ночевать с мертвяками. Даже если это семья аристократов и авторитетов. Помню, в одном из могильников нашли свежий труп девчушки. Будто ещё вчера жила. Как пелось в пьесе: «Конец, хоть высосал, как мёд, твоё дыхание, не справился с твоею красотой. Тебя не победили: знамя жизни горит в губах твоих и на щеках, и смерти белый стяг ещё не поднят».

— Вижу, ты время в тюрьме зря не терял.

— По сравнению с тобой, я почти ничего не сделал.

— Мне просто повезло с соседом по камере.

— Важная шишка?

— Да или нет. Не знаю. Но он воспитал во мне что-то большее, чем мелкий торгаш наркотой, — Гвин на секунду отвёл взгляд от памятника. — Не важно. Какого чёрта ты привёл меня сюда?

— Как ты думаешь, кто перед тобой?

— Без понятия. Но просто так никому памятники не ставят.

Пуля подошёл к статуе и провёл по белой щеке. На ладони остались следы от грязи.

— Я расскажу тебе одну из историй этого города. Это было так давно, что о ней почти забыли. Я сам узнал о ней случайно, и она очень показательна ко всей нашей жизни. Да, Петюня? — обратился Пуля к памятнику и потрепал по жирной щеке, затем опёрся ладонями о плечи и выдержал театральную паузу. — Жили-были три друга: Петюня, Картавый и Монгол. Страх наводили на Град древний, от борделей на Караване, казино и торговых точек в центре, до притонов на окраинах. Всё шло замечательно, и встретили бы наши ребята счастливую старость в семейному кругу. Да, Картавый? Но тут на их пути стал добрый мо́лодец из мусоров.

— И кто это был?

— Не знаю. Да и это неважно. Но молодец очень конкретно взял их за яйца. Разозлились они на молодца. Что только с ним не делали: и красавец заморских ему подсылали одну краше другой, чтобы утонул в любви и забыл о гиблом деле. И златом на безбедную жизнь подкупали. И власть в Граде древнем вместе с ним хотели разделить. Ничего не помогало. Уж очень сукин сын хотел справедливости. И решили они тогда молодца мочкануть. Да, Монгол? Призвали они злого хасида из пустынь сирийских. Узнал об этом молодец. И тогда Петюня чисто случайно узнал, что Картавый хотел вытурить его из общего бизнеса. Картавый чисто случайно узнал, что Монгол трахает его жену. А Монгол, ну совсем чисто случайно узнал, что Петюня его клиентов к себе заманивает. Забыли трое друзей о молодце и мочканули друг друга.

— Типичная история криминального прошлого этих земель.

— Откровенно говоря, твоя история тоже не оригинальна. Холод, как старому другу, я помогу тебе. За год в этом склепе накопилось очень много неудобной правды о тех, кто держит в подчинении город. Тебе почти не нужно будет использовать армию. Народ сам их перережет и присягнёт на твою верность. Массы нужно лишь немного подтолкнуть.

— Что ты хочешь за это?

— Я хочу управлять этим славным городишком. Вместе с тобой. Одна половина тебе, другая мне. Обижать не буду. Все указания выполню добросовестно.

— Сначала нужно город взять. Власть поделим после.

— Буду считать это согласием.

На улице накрыли стол. Он ломился от количества всевозможных яств. Летний зной обострял аппетит, и Пуля, не сдерживая себя, наполнял рот едой, при этом громко чавкая. После третий рюмки водки приятеля Гвина окончательно разнесло. На губах блуждала нахальная улыбка, а в глазах немного весёлый, а где-то и жуткий огонёк.

— Если будешь продолжать есть, как свинья, — прошипел Гвин, — водку наливать больше не буду.

— Да ладно тебе, Холод, — звонко икнул Пуля. — Хорошо, беру вилку и больше не буду есть руками.

— Салфетку заправь. По бороде всё течёт на одежду.

— Ты когда стал читать книги, таким мудаком стал.

— Если ты хочешь управлять большими массами, то должен подавать им соответствующий пример. Иначе всё опять превратиться в бордель с медведями на одноколёсных велосипедах.

Элизабет неспеша принесла второе. Разложив блюда на стол, она ласково улыбнулась Гвину и Пуле, и спешно ретировалась.

— Твоя тёлка? — спросил Пуля, плотоядно глядя ей вслед.

— Ещё раз назовёшь её «тёлкой», и эта вилка окажется у тебя в глазе.

— Прости, старые манеры. И тем не менее губа у тебя не дура.

— Да, это моя… супруга. Хоть под венец мы и не ходили, но всем всё и так понятно.

— Непорядок, Холод. Обязательно сыграй свадьбу. Так ещё такая краля, глаз не оторвёшь.

— Косоглазие заработаешь.

— Остряк ты, Холод. Не любишь старого друга, — он наигранно вздохнул. — Всё хочу спросить, что означает название твоей страны?

— Пока это ещё не страна, а лишь её блеклая тень. Когда мы возьмём столицу, вот тогда мы развернёмся по полной. Хартия — это письменный договор. Дивидеандская, от слова дивиденды, то есть прибыль. Моя идея и философия заключается в том, что правительство заключает с народом договор, подразумевающий взаимную выгоду и процветание. Но для этого нужно сильно постараться и не нарушать договор. Как по мне, всё просто.

— Мечтатель ты, Холод. Не забывай, что мы все ещё дети. Им не до нудного государственного управления. Им хочется свободы и адреналина.

— Каждый человек хочет быть в безопасности и в уверенности, что завтра он будет жить. А я смогу это обеспечить.

— Дело твоё. Просто уж слишком серьёзно ты к этому относишься.

— Все, кто меня окружает, доверили свои жизни. Это очень серьёзная ноша. Что поделать, приходиться рано становиться взрослым.

— Тут с тобой придётся согласиться.

Элизабет потянулась и сладко зевнула. Трое суток в пути. Без сна. Почти без остановок. Каждая секунда была на счету. Молчаливый водитель открыл дверь и подал руку. Выпрыгнув из грузового автомобиля, Лиза вдохнула холодный утренний воздух и оглянулась. Те же поля и леса. Но у них были кардинальные отличия от остальных. Воронки, выгоревшая трава и постепенно выветривающейся запах гари. Эти места ещё не скоро забудут о рокоте войны.

Еврейские общины. С самого начала они объединились и стали единым целым организмом. Их власть простилалась на многие километры. Хартии потребовалось много сил и времени, чтобы покорить эти земли. Уж очень рьяно и отчаянно жители этих мест сражались за свободу.

Элизабет отвели к старейшине. Пареньку не старше девятнадцати. Это не мешало ему держать образ стереотипного представителя своего народа: очки с круглыми линзами, длинные загогулины по бокам, прозванными пейсами и крошечная шапочка на голове — кипа.

В кабинете тихонько тикали часы. В углу стоял сервант со старинным сервизом. На столе, среди огромного количества бумаг, Элизабет увидела золотой семисвечник. Минора, ведь так её называли?

— Чем обязан таким визитом? — его глаза бегали из стороны в сторону, изучая гостью.

— Разве я не могу неожиданно вас навестить?

— Евреев никто никогда просто так не навещает.

— И кто же это так сказал?

— Жизненный опыт. Что вам нужно? Вы нас разгромили и покорили. Мы присягнули вам на верность, платим в государственную казну налоги и ничего против вас не замышляем.

— От вас что-то можно утаить? — сокрушённо спросила Элизабет.

— Много кто пытался, но почти ни у кого не получалось.

Элизабет опустила глаза и глубоко вздохнула.

— Разведка доложила, — продолжила Лиза, — что с северных подножий Кавказских гор в сторону наших земель движется вооруженный чеченский отряд. Их приблизительно несколько сотен человек. Наша армия ведёт тяжёлые бои в столице и не может вас защитить. Поэтому я прошу вас о помощи.

— Ты хочешь, чтобы евреи отогнали злых горцев?

— Я не думаю, что они собираются вступать в вооруженную схватку.

— Что же ты от нас хочешь?

— Вам нужно выдвинуться на правый берег реки и стать заслоном от возможных набегов.

— Это двести километров от нашей ближайшей общины. Почему мы должны идти так далеко?

— Потому что если они пересекут реку, то двинуться на ваши земли.

— Это резонно, — поник еврей. — Будет разбой и грабежи. Дети и девушки подвергнуться опасности, — он задумался. — Хорошо, я соберу людей. Ваш господин может быть спокоен.

— Ещё кое-что, — Элизабет положила на стол мятый лист. На нём были зачёркнуты имена и фамилии, и лишь две избежали такой участи. — Ваши? — указала она на чистые буквы.

— Да, — не смело сказал еврей, глянув на имена. — Те ещё прохвосты. Не советую иметь с ними никаких дел.

— Они предатели. Неоднократно предавали ваши общины.

— Остальные зачёркнуты… Что вы с ними сделали?

— Мы их расстреляли. Как и подлежит предателям.

— Так почему вы и их не расстреляли?

— Потому что те были на нашей земле, а это ваши.

— Нет. Еврей никогда не поднимет руку на еврея.

— Тоже жизненный опыт?

— Нет, это Тора.

— Очень замечательно. И что нам теперь, их на руках носить? — Элизабет начинала злиться.

— Сколько существует ваше государство?

— Почти год.

— Ага, — хитро улыбнулся он. — Мы на этих землях уже три тысячи лет. Наш народ пережил рабство в Египте, Римское владычество, средневековые гонения, Хрустальную ночь и Холокост. Как вы думаете, выжили бы мы, если бы начали резать друг друга?

— Что вы предлагаете?

— Я их пошлю на самые опасные позиции. И пусть судьба решит за нас.

— Какой же вы хитрый народ. Всегда перекладываете ответственность на других.

— По-другому никак.

— Оружие поставить вам не сможем. Извините.

— Понимаю. Раньше мы откладывали на чёрный день деньги, а теперь оружие.

Гвин молча изучал документы в синей папке. Позади него по стойке смирно стоял Эрвин. Гробовую тишину нарушал лишь шум переворачиваемых листов. В глазах Гвина читалось разочарование и даже грусть.

— Это достоверная информация? — спросил Гвин с надеждой, что её опровергнут.

— Не думаю, что Крюгер станет заниматься клеветой.

— Хорошо. Я приму меры. Но не сейчас. Пока ещё рано, — альбинос отложил папку и стал барабанить пальцами по столу. — Оставь меня. Занимайся своими делами.

Эрвин молча кивнул и покинул комнату. Гвин изнеможённо облокотился об стол. Силы были на исходе. Оставалось потерпеть ещё чуть-чуть.

Позади себя Гвин услышал шаги.

— Я же просил оставить меня, — рявкнул он.

— Ты совсем стал обо мне забывать, — грустно сказал голос.

— Элизабет, — ответил он, не вставая. — Уже вернулась.

— Они готовы прикрыть наш тыл. Хотя, скорей всего, в этом не будет необходимости.

— Хорошая девочка. Достойная первой леди.

— На тебя больно смотреть. Совсем себя не жалеешь.

— Слишком много приходится держать в голове. Вагоны — и то легче разгружать.

— Тебе нужно отвлечься.

— Мне нужно ещё подготовить приказ для северного фланга… — Гвин осёкся. Элизабет начала нежно целовать его шею и медленно расстёгивать штаны. — А если кто-то увидит? — спросил Гвин, целуя её в ответ.

— Я сказала Эрвину никого не впускать.

Гвин поднялся, взял Элизабет на руки и перенёс на кровать.

— Что же, — сказал Гвин, помогая снимать с Лизы одежду, — мы можем посвятить несколько часов себе.

— Проведём же их с пользой, — улыбнулась Элизабет и задула свечи.

Свет в комнате погас и в густой темноте начиналось что-то страстное, живое и прекрасное.

По воспоминаниям Эрвина, операция по захвату столицы, прозванная «Молот и Наковальня», была единственной на его памяти, не начинавшаяся артиллерийской подготовкой. Артиллеристам в это летнее утро пришлось скучать.

За несколько недель до начала операции люди Пули и солдаты из «Отряда сто тридцать семь» пробрались в город, начали вербовать предателей и распространять среди людей бунтарские мысли. Они внушали людям о лучшей и богатой жизни при Гвине, и дискредитировании владык столицы. Никто не мог предположить, какой это даст оглушительный эффект.

В шесть часов утра первые пехотные подразделения под прикрытием бронетехники начали входить на окраины столицы. Многие командиры будут удивлены, что не встретят сопротивления. «Отряд сто тридцать семь» смог устранить четырех из пяти главарей группировок. Не без помощи и наводок Пули. Отто лично отметит, что его люди действовали не хуже солдат комитета безопасности.

Оставшись без лидеров, вооруженные отряды в огромных количествах сдавались в плен. Целые районы переходили под контроль Хартии без боя. Но больше всего солдат удивило местное население. Подогретые сладкими речами шпионов, они начали массово выбегать на улицу, встречали бойцов Хартии как освободителей, героев и символов той новой, лучшей жизни. С солдатами обнимались, угощали, вставляли в дула танков цветы.

Армия ещё не добралась до центра, а уже несколько десятков тактических групп были недееспособны. Командиры и солдаты не смогли отказать простым людям и принялись разделять радость вместе с ними. Со всех сторон лилась музыка, песни, танцы, радостный крик и безудержное веселье. Дети сидели на бронетехнике и, мотыляя короткими ножками, улыбались. Молодой гвардеец танцевал вальс с девушкой. Он знал её всего пять минут, но уже был уверен, что она с ним на всю его жизнь. Один офицер показывал свои навыки в гопаке. Все завороженно смотрели, как он мастерски перебирает ногами в солдатских берцах. После долгих месяцев невзгод, многие наконец-то почувствовали себя счастливыми. И лишь единицы смотрели на солдат со страхом и ненавистью. Как будто чувствуя, во что когда-то всем выльется этот дружественный порыв.

Ни одна операция не может пройти идеально. И эта не стала исключением. В центре отряды наткнулись на несколько очагов вооруженного сопротивления под руководством единственного выжившего лидера. Все ждали дальнейших указаний.

— Выпускай гвардию, — приказал Гвин Эрвину. — Пускай порезвятся.

— Слушаюсь, господин.

Ритм вальса всё нарастал. Они продолжали кружиться под такт музыке, влюблённо смотрели друг другу в глаза и улыбались. Впервые в жизни они любили и наслаждались моментом.

— Никитос! — громкий голос вырвал гвардейца из забытья. — Закругляйся, всех срочно стягивают в центр!

— Никуда не уходи, — обратился солдат к девушке. — Мы быстро.

Она лишь молча кивнула. С усилием воли они разомкнули руки. В следующую секунду гвардеец, не оглядываясь, уже бежал за своим командиром.

«Я ведь даже не узнал её имени. Как же я её найду?»

Правительственный квартал. На каждом шагу вырастали многоэтажные здания с последним словом архитектурной и инженерной мысли. Не смотря на запустение, здания поражали своими размерами и красотой.

БТР подавлял выглядывающую из окон пехоту. За белыми колонами собирался штурмовой отряд гвардии.

— Все здесь? — окинул взглядом командир подразделение. — Отлично. Давайте, дамочки. Сделаем нашу работу, как мы умеем, и вернёмся к общему веселью. Никитос, готовь светошумовую. Саня, прикрывай его.

Выбив огромную дверь, в помещение полетела граната. Затем последовала вспышка и громкий противный писк. Не теряя ни секунды гвардейцы принялись зачищать здание. Комната за комнатой, этаж за этажом. Они были лучшими солдатами в армии и неоднократно это доказали.

Гвардейцы выбрались на крышу. Перед ними раскинулся замечательный вид бесконечного города. Несколько секунд они так и стояли, не в силах оторвать взгляд. Осознание, что этот мегаполис теперь у их ног, вводило в экстаз.

— Никитос, — обратился командир, — вешай флаг. Дай сигнал, что операция закончена.

Гвардейцу подали флаг его страны. На нём красовался золотой лавровый венок на красном фоне, с перекрещенным мечом и молотом. Солдата распирало от гордости. Медаль ему была обеспечена. Глубоко вдохнув жаркий воздух, он пошёл к краю крыши. Руки предательски дрожали от волнения, но знамя удалось надёжно закрепить.

Выстрел.

Гвардеец упал. Из тёмно-красной формы начала вытекать кровь. Он понял, что на крыше остался ещё один недобитый враг. Солдат улыбался. Он выполнил свой последний приказ. И его будут любить всю его короткую жизнь.

Командир ещё что-то кричал ему, но он не слышал. Последние моменты жизни гвардеец вспоминал о той девушке. Он так и не узнал её имя. Но любил, как будто знал вечность. Через несколько секунд солдат туда и отправился.

Правительственный квартал крайне запал в душу Гвину. Он уже начинал планировать, как вся его логистика послужит на благо Хартии. Но это всё же была долгосрочная перспектива. Пока же он обустраивал уютный кабинет бывшей администрации президента, в последствии ставшей его резиденцией. Псу Тучке очень понравилась вычурная мебель и он не побрезговал её пометить. Хартия росла, шла подготовка к торжественной церемонии. Гвин решил, что это будет отличным моментом для бракосочетания. Пусть всё будет законно. Ведь теперь они закон и порядок.

— Холод, какого хрена?! — в кабинет ворвался взъерошенный Пуля и громко ударил по столу, чем напугал шпица. — Ты нахера моих людей повязал?

Гвин молчал, изучая саблю с позолоченной ручкой.

— Отвечай, быстро!

— Возьми синюю папку на столе, — тихо сказал Гвин. Его спокойный голос вводил в дрожь даже самых стойких.

— Что там? — недоумевал Пуля.

— Прочитай внимательно, — чеканя слова, ответил Гвин.

По ходу прочтения на лбу Пули появилась росянистая испарина, кожа начала бледнеть, а от былого боевого настроя не осталось и следа.

— Ты нас кинул, Пуля, — прошипел Гвин. — Сдал легавым. А сам заработал условку и наслаждался свободой. А весь этот цирк с «Белым Дельфином» был для отвода глаз.

— Откуда это у тебя? — только и смог спросить он.

— Разве это важно? Правильно, не важно. Но важно то, что мне с тобой делать. Если человек предал раз, то предаст и в последующие. Этого я допустить не могу.

— Ах, ты сука! Живым меня не возьмёшь!

Пуля набросился на Гвина. Очки альбиноса заблестели, он отскочил, выхватил саблю из ножен и разил ей своего друга. Клинок ударил в самое сердце по самую рукоять.

— Чем?… — хрипя, спросил Гвина Пуля. — Чем ты таким отличаешься от всех нас?

— У меня есть цель, сила и идеология. Без одного из этих составляющих всё бессмысленно. Вы — бессмысленны.

Взгляд Пули потух. Свалился он уже трупом. Остриё блестело со спины побежденного. Подоспевшие гвардейцы лишь наблюдали, как из холодеющего трупа вытекала на чистый кафель кровь.

— И почему она убивает только каких-то отморозков? — спросил себя Гвин, вытаскивая саблю. — Удивительная закономерность. Не иначе.

Гвин не мог терпеть костюмы и остался верен парадной форме. Его больше волновал наряд Элизабет. Он не виделся с ней уже сутки, и его это истязало. Гвин словил себя на мысли, что за время операции ни разу не кололся кокаином. Неужели он смог побороть зависимость? И всё только благодаря ей.

А вот и она. Свадебный костюм, что же она ещё могла выбрать? Белая ткань облегала стройное тело, отсутствие декольте словно олицетворяло порядочность и непорочность. На шее ожерелье с белым кристаллом. В волосы мастерски вплели венок из цветов, а сзади две служки несли белую мантию.

— Ты прекрасна, — только и смог сказать Гвин.

— А ты как всегда грубый солдафон, — сказал она и звонко рассмеялась.

— Но ведь таким ты меня и полюбила?

— Нет, полюбила я тебя не за форму. А за желание бороться с этим миром. Гвин… — Элизабет запнулась и отвела взгляд.

— Я слушаю.

— Я хочу сказать очень важную вещь. У нас будет ребенок. Наш наследник.

Гвин не смог выдавить из себя ни грамма эмоций.

— Ты не рад? — грустно спросила она.

— Я… Я рад. Просто ещё не осознал. Я очень надеюсь, что наш потомок будет жить в прекрасном мире.

— Я так счастлива от тебя это слышать. Идём же создавать этот мир!

— Без тебя это невозможно. Мы готовы! — крикнул Гвин. — Открывайте!

Двери открылись. Начал играть орган. Его вибрирующая музыка отдавала по белым стенам и разносилась громким эхом. В зале сидело много людей. Как приближенные Гвина, так и все желающие посмотреть поближе на столь таинственного завоевателя и его прекрасную спутницу. Все безмолвно наблюдали за ними. Кто-то улыбался, кто-то не мог сдержать восторга, но всех объединяло одно: желание им служить. Гвин и Элизабет шли вперёд, чтобы стать мужем и женой. Чтобы вдохнуть в эти места жизнь и начать создавать будущее.

Вскоре простые люди начали между собой называть Гвина консулом, из-за лаврового венка на флаге. Гвину настолько это понравилось, что он официально закрепил звание. Теперь он был консулом. Консулом Гвином. И консул только начинал вести за собой остальных.