Триумф непослушания

Ода к радости

Отбрасываемая облаком тень петляла между крыш игрушечных домов Риги. По вымощенной в каменную плитку улице несколько детей играли в догонялки. Сейчас водила девочка, но, не в силах догнать своих сверстников, злилась и смешно надувала губы, однако продолжала упрямо бежать. Дети пробежали мимо девушки с коляской. Молодая мама неспешным шагом выгуливала недавно появившейся на свет чадо.

Сквозь облако, оглушая свистом, вылетел истребитель. Сокол Левандовского сделал короткую очередь по улице и сбросил бомбу. Болванка разорвалась рядом с коляской. Один из выпущенных патронов угодил в девочку, разорвав грудную клетку. Ребёнка порядком протащило по каменной плитке, поверхность которой стала алой.

По улице прошёлся истошный вопль. Молодая мама склонилась над разорванным в клочья младенцем, водя руками в месиве, будто пытаясь что-то исправить. Словно медведица, потерявшая медвежонка, на её лице смешалось отчаяние и ярость. Всё, что она могла — продолжать водить руками по тому, что осталось от её дитя.

— Господин майор, — послышался нежный голос. — Господин майор, просыпаетесь.

— Что такое, сестра София? — ещё не отойдя от сна, спросил Ян.

— Вас вызывает полковник. Срочно.

— Понял. Уже бегу.

Покинув утроб спального мешка, Ян быстрым шагом вышел из палатки и направился в блиндаж, где расположился штаб. В блиндаже царил небывалый аврал. Взъерошенные адъютанты принимали приказы и пулей вылетали из штаба. Командиры спешили к своим подразделениям. Радисты без умолку вели радиопереговоры. Буткевич ознакомлялся с полученным сверху приказом. Йорис буквально светился от счастья.

— Началось, — кратко ответил подошедшему Яну полковник.

— Во сколько? — не веря своим ушам, спросил майор.

— Через два часа. Готовь своих людей. Будешь на острие атаки.

— Как обычно, — вздохнул Ян.

— Что с тобой? — с беспокойством взглянул на него Буткевич. — Что с лицом?

— Мне снилась та самая коляска.

Буткевич помрачнел.

— Когда я ещё был обычным сержантом, — вскоре начал он, — мы держали оборону южнее Риги. Одна пехота. Без поддержки. Почти без противотанковых средств. И тут на нас едет танковый батальон. Все испугались. А у меня перед глазами та коляска. И я вдруг стал таким злым. Никогда ещё не чувствовал в себе такую злобу, — Буткевич закрыл приказ и отложил в сторону. — Атаку мы отбили. Очевидно они не знали сколько нас на самом деле, иначе просто бы смяли числом. Но тогда я понял, что рано или поздно Хартии конец. И вот этот день настал.

— Великий день.

— Именно, — оскалился Буткевич. — Пошли. Водечка говорил, что подготовил сюрприз.

Бригадир, чеканя шаг, встал напротив оркестра, вытянувшись как струна. Возле каждого инструмента поставили микрофон, усиливая с помощью колонок звучание настолько, что было слышно на хартийских позициях. Перед оркестром стоял хор, а по бокам четыре солиста. У каждого был свой тембр голоса.

— Водечка, — опешил Буткевич, — с минуты на минуту наступление! Ты что творишь?

— Полно, полковник, — Нестор достал дирижёрскую палочку. — Война подходит к логическому концу. А искусство вечно, — сказав это, он взмахнул правой рукой.

Из инструментов вырвалось величественное сонатное аллегро. Начинаясь с едва слышного гула, постепенно взращиваясь и утверждаясь во что-то прекрасное, от чего душа покидало тело и вздымалась вверх. Словно вспышки молний, мелькали короткие мотивы струн. Они начинали крепнуть, в итоге образовав тему суворого минорного трезвучия. Затем весь оркестр взорвался в унисон.

Но пребывание мотива на вершине коротко. Он скатывается вниз, копя силы на новый решительный бросок. Громовые раскаты, резкие аккорды, пылкие сфорцандо олицетворяют долгую борьбу. Между ними слышен тихий отголосок светлого звучания, словно едва теплящаяся надежда. Нежное пение двух духовых впервые олицетворяет брезжащее впереди счастье. Несмотря на общую подавленность, мажорный лад смягчает скорбную атмосферу, не давая поддаться унынию. В заключении первой партии идёт долгое, дающиеся с трудом нарастание, олицетворяя первую победу, за которую пришлось дорого заплатить.

Дальше шла мажорная перекличка оркестра. Внезапно всё сорвалось в пропасть. Словно шум волн, нарастает и утихает музыка, рисуя жестокие битвы с горечью поражения и тяжёлыми потерями. Невольно может показаться, что силы света дрогнули, неумолимо уступая тьме. Всю партию идёт минорная тональность, изредка разбавляясь мажорными нотками, будто отголоски далёкой и недостижимой победы. Медленно, но верно, начинает крепнуть надежда. Но вдруг — трагедия. На фоне мрачной гаммы играет траурный марш. Однако ничто не способно сломить дух и всё завершается оглушающим звучанием главной темы.

Следующая экспликация начиналась в быстром темпе, в виде фугато. Единый, решительный, молниеносный ритм пронизывал даже самое каменное сердце, затрагивая самые нежные душевные струны. Мимолётно просыпается параллельная тема. Словно пляски, в ней угадывается будущий мотив радости. Ритм, перебивки, модуляции, неожиданные паузы, соло литавр — всё смешалось воедино, словно подготавливая слушателя, многократно повторяясь. Один раз повторилась тема из первого раздела, будто о чём-то напоминая.

Финал начинается фанфарой страха. На встречу ему выходит речитатив виолончелей и контрабасов, как будто бросая вызов произволу. За фанфарой страха начинает едва улавливаться начало симфонии, затем — мотив скерцо, а напоследок три акта адажио. После чего снова играют духовые. Но теперь они звучат дерзко и смело. Выбрав верное направление, они переходят в тему радости. Им на помощь приходит соло виолончелей и контрабасов. Ликование радости обрывается новой фанфарой страха. Но это его последний вздох перед смертью, служащим напоминанием о той отчаянной борьбе. И наконец-то слово берут солисты:

— «Радость, пламя неземное,

Райский дух, слетевший к нам,

Опьяненные тобою,

Входим мы в твой светлый храм!»

К солистам присоединяется хор. Оркестр же не забывает подчёркивать величие радости. Ничто уже не в силах омрачить триумф и небольшой отрывок военного марша сменяется общей пляской. Пафосный хорал фразой: «Обнимитесь, миллионы!», ставит точку в величие празднества единения человечества.

Музыка смолкла, Водечка развернулся к немногочисленным зрителям и театрально поклонился.

— Знакомая мелодия, — аплодировал Буткевич. — Только не могу вспомнить название.

— Ода к радости, — сказал Ян.

— Точно. Молодец, Водечка. Все молодцы.

— А как иначе? — ехидно улыбнулся бригадир. — У меня без слуха в полк не берут, — он развернулся к подчинённым. — Чего встали, инфузории?! — рявкнул Нестор. — Занять позиции у орудий! Готовность тридцать секунд! Бегом марш!

Оркестр выпустил инструменты и через секунду все неслись галопом в сторону артиллерийских пушек.

В воздух взлетела красная сигнальная ракета. В нескольких километрах ещё одна. За ней ещё. И так вдоль всего Краковского выступа. Заподозрив неладное, хартийцы готовились отражать атаку, не подозревая, что их судьба уже предрешена.

Исход войны был предрешён.

В одночасье линию фронта окутал залп сотни орудий. Несколько месяцев снабженцы Конфедерации в тяжелейших условиях накапливали на Краковском выступе боеприпасы, топливо и снаряжение. Сквозь две узкие артерии они смогли сделать казалось бы невозможное и обеспечили всем необходимым защитников плацдарма и два прибывших ударных корпуса, отданных в подчинение полковнику Буткевичу. Сегодня негласным героям предстояло увидеть результат своих нечеловеческих усилий.

На передний край линии обороны хартийцев обрушился огненный вал. Артиллерия не оставляла шансов уцелеть никому, методично перемешивая с землёй огневые точки, укрепления, стационарные позиции, блиндажи и лисьи норы. Сегодня солдаты Хартии впервые по-настоящему ощутили гнев конфедератов. И каждый пожалел, что оказался здесь.

Огневой вал медленно переходил на вторую линию обороны и вскоре в небе показалась зелёная ракета.

— Пора, — сказал глядя на ракету Ян и потушил сигарету. Затем вылез из окопа и окинул взглядом своих подчинённых. На фоне артиллерийских залпов его глаза окрасились в дьявольский огонёк. — Солдаты! Сыны Конфедерации! Мои верные друзья, готовые последовать за мной куда угодно! Сегодня настал тот день, в который никто не мог поверить. Сегодня нам выпала честь одними из первых начать освобождение подло захваченных Хартией земель. Сотни тысяч сторонников свободы молятся за нас и ждут нашего прихода. Мы не имеем права допустить, чтобы их надежда угасла. Ведь так?!

— Так точно! — взревели солдаты.

— Тогда выкурим их из окопов и отправим домой в цинковых гробах! За мной!

Ведя за собой полк, Ян на секунду оглянулся. Сотни солдат пройдя вместе с ним десятки битв со всех ног бежали в сторону врага. Их лица покрыл боевой оскал, глаза пылали яростью, а рокот взрывов заглушил их единодушный боевой клич. За пехотой показалась бронетехника. Танки и бронемашины быстро обогнали пехоту, без труда раздавили колючую проволоку и ворвались в развороченные окопы первой линии обороны. Но стальные хищники опоздали — боги войны забрали всю славу себе, не оставив в живых никого.

Многих хартийцев поглотила толща земли, от других остались лишь обугленные конечности. Тело одного офицера нашли в трёх разных местах. От пулемётного гнезда уцелела лишь коробка для ленты. В одном из укрытий нашлось несколько чудом выживших хартийцев. Оглушённые и перепуганные они не раздумывая сдались в плен.

Артиллерия заканчивала утюжить окопы второй линии обороны и плавно переходила к третьей, заключительной системе укреплений. Продвинувшись дальше, наступающих встретила та же картина. Из новообразованных воронок, несмотря на холод, веяло жаром. От вездесущего запаха серы, крови и разложений нескольких новобранцев вывернуло прямо на то, что несколько минут назад было верным последователем дела Хартии. Из трака танка выглядывала оторванная кисть, будто предлагая обменяться рукопожатием. А дальше продолжался огненный вал, олицетворяя ярость каждого бойца Конфедерации.

Но вскоре артиллерийский грохот начал утихать. Последние земляные фонтаны взметнулись вверх, оставив после себя белый шлейф дыма. Поле битвы замерло, ожидая что будет дальше.

— Майор, — зашипела рация на груди Яна. — Мы норму отработали. С остальными уже как-то сами.

— Может ещё пару десятков накинешь, для гарантии?

— Никак нет. У нас каждый снаряд на счету. Нужно переходить на соседние сектора, иначе вам ударят с флангов. Не думаю, что вам сейчас нужно именно это.

— Резонно. Хорошо, Водечка. Прорвёмся сами. Конец связи.

— Давай, Ян. Только не суйся в пекло.

Бронетехника загудела и, разрыхляя гусеницами мёрзлую землю, двинулась дальше. За ней, пригнувшись, шла пехота. После артобстрела кто угодно мог с уверенностью сказать, что на последней линии обороны не могло остаться ничего живого. Но это было ошибкой. Сквозь дым замелькали вспышки, застрекотали пулемёты, вылетело несколько снарядов РПГ. Пехота залегла, пару танков подбили и из люков вырвался столб огня. Остальная бронетехника откатилась обратно. Враг вгрызся в землю и не собирался позволить конфедератам прорвать фронт.

— Буткевич! — вызывал Ян полковника, спрятавшись за остовом танка. — Нас прижали! Выпускай корпуса, мы сами не прорвёмся!

— Понял! Держите прорыв! Подкрепление скоро будет! — Йорис глубоко вздохнул и обратился к радисту: — Соединяй с командирами третьего корпуса и пятого корпуса.

Здесь полковника ждал неприятный сюрприз. Командиры уклончиво доложили, что техника требует дозаправки и не может прямо сейчас выдвинуться на позиции. Буткевич прекрасно понимал, что это ложь. Он лично перед наступлением обошёл каждую машину и убедился в их боеготовности. Командиры могли придумать любую причину и Йорис догадывался в чём дело. По плану корпуса должны были пройти уже через прорванную оборону и выйти на оперативный простор. И без того трудное мероприятие усложнялось тем, что оборона не была прорвана. Любой командир любыми методами будет оттягивать выступление своих подразделений прямо в лоб противника, где его будут ждать большие потери. Конечно они выполнят приказ полковника. Но из-за этой заминки может быть потеряно драгоценное время. К хартийцам может подоспеть помощь, организуется контратака и полк Яна выбьют из захваченных позиций. А тогда будет поставлен крест на всей операции.

— Соедини с генералом, — кратко приказал Буткевич.

— Что? — удивился Фридрих. — Занимаются саботажем?

— Дотошное следование плану дало о себе знать в самый неподходящий момент, — мрачно прокомментировал полковник. — Что делать, господин генерал? Пригрозить трибуналом?

— Я хочу спросить мнение канцлера. Одну минуту.

В трубке послышалось шерудение и генерал замолкл. Прошла томительная минута. Затем вторая. Наконец послышался слегка подавленный голос Фридриха:

— Канцлер сказал: «Пусть им будет стыдно». И ушёл.

— Он просил это передать? — уточнил полковник.

— Никак нет.

— А вы бы передали?

— Я? — подумал Фридрих. — Да.

— Значит так и поступим. Конец связи, господин генерал.

Буткевич не видел в тот момент лица командиров. Но по сконфуженным интонациям стало ясно, что нужный эффект достигнут. Уже через несколько минут в корпуса поступил приказ начать наступление. А уже через пять минут первые танки врывались на хартийские позиции, давя пехоту, орудийные и пулемётные расчёты. Корпуса выполнили задачу и прорвались в тыл противника, на всех порах едя навстречу основной линии фронта. Вскоре командиров корпусов приставят к награде и никто не вспомнит об их минутной трусости. Йорис лишь запишет, что в тот день решающим фактором стала сила слова.

— Свободные народы Вольной Европейской Конфедерации, — спокойным тембром говорил Уинстон в микрофон. — Сегодня, обращаясь к вам, я хочу отдать дань уважения и памяти всем тем кто отдал свою жизнь в борьбе против тирании. Только благодаря их жертве мы смогли доказать, что даже могущественной хартийской армии не под силу выполнить чудовищные приказы их лидера. И война, несмотря ни на что, будет закончена там, где и начиналась — выходом наших солдат на границы нашего государства. Мы всегда помнили об этой цели и никогда не сомневались, что рано или поздно она будет выполнена. Вооруженные силы Конференции делают всё возможное и невозможное, чтобы это стало возможным. Я уверен, что многие из вас знают что сейчас происходит на фронте. Осознают чего мы хотим. И понимают ради чего мы сражаемся. Нашим храбрых солдат не нужно гнать штыками на укреплённые позиции противника и это главная причина почему мы победим в этой войне. Да, Конфедерация начинает возвращать то, что принадлежит ей. Только и всего. Люблин, Данциг, Познань, Варшава, Кёнигсберг, акваторию Балтийского моря. Как любил повторять консул Гвин — от Дона, до Ла-Манша. Но нам не нужно ни сантиметра их земли. Мы не государство головорезов и мародёров, разоряющее своих соседей, для поддержания порядка у себя дома. Мы просто заберём силой то, что у нас украли. И так как это понимаете вы, я хочу чтобы это понимали оккупанты. Вам не будет тихого места на нашей земле, кроме могилы. Вас обрекли на вечные муки, забыв об этом сказать. Кто-то хочет знать о наших дальнейших действиях. Увы, но вы не услышите ни одного слова ни от одного человека владеющего хоть крупицей информации. Пока грохочут пушки, нет времени для слов. Но я уверен, что как только уляжется пыль на полях сражений, мы найдём в себе силы и мудрость сесть за стол переговоров с откровенными убийцами и заставить их понести заслуженное наказание. Пускай же хартийцы знают, что мы будем гнать их до границы. До нашей границы, линия которой им хорошо известна. Поэтому, если хартийцы хотят выжить — пускай уходят домой. Если же они боятся гнева своего консула, тогда пусть сдаются в плен. Мы гарантируем полное соблюдение прав человека. Если же они не услышали моих слов, тогда им придётся столкнуться с солдатами Конфедерации. Будьте уверены, они никогда не повторяют дважды. И это не что-то особенное или удивительное. Мы говорили об этом с первого дня войны, — Уинстон взял паузу. — Слава доблестным защитникам Конфедерации. И пусть их хранит Господь.

Прорвавшимся корпусам удалось форсировать Вислу и ворваться в Катовице, сея панику в тылу противника. Перерезав главную трассу, ведущую в Богемию, удалось отрезать от основных сил несколько бригад, размещённых между устьев Одера и Вислы. Хартийскому командованию ничего не оставалось, как бросить резервные войска на деблокаду окружённых. Солдаты обеих сторон увязли в жестоких встречных боях. Но хартийцы даже не подозревали, что прорыв со стороны Краковского выступа был лишь отвлекающим ударом.

Будучи занятой внутренними чистками, разведка Хартии не заметила сосредоточения огромных сил в нижнем течении Одера, возле Легницы и на Ястровском балконе. Шестнадцатого ноября, после короткой артподготовки, конфедераты силами нескольких корпусов прорвали оборону и, идя навстречу друг другу, соединились южнее Познани, окружив готовящуюся к штурму столицы группировку общей численностью двести тысяч человек. Прорвать этот котёл сил у хартийцев уже не было. Окружённые пытались выбраться своими силами, но под постоянными артобстрелами и авиаударами эффективно воевать не могли даже хартийские солдаты. Через неделю командующий центральной группировки добровольно сдался в плен, а вместе с ним и многие его подчинённые. В фронте образовалась огромная дыра, куда ринулись сотни тысяч конфедератов.

На этом неприятные сюрпризы для Хартии не кончались. Полк имени Улыбки Весёлого Роджера, раньше ограничиваясь лишь беспокоящими набегами на порты Хартии, предпринял полномасштабную высадку и на третий день совместно с прибалтийскими партизанами занял Ригу. Конфедерация усилила Прибалтийский плацдарм ещё тремя полками, готовя полное освобождение Прибалтики и выход к Кёнигсбергу.

Фронт стал откатываться на восток. Внутри Хартия кипела и было непонятно где всё нарастающий гнев её подданных даст искру. Искра зажжёт то, чего больше всего опасался консул Гвин — мятеж.

Лёгкий ветер сдувал корку ржавчины, осыпая чистый снег мелкой крошкой. Острия криво отрезанных шпал устремлялись в хмурое небо. Три куска стали скрепляла сделанная на скорую руку сварка.

Стоящий посредине дороги противотанковый ёж облепило инеем. Инженерный взвод склепал его ещё в самом начале войны и за это время он побывал на многих секторах и фронтах. Сейчас же его просто бросил отступавший хартийский арьергард за ненадобностью, тем самым сведя его суть к простому куску ржавого железа. В принципе сейчас много чего в Хартии можно было свести к этому критерию.

Деление оптики застыло на ржавом препятствии между двойкой и четвёркой. Третьи сутки противотанковый ёж не уходил из поля зрения Алексея, а после того как деревню покинули хартийцы и вовсе остался единственным ориентиром. Иногда Лёше казалось, что ёж медленно подползал к нему, чтобы вонзить свои шпалы и смазать себя горячей кровью. Но ёж упрямо стоял на месте, оставаясь жутким, смердящим и унылым. Таким же как вся война.

Алексей почувствовал лёгкий удар в левом боку. Саманта проснулась и теперь грела замёрзшие ладони. В комнате стоял ужасный холод, но разжечь огонь означало верную смерть. Им оставалось лишь греться теплом друг друга.

— Можешь ещё немного поспать, — сказал Лёша ей. — Всё равно тихо.

— Хорошо, — она уткнулась носом в его плечо и вскоре снова засопела. Алексей легонько поглаживал её по макушке.

Местом встречи диверсионной группы и Краковских крыс назначили эту деревню. Её назначили ещё пять дней назад, но война плохо знакома с какими либо сроками. Дивизия до сих пор сюда не добралась. Найдя укромный уголок, Алексей и Саманта за всё время не проронили больше нескольких дежурных фраз. Сейчас они были солдатами. Хоть часто и забывали об этом.

Прощаясь с летавицами, Алексей взял с Марэта слово, что после войны они покинут леса и станут жить жизнью обычных людей. Лёша понимал, что если бы не Хартия, многие из девушек бы уже бросили жизнь лесных дикарок.

За обрывками разговоров хартийцев, Алексей узнал, что переворот провалился, а маршала расстреляли. Лёше лишь оставалось надеяться, что Вильгельму удалось уцелеть и они ещё увидятся после войны. А пока ему нужно было самому остаться в живых. И решить что делать с доверенной флешкой. Раз её владелец мёртв, значит право распоряжаться ей полностью предоставлены Алексею. Но что-то путное не приходило в голову. Не удивительно, учитывая, что не каждый день носишь за пазухой информацию, способную уничтожить человечество.

Гул двигателей вывел Алексея из раздумий и разбудил Саманту.

— А вот и кавалерия, — довольно протянул Алексей, разглядывая в прицеле знакомый танк с нарисованной крысой на броне.

Войтек на всей скорости ворвался в деревню, раздавил противотанковый ёж и не сбавляя скорости достиг центра селения. За ним ехала длинная колонна из грузовых машин. Выгружаясь, пехотинцы быстро разбежались по окрестностям. Выбравшись из дома, диверсанты вышли им навстречу.

— Это все? — спросил, не скрывая удивления Ян.

— Да, — Алексей отвёл взгляд. — Остальные сбежали на тот свет.

— …а потом он засмеялся и сказал кто он. Подарил мне бутылку хорошего вина.

— Довольно, — прервал пилота Генри. — Мы уже сто раз это слышали. Всё равно никто тебе не поверит.

— Кто угодно может подтвердить, что канцлер посещал то кафе!

— И как удобно, что его до основания разрушила бомба. Хватит. Всем сохранять радиомолчание. Мы уже над хартийской территорией.

Три пары истребителей рассекали облака ночного неба. Над всей линией фронта шли воздушные бои, но шестерым пилотам удалось прорваться в глубь обороны противника и проникнуть в воздушное пространство Хартии. На пилотов давили окружавшие их белые исполинские глыбы и они поскорее хотели выполнить задачу, а затем вернуться на базу.

Генри увидел на радаре пять новых точек. И точки быстро их догоняли. Генри не успел что-то предпринять, как с ним вышли на связь:

— Капитан, Белые ястребы на связи. Нам сказали, что вам не помешает помощь. Прибыли как только смогли. Ох и назойливые эти острокрылые…

Подразделение «Белых ястребов» состояло из пилотов Атлантики, изъявивших желание принять участие в войне. Под видом инструкторов они прибыли в Конфедерацию и вскоре дали первый бой пилотам Хартии, в последствии зарекомендовав себя как одних из лучших лётчиков Восточной войны.

— Рад видеть вас, — ответил Генри поравнявшимся вместе с ними звену F-16. — И так, джентльмены. У каждого из нас есть своя цель. Делаем всё быстро и чисто. Тогда закончим эту чёртову войну в два счёта.

Генри бы с удовольствием воспользовался GPS навигатором, но об этом оставалось лишь мечтать. Пилотов долгое время готовили ориентироваться по звёздам и солнцу. Сегодня это дало свои плоды.

— Я пошёл, — кратко отрапортовал Генри, наклоняя штурвал.

— Удачи, командир, — ответил ему один из пилотов.

— И-и-и-и-и ха! — завопил он, уходя в крутое пике, а затем нырнул в облака.

Фудурдин. Царства стали, огня и жара. Неустано бьющиеся сердце Хартии. Сегодня пилоты Конфедерации пронзят его одним метким ударом. Заставят биться Хартию в предсмертных судорогах.

Сделав несколько очередей из орудий, Генри сбросил в клубы густого дыма бомбы. Через несколько секунд фабрики окутал огромный взрыв. Бомбы попали точно в резервуары с нефтью и теперь вся округа пылала.

Как минимум на несколько месяцев отсюда не выпустят ни одного танка, орудия или снаряда. А это на несколько дней, а может и недель приближало Конфедерацию к победе. С чувством выполненного долга Генри скрылся в облаках и взял курс обратно.

Домой.

Всю ширину главной площади занимала огромная триумфальная арка. После успешного похода в Европу хартийские солдаты должны были торжественным маршем пройти под ней, навсегда запечатлив триумф Хартии в историю. Площадь заканчивалась у парламента. Большой белый купол возвышался над городом и был виден с любой точки мегаполиса. Сотни современных домов, где жили десятки тысяч счастливых подданных и каждый день трудились во славу светлого будущего, куда вёл их консул Гвин.

После ареста Элизабет и печальных известий на фронте, Гвин всё меньше уделял внимание государственным делам, уединяясь в подвале резиденции и часами сидя за макетом Нового Киевуса. Разработанный проект одного талантливого архитектора должен был воплотиться в жизнь сразу после победы в войне. Все ресурсы Европы пошли бы на создание города будущего, означающего вступления Хартии в новую эпоху. Проекту так и судилось остаться макетом на столе, пылясь в подвале резиденции. Гвин это прекрасно понимал. Ему оставалось лишь тоскливо переводить взгляд с одного здания на другое, осознавая всю тщетность его планам.

В подвал тихой поступью спустился Отто. Несмотря на мрачное положение дел, настроение у Крюгера оставалось приподнятым. Выбив из заключённых много интересной информации, командир «Отряда сто тридцать семь» составил план действий по спасению Хартию и спешил поделиться с консулом. Но не это подняло настроение Отто.

Пытки бывшая первая леди выносила стойко. Такой вид жертв вызывал у Отто особый интерес и ему приносило удовольствие найти трещину в сознании у допрашиваемого. Сегодня это наконец-то случилось. Одним метким монологом Крюгер довёл Элизабет до слёз, что ознаменовало его победу. И после допроса он всё время прокручивал его в голове, будто смакуя.

«Каким бы не был исход войны, мы выиграли войну с вами; никто из вас не останется в живых, чтобы свидетельствовать, но даже если кто-нибудь останется — мир ему не поверит. Возможно, будут подозрения, дискуссии, исследования историков, но не будет достоверных фактов, потому что мы вместе с вами уничтожим улики. И даже если останутся какие-то доказательства и некоторые из вас останутся в живых, люди скажут, что описываемые вами факты слишком чудовищны, чтобы им верить; они скажут, что это чрезмерные преувеличения пропаганды Конфедерации, и поверят нам — тем, кто будет все отрицать — а не вам. Именно мы будем диктовать историю самой проклятой войны».

После встречи с консулом Отто планировал изнасиловать Элизабет. Когда жертва подавлена — она не сопротивляется, а это приносило Крюгеру высшее удовольствие. Отто не волновало если Гвин узнает об этом. Всё равно после переворота консула поглотила апатия.

— Я слушаю, Отто, — не отрываясь от макета, холодно сказал Гвин.

— Авианалёты разрушили большинство цепочек Фудурдина. В промышленности наступил коллапс. Также бунтуют многие провинции на окраинах. Взять те же еврейские общины. Они полностью отказались подчиняться и планируют впустить на свою территорию войска Конфедерации.

— Что на фронте?

— Отступление по всей линии соприкосновения. Генеральный штаб докладывает, что может выиграть время в лучшем случае до Нового года. Дальше даст о себе знать нехватка снабжения и армия перестанет существовать.

— Значит это конец.

— Конец лишь новое начало, господин консул.

— Что вы имеете ввиду, Отто? — Гвин первый раз взглянул на Крюгера.

— Один из подчинённых Эрвина Кнута выдал информацию о месте нахождения кодов с ядерным арсеналом. Я отправил нескольких людей, чтобы их заполучить. После мы запросим у Конфедерации переговоры и заявим о готовности задействовать ядерные ракеты. Им ничего не останется как пойти на наши условия.

— Но ведь это неправда. За такое короткое время мы не успеем понять методы использования ракет.

— Это не нужно. Достаточно того факта, что у нас есть эта информация. Она подействует на правительство Конфедерации.

— Что же, — вздохнул Гвин. — Если это спасёт Хартию — действуйте.

— Господин консул, как глава комитета безопасности, я так же отвечаю за вашу безопасность.

— И что вы хотите, Отто?

— Сейчас в государстве не безопасно. Боюсь я не смогу вас спасти от ещё одного покушения. Я хочу, чтобы до конца войны вы оставались в безопасном месте.

— Разве сейчас такие места существуют?

— Торговая республика на острове Готланд готова предоставить вам политическое убежище. Вас доставят туда на самолёте. Требуется только ваше согласие. Каково ваше решение, господин консул?

Колонна из двух танков и двух грузовых автомобилей на всех порах неслась по замёрзшей грунтовой дороге. Ян с небольшим отрядом сильно отстал от остальной дивизии. Виной отставания стало то, что отряд свернул не в ту сторону и прежде чем это стало ясно, прошло несколько часов. Теперь все старались нагнать ведущих жестокие бои Краковских крыс.

Отряд въезжал в одну из мёртвых деревень. Можно было подумать, что причиной запустения стала война, но по факту многие селения и даже крупные города перестали существовать после «Момента Х». Частым явлением были боевые стычки, где до этого долгие годы не было не единой души.

Такой оказалась и эта деревня. На обочине, во дворах и на заснеженном поле показались сожжённые остовы техники и остатки трупов. От многих осталось лишь несколько костей, да клочки формы.

— Я рада, что у нас головной «Абрамс», — ехидно протянуло в гарнитуру Ангелина. — Так гораздо безопаснее.

— Закрой рот, Рапира! — рявкнул командир головного танка. — Если бы мы не прозевали поворот, то я бы уже себе спокойно бухал, а так приходиться отмораживать задницу. На Ленд-лизовской технике печка вообще не спасает.

— Я не виновата, что какой-то умник поменял местами указатели. А во всей округе, как назло, ни единой живой души.

— Девушка не может быть виноватой, — хмыкнул танкист.

— Закрыл рот и гляди во все стороны! Мы хоть и в тылу, но всякого можно ожидать.

— Тут неплохое место для засады. А этот металлолом… Похоже всё это здесь ещё с самой весны. Жаркая выдалась стычка, ничего не скажешь.

Абрамс проехал мимо присыпанного снегом хартийского танка, едва не зацепив его дуло. Как вдруг «подбитый» танк ожил, взревел и протаранил идущий за танком грузовик, без труда перевернул машину и принялся давить всех кто был внутри.

— Это ещё что за хрень?! — опешила Ангелина.

— Наводчик, — кричал командир Абрамса, — цель на пять часов! Густав, умоляю, быстрее!

Конфедераты столкнулись с единственным поступившим на фронт экземпляром танка КГ-1Консул Гвин — 1.. Машина нового поколения, сконструированная под личным руководством Эрика Бласковича. Стальной монстр имел новую компоновку брони, динамическую систему защиты и мощное ста двадцати пяти миллиметровое орудие. К началу весны класс этого танка планировали запустить в массовое производство, но все чертежи сгорели в результате ночного авианалёта.

— Огонь! — скомандовала Ангелина. Войтек выстрелил, но снаряд отскочил. — Зараза… — простонала девушка. — Давай ещё раз!

Пока танки мерялись силами, пехота со всех ног выпрыгивала из грузовиков и пряталась кто куда. Ян объявил точку сбора в одном из дворов. Алексей и Саманта остались следить за дальнейшим боем. И бывалых солдат потрясло увиденное. Неведомое чудовище не останавливали снаряды. Танк будто их не чувствовал, упрямо выполняя свою задачу. Метким выстрелом он уничтожил второй грузовик и развернул башню в сторону Амбрамса.

— Сбивай трак и уходим! — кричала командиру Ангелина.

— Понял!

Но тщетно. Танкисты промахнулись, а хартийский монстр не оставил им и шанса, засадив болванку точно под башню.

— Только не так!.. — последнее, что услышала от командира танка Ангелина, после чего Амбрамс вспыхнул как спичка. — Давай, — она легонько положила ладонь на плечо наводчику. Тот нежно нажал на спуск, Войтек выстрелил и из ходовой части хартийского танка вылетело несколько запчастей. Гусеница с лязгом вывалилась с катков и упала на землю. — Мехвод, быстро назад.

Войтек зарычал и задним ходом спрятался за одним из зданий.

— Как будто нам их фанатичного сопротивления не хватало, — размышлял вслух Ян, медленно передвигаясь по периметру двора. — Так ещё и этот красавец. Ладно, что у нас есть?

— Гранаты, сапёры успели забрать из машины взрывчатку, — докладывали майору. — Ещё есть несколько гранатомётов, но, похоже, шкуру этой махины они не возьмут.

— Ян, — связался с командиром Алексей, — у нас есть несколько бронебойных патронов. Мы можем попытаться выбить механика через смотровую щель.

— Знаете, была бы у меня связь с полковником, мы бы просто вызвали авиацию. Но её у меня нет. Поэтому давайте думать что с ним делать.

Предложений было много, вплоть до того, что просто уйти своим ходом из деревни и не связываться с хартийцами. Но оставлять вражеский танк в тылу было нельзя. Через несколько минут Ян принял решение.

— Рапира, — связался он с экипажем Войтека, — нам потребуется твоя помощь.

— Идиотский план, — сухо прокомментировала девушка, всё это время молча слушая обсуждения.

— Ослушаешься приказ? — спросил её мехвод.

— За кого ты меня принимаешь? — удивилась Ангелина. — Он мой командир, поэтому я должна доверять его решению.

По броне хартийского танка отрикошетил снаряд. Не успел он повернуть башню, как Войтек стрелял уже с другой стороны. Тем временем снайперы пытались выцелить смотровую щель. Пули не смогли пробить стекло, но танк удалось ослепить. Теперь вся остальная работа предстояла пехоте. Несколько конфедератов подползло к танку и забросали его дымовыми гранатами. Как только белый дым окутал хартийский танк, к нему устремились инженеры, запрыгнули на броню и принялись дрожащими руками устанавливать у основания башни взрывчатку. Выполнив приказ и не веря своей удачи они быстро поспешили в укрытие.

Пламя взрыва поглотило белый дым, во все стороны разбросало остатки динамической защиты, вверх взлетел зенитный пулемёт. На броне осталась большая расплавленная вмятина. Танк не подавал признаков жизни.

— Всё? — спросил Ян, не обращаясь к кому-то конкретно.

Войтек выехал на главную улицу, не спуская с прицела хартийский танк. Пехота начала медленно подходить к подбитой машине. Это было ошибкой. Хартийцы выждали пока все покинут укрытия и открыли огонь из всех орудий. Снаряд попал в орудие в корпус Войтека. Проехав по инерции ещё несколько метров, танк встал.

— Зараза! — Ян среагировал в последний момент и укрылся от пулемётной очереди. — Из гранатомётов по вмятине, быстро!

Двум ракетам Javelin удалось прогрызть броню и упокоить стального хищника. Теперь уже точно.

Люк хартийского танка открылся, оттуда выглянул белобрысый командир и начал вести огонь из автомата. Но недолго. Снайперская пуля попала ему в плечо, хартиец выпустил автомат и лишь беспомощно стонал. Запрыгнув на танк, Ян вытянул раненного командира, повалил на броню и уже замахнулся для удара, но тут его рука застыла.

— Да ладно, — не верил он своим глазам. — Вы посмотрите кто это! Это же генерал Эрик!

— Бывший… генерал, — сплюнув сгусток крови, поправил его Бласкович.

Мехводы и наводчики обеих танков погибли. Ангелину тяжело ранило и она потеряла сознание. Девушку срочно требовалось доставить в госпиталь. Эрик уже не стонал, только молча сверлил глазами мёрзлую землю, облокотившись об броню своей подбитой машины. Его ноги изрешетило осколками и он уже был не жильцом.

Войтек не подлежал ремонту. Единственная надежда оставалась на подбитый хартийский танк. Инженеры всеми силами пытались его оживить. Только с его помощью был шанс доставить Ангелину в госпиталь вовремя.

— Вижу в хартийской армии всё хреново, — сказал Алексей, сев рядом с Эриком. Лёша протянул ему сигарету, но Бласкович слабым жестом отказался. — Если уже на передовой сражаются генералы.

— Для предателя… — прохрипел Эрик, — это заслуженный конец… И для армии Хартии… тоже заслуженный… Пока армия в движении… Ещё можно поддерживать дисциплину и порядок… Но как только она уходит в глухую оборону… Начинается её разложение… Грабежи, уход с постов, нарушение устава… Резня во Франкфурте просто оказалась самым ярким… моментом… Но сколько ещё таких зверств… Вы встретите? Ах… Помню как застал командира танковой роты… и его солдат… Под наркотическом кайфом… Как по мне исчерпывающе описывает состояние нашей армии…

— Что забыл бывший генерал танковых войск в этой дыре?

— Всё просто… Меня послал за тобой Малыш Отто… Забрать у тебя то, что отдал Эрвин… Тогда мне бы предоставили свободу… Хотя я в это особо не верю…

— Мне стоит остерегаться?

— Ещё как… Я слышал Шелестович поклялся, что просто так тебя не оставит… Поэтому берегись, Варшавский призрак…

— Ты что-то слышал про Вильгельма?

— Кого?

— Лейтенанта Миклонского.

— Ах… Адъютанта Эрвина… Лучше… Лучше бы они его убили…

— Что?… — Алексей осёкся. Взгляд Эрика застыл, а голова упала на грудь. И даже будучи мёртвым он продолжал держаться за танковый каток. За дело всей его жизни.

Инженерам удалось нацепить трак, но с двигателем были проблемы. Ян всё подгонял инженеров. Ангелина быстро слабела и каждая секунда забирала и без того крохотные шансы на то что она выживет.

— Ну что там? — спрашивал Ян.

— Терпение, — огрызнулся инженер. — Тут вообще другая система. Я с трудом понимаю что делать.

— Давай, не верю что для тебе это трудно.

— Так. Сейчас должно получится. Леший, заводи!

Танк заурчал, двигатель начал дымить, но машина смогла тронуться.

— Я когда-то водил танк. Поэтому ехать буду я, — сказал Алексей. — Положите Рапиру на место стрелка. Джульетта будет следить за её состоянием. Все остальные прыгайте на броню. На счёт танка: хорошая новость — он на ходу. Плохая — мы сильно повредили двигатель. Выше второй передачи он не поедет. Будем надеяться, что Рапира выдержит.

Внутри стоял отвратительный запах гари. Не спасал даже открытый люк. Несмотря на то, что Алексей старался выжимать максимум из возможностей танка, ехали они непростительно медленно. Машину трясло по ухабистой дороге, от чего раненная стонала в полубреду. Не помогала даже двойная доза обезболивающего.

Ангелина записалась в добровольцы в самый первый день войны. Но ей ответили отказом. Девушка не привыкла отступать и просидела в призванном пункте до глубокой ночи. Тогда на неё обратил внимание командир формируемого танкового батальона. Ангелина предложила ему пари. Если она выиграет его в кулачном бою, то он возьмёт её в своё подразделение. Если нет, то заплатит сто марок. Таких денег у девушки не имелось и она была обязана победить.

В итоге Ангелина сломала командиру руку, но выиграла пари. Девушку записали под чужим именем пропавшего без вести механика, коротко постригли и надели корсет. Никто не заметил подвоха. До первого боя.

В первом бою её танк подбили. Перевязывая раненую, раскрылся её секрет. Все были удивлены, но никто не сдал девушку. После госпиталя Ангелину повысили до командира танка и отправили на Краковский плацдарм. И там хартийцы узнали о Рапире и её Войтеке. О мощи хартийского оружия, обращённого против них же.

На каждого воина находится кто-то сильнее. Рапира проиграла достойному сопернику. Но с достоинством и честью прошла свой боевой путь, ни разу не пожалев ни о чём.

Ангелину аккуратно вытаскивали из кабины. К танку уже бежал медик из Красного креста. Все склонились над врачом и ждали вердикта.

— Она уже не с нами, — коротко произнёс он.

В середине декабря температура повысилась до десяти градусов тепла, из-за чего весь снег растаял, превратив просёлочные дороги и поля в сплошную непроходимую грязь. Наступление на несколько дней замерло. Передышка требовалась обеим сторонам. Но вскоре ударили новые морозы, вся грязь замёрзла и конфедераты ринулись с новыми силами по всем направлениям.

Санитарная машина угодила в яму и сломала колесо. От сильного удара у многих раненых обострилась боль и они в унисон стонали, разнося свои мучения по всей кабине. София не смогла больше находится в машине и, пока водитель чинил поломку, вышла на свежий воздух.

Голое поле с замёрзшей грязью навевало тоску. После тёплой кабины пронизывающий холод заставил девушку поёжится. Свистящий между голых веток ветер был единственным спутником Софии.

Война подходила к концу и это понимали все. Многие строили планы о том как будут жить после войны, делились своими представлениями о будущем мироустройстве, спорили, ругались, шутили или просто молча соглашались. София же понимала что её служба как добровольца заканчивается и скоро ей предстояло возвращение в Орден. После увиденного у неё только укрепилась уверенность в посвящение своей жизни для противостояния злу.

В размышлениях девушка не сразу заметила, что не одна. По дороге, с трудом передвигая ногами, брёл хартийский солдат. Форма превратилась в лохмотья, оружие покрылось засохшей грязью, лицо заросло. Он походил больше на лесное чудовище, чем на представителя самой цивилизованной страны.

Хартиец медленно направился к Софии. Девушка испугалась, но не сдвинулась с места, искоса наблюдая за солдатом и ожидая что будет дальше. Не дойдя нескольких шагов, хартиец упал перед Софией на колени и, обхватив голову руками, горько заплакал. От него несло нечистотами, кожа приняла болезненный оттенок. Подняв голову и взглянув на Софию слезящимися глазами, он сквозь потрескавшиеся губы прошептал:

— Еды… Пожалуйста…

София не сразу поняла смысл его слов, но затем спохватилась и начала рыться в медицинской сумке. Сев рядом с ним она осторожно протянула несколько сухарей. Хартиец нетерпеливо взял их и с жадность запихнул в рот, попутно всхлипывая. София заметила, что у него нет половины зубов. Цинга.

Сейчас он не был для неё кровожадным захватчиком. Всего лишь обычным испуганным человеком, потерявший смысл и разочаровавшийся в тех кому верил. София обязательно вернёт ему веру в жизнь, но сейчас нужно было эту жизнь сохранить. Она встала и протянула ему руку, при этом ласково улыбаясь. Хартиец, дрожа, протянул свою и поднялся. Кажется, он нашёл новый смысл жить.

— Всё реже хартийцам удаётся отбивать наши атаки, господин канцлер, — докладывал Фридрих. — Многие их части поддались беспорядочному бегству, тем, кто сопротивляется, суждено попасть в окружение. Нам удалось выяснить, что они планируют нас сдержать на реке Висла. Вот только единственный уцелевший мост через реку остался в Варшаве, поэтому все хартийские подразделения устремились туда. Хорошая новость заключается в том, что к Варшаве вышла вторая и пятая дивизия. Они готовы взять город штурмом. Если это удастся, практически вся хартийская группировка прекратит своё существование. Когда это случится, в чём я не сомневаюсь, мы окажемся на распутье. И нам нужно сделать выбор.

— Прежде чем узнать варианты, я хочу выслушать остальных, Фридрих.

— Так точно, господин канцлер.

— Томас, как обстановка в тылу?

— Уинстон, — Томас потушил сигару, — ты и без меня знаешь что чем быстрее это всё закончится, тем лучше. Люди откровенно говоря устали от войны, все хотят вернуться по домам к прежней жизни. И в наших же интересах начинать постепенно возвращать промышленность в гражданский сектор. Иначе, то и гляди, оппозиция поднимет голову.

— Я тебя понял. Амелия, ты смогла наладить контакт с хартийцами?

— Учитывая, что в дипкорпусе сидит несколько человек из «Отряда сто тридцать семь», это оказалось не очень сложно.

— Всё же оказалось полезным не устранять их. А как дела с нашими заокеанскими друзьями?

— Они готовы помочь нам с организацией международной площадки и отправки постоянного миротворческого контингента в Хартию.

— И чего они хотят взамен?

— Часть хартийских репараций, — Амелия отвела взгляд.

— «Часть» — это сколько?

— Половина.

— Половина?! — опешил Уинстон.

— Без них бы у нас ничего не вышло. Это факт. Давай не будем жадничать, учитывая какие преимущества нам даёт их посредничество.

Уинстон молчал, разглядывая карту со множеством голубых и красных стрелок, линий и обозначений.

— Когда мы займём Варшаву, — подал голос Фридрих, — путь в Хартию будет открыт. И ничто нам не будет препятствовать. Если, конечно, вы отдадите соответствующий приказ, господин канцлер.

Уинстон разглядывал огромную серую кляксу, раскинувшуюся от Прибалтики до Чёрного моря. Карта уже устарела. По факту кроме столицы и нескольких опорных городов Хартия уже ничего не контролировала.

— Нет, — вскоре ответил канцлер.

— Нет? — удивился Фридрих. — Почему?

— Потому что как только мы перейдём границу, герои и военные преступники моментально поменяются местами. Солдаты захотят вымести гнев за всё, что хартийцы творили у нас. Если мы хотим сохранить в себе идеалы Конфедерации, построить государство, где каждый может жить по своему укладу жизни, то не в праве допустить, чтобы наши солдаты опустились на уровень хартийских. Мы освободим Варшаву и начнём переговоры. А оккупацией пусть занимаются миротворцы. Но уже после войны. Это окончательное решение.

— Слушаюсь, господин канцлер.

— Ставка приказала взять Варшаву, — начал совещание офицеров Буткевич. — Хотя даже без её приказа мы бы это сделали. В эти дни людям положено веселиться и дарить друг другу подарки. У нас своё «веселье» вот уже девять месяцев. Так давайте устроим «подарочек» консулу и отберём Варшаву. Тогда война закончится в считанные недели. Но несмотря на то, что на фронте у противника полный драп-марш, расслабляться не стоит. Отход хартийской армии в Варшаве прикрывают наши старые знакомые из остатков первой бригады. Пусть их осталось немного, но в городских развалинах они укрепились на совесть. Поэтому работа предстоит серьёзная.

— Вижу Новогодний штурм не предвещает ничего хорошего, — мрачно прокомментировал Ян.

— Подбирай слова, майор, — остудил его полковник. — Особенно избегай словосочетание «Новогодний штурм».

— Виноват, господин полковник.

— Наступление начинаем в два часа ночи. Три разведроты при поддержки первого полка заходят с юга и должны закрепиться на окраинах. Остальные обойдут город с запада и перекроют путь к отходу всем отступающим хартийским частям. В случае успеха мы перегруппируемся с пятой дивизией и начнём методичную зачистку города вплоть до единственного уцелевшего моста в районе Старого мяста. Захват этого района наша основная задача, — Йорис окинул взглядом офицеров. Его гложило чувство, что до утра доживут не все. — Готовьте людей, ребята. Хартийцы будут драться как звери.

Охотившуюся сову спугнуло несколько выстрелов. Конфедератские разведчики наткнулись на хартийский патруль и без колебаний расправились с ним. За тонкой стеной деревьев проглядывались первые разрушенные здания. Город встречал своих освободителей холодно, как будто упрекая что его бросили на растерзание захватчикам.

Переступив через хартийский труп, Алексей потянул морозный воздух и прошептал:

— Мы вернулись, Войцеховский.

— Как ты думаешь, — спросила Саманта, вглядываясь в темноту, — он выжил?

— Зная его, не удивлюсь, если мы встретим его в одной из подворотен.

Конфедераты молча входили в город. Краковским крысам вездесущие развалины напоминали ещё один до основания разрушенный город. То тут, то там внезапно завязывались перестрелки и так же быстро затихали, уступая ночной тишине. К четырём часам Ян доложил, что его полк закрепился в нескольких районах. К пяти третий полк вышел к северным границам города и стоял на берегу Вислы. Хартийцев отрезали от последнего пути к бегству.

К шести часам подразделения пятой дивизии встали на прикрытие второй дивизии. Части второй дивизии без артподготовки и условных сигналов начали медленную зачистку, щедро платя кровью за каждый пройденный дом, квартал и улицу.

Несколько солдат Конфедерации забежали в подъезд. Не прошло и минуты как они побледневшее буквально вылетели оттуда. Один боец не выдержал и его вывернуло на асфальт.

— В чём дело? — спросил их Ян. Он не мог представить, что могло напугать закалённых в боях ветеранов.

— Там… — задыхался перепуганный солдат. — Они выпотрошили… И ели прямо над ним…

Ничего не понимая, Ян зашёл вместе с солдатами и остолбенел. На лестничном пролёте двое хартийцев возились над телом погибшего боевого товарища. Не обращая ни на кого внимания, они разрезали ногу трупа на две ровные части и с жадностью обгладывали её. Голод заставил их опуститься до каннибализма. Ян пытался увидеть в их окровавленных лицах что-то человеческое, но тщетно. Это уже были звери, ведомые только жаждой голода. Собравшись с мыслями, майор достал пистолет.

— Огонь, — сказал он и хартийцев изрешетили пулями.

К полудню бои шли уже в центре, рядом с мостом. Несколько отрядов вышли на площадь и окружили Королевский замок, куда отступили гвардейцы. Перестрелка не дала никакого результата. Взяв громкоговоритель, Ян обратился к осаждённым:

— Храбрые гвардейцы, прекратите сопротивление! Ваш консул бросил вас на произвол судьбы! Сохраните свои жизни, чтобы вернуться домой и принести пользу своему государству!

Гвардейцы не отвечали, переговариваясь между собой.

— Ложь, — говорил один гвардеец, — консул не мог нас бросить.

— Если бы ты знал его лично, — хмыкнул Каминский, — то не был бы такого мнения.

— Тебе слово не давали, предатель!

— Можешь не горячиться, скоро мы все умолкнем.

Время шло, Ян терпеливо ждал ответа. И вскоре его получил:

— Гвардия не сдаётся! — крикнули ему из окна.

Ян недовольно скривился. Другого ответа он и не ожидал.

— Водечка, — сказал он в рацию, — залп по Королевскому замку.

— Так точно.

Град снарядов обрушился на изысканные здание, построенное пару сотен лет назад и несколько раз отреставрированное не одним поколением талантливых архитекторов. Через несколько минут грохота фундамент обвалился, похоронив под обломками элиту армии и цвет нации. Гвардейцы разделили бесславную участь остальных верных последователей дела Хартии.

Хартийская авиация сопротивлялась до последнего дня войны. Во время штурма Варшавы ей удалось нанести несколько ощутимых ударов по войскам Конфедерации. Один из них пришёлся по командному пункту второй дивизии.

Бомба взорвалась прямо в том месте, откуда полковник Буткевич руководил наступлением. Несколько офицеров погибло, многих ранило. По всему штабу сновали медики и грузили пострадавших в санитарные машины. Сам же полковник родился в рубашке. Взрывной волной его придавило столом и деревянная поверхность приняла на себя все осколки. Пострадала только правая рука. Она сильно обгорела и уже начинались признаки гноения.

Рука совсем не болела. Огонь добрался до нервов и сжёг их начисто. Полковнику лишь хотелось курить, но в его положении это было недостижимой задачей.

София раскладывала рядом с Йорисом хирургические инструменты. Полковник безразлично смотрел как нежные руки вытаскивают из сумки стеклянные шприцы и острые лезвия.

— У меня кончилось обезболивающее, господин полковник, — обратилась к нему София. — Могу предложить вам разве что водку.

— Отставить. Нечего на меня переводить спирт.

— Тогда ложитесь на спину.

Йорис подчинился.

— Господин полковник, вы хотите жить? — серьёзно спросила София.

— Я хочу вернуться на родину и забыть этот кошмар, — ответил он уставшим голосом.

— Значит терпите.

Резким движением девушка запихнула полковнику в рот кляп, взяла хирургическую пилу и начала отрезать Буткевичу руку чуть ниже плеча. Руку пронзило тысяча иголок. Во все стороны хлестала кровь. Йорис пытался вырваться, сквозь кляп пробивался глухой вопль, но острые зубцы продолжали резать плоть, добрались до кости и в несколько движений разрезали сустав.

София туго перевязывала культю руки. Полковник разглядывал ампутированную конечность, слабо осознавая что теперь у него нет правой руки.

— София, скольких солдат вы превратили в калек?

— Не знаю, господин полковник, — ответила девушка, собирая инструменты. — Я перестала считать после тридцати. Так легче получается сосредоточиться на работе, — София слабо улыбнулась и поспешила к другим раненым.

Двое трупов солдат Конфедерации упаковывали в мешки. У обоих прострелили затылки. Оба даже не успели испугаться. Ян с мрачным взглядом склонился над ними. Что в тот момент думал и чувствовал майор, глядя на тела своих подчинённых, с которыми прошёл десятки боёв? На этот вопрос не мог ответить никто.

Несмотря на то, что западную сторону города почти полностью зачистили, оставалось ещё несколько очагов сопротивления. Фанатичные хартийцы хотели разменять свою жизнь подороже.

— Их убили в районе Цитадели, — обратился Ян к Алексею и Саманте. — Есть идеи кто это сделал?

— Судя по почерку — Шелестович, — ответил Алексей. — Другие снайперы стараются попадать в сердце, а этот стреляет исключительно в голову.

— Вот ваша задача, Варшавские призраки, — продолжая глядеть на трупы, говорил Ян. — Уничтожьте Шелестовича. Вы как никто знаете город. Поэтому я могу на вас положиться. Пока этот ублюдок жив, я не могу нормально закончить зачистку. Не хочу дополнительных смертей. Их и так сегодня хватает. Задача ясна?

— Так точно, господин майор, — ответила Саманта, проверяя винтовку.

— Тогда удачной охоты.

Из бойниц Цитадели вырывались длинные языки пламени. Каменные стены покрывались черной копотью. Огонь сливался с багровым закатом образуя завораживающую смесь ярких оттенков. Девять месяцев назад на этих улицах начиналась Восточная война. Сегодня она здесь и закончится.

Шелестовича обнаружили на северных окраинах города. Смертельно ранив хартийского пулемётчика, Алексей начал дуэль с Ассом. Саманта готовила приманку и терпеливо ждала команды напарника. Враг в западне, морально подавлен и нервничает. Очевидно, что он допустит ошибку и подставиться. Даже если он лучший снайпер Хартии.

Ледяной ветер продувал до костей. Сидя в укрытии Саманта сдерживалась, чтобы не начать греть ладони. Пар изо рта мог выдать позицию. Девушка медленно переводила взгляд с одной кучи битого кирпича и осколков, на другую, как вдруг она уловила блеск, а сердце забилось чаще. Это было кольцо. То самое кольцо из фольги и проволоки, с которым Алексей делал ей предложение, а Саманта так и не успела ответить.

Все мысли занял тот сокровенный момент. Саманта хотела забрать кольцо, но оно было на открытом пространстве. Покидать укрытие было слишком рискованно. Но чёртов блеск не давал сосредоточиться на задании. Саманта отвела взгляд и попыталась отвлечься. В конце-концов после миссии она его заберёт. Но все отговорки оказались тщетными. Ведь Шелестовича здесь может и не быть вовсе. Решившись, Саманта резким движением выпрыгнула из укрытия прямо к кольцу.

«Прощай, шльондра», — подумал Мстислав и нажал на курок.

Не успел хартийский снайпер это сделать, как пуля пробила его оптику и прошила череп насквозь. Голова Асса дёрнулась и завалилась набок. Челюсть отвисла, а из разбитого зрачка струйкой вытекала кровь.

— Ещё не хватало, чтобы я второй раз промазал, — сухо прокомментировал Алексей, дёргая затвор. — Джульетта, возвращаемся обратно.

Рация не отвечала.

— Джульетта? — удивлённо спросил Лёша.

Тишина.

— Саманта?… — его голос дрогнул.

Ноги сами понесли Алексея к её позиции.

— Нет… — только и смог выдавить из себя Лёша.

Саманта держалась за живот, хватая ртом воздух как выброшенная на сушу рыба. Маскировочный халат обагрился в алый оттенок. Кожа быстро принимала синевато-бледный цвет. Рот скривился от жуткой боли, а из глаз текли маленькие капли слёз.

— Нет, нет, нет, — он быстро вколол ей обезболивающее и начал перевязывать. Алексей не заметил как начал плакать. Руки предательски дрожали, а слёзы мешали сосредоточиться. Бинты не помогали остановить кровь несмотря на все его усилия. — Зачем?! — Лёша сорвался на крик. — Зачем ты это сделала?!

Саманта протянула ему руку с кольцом.

— Надень его… на меня, — слабым голосом попросила она.

Руки не слушались, но Алексей смог надеть кольцо на безымянный палец.

— Скажи… мы бы были хорошей… парой?

— Конечно, — ответил Алексей, не переставая плакать. — Мы будем замечательными мужем и женой.

— Тогда… — она выдавила ласковую улыбку. — Тогда хорошо… Всё хорошо… — Саманта тяжело выдохнула и затихла.

Начался артобстрел. Алексей взял Саманту на руки и понёс по разрушенным улицам Варшавы.

«Госпиталь. Должен быть на окраине города».

Он не обращал внимание ни на свист пуль, не на рвущиеся рядом снаряды. Мимо него пробегали солдаты, и проезжала техника, рушились дома и стонала земля, а Алексей продолжал упрямо идти с единственной мыслью: «Только бы донести».

«Пожалуйста, только живи. В тот день, когда ты оклемаешься, мы будем жить. Мы снова пойдём на набережную, сядем на лавочке и будем просто молчать. Мы сыграем в какой-нибудь пьесе и выберем ту, где обязательно нужно будет поцеловаться… или даже без пьесы! Мы никогда больше не отпустим друг друга в руки судьбе. Мы будем вспоминать о тысяче лет со смехом, хотя бы и жить нам останется один день. Только не умирай. Пожалуйста…»

Алексей оглянулся. Он не понимал где он. Вокруг всё выглядело незнакомо, а тишина давила после канонады боя. Взглянув на Саманту, Лёша обессиленно рухнул на землю. Голубые зрачки потухли и стали стеклянными, а губы разукрасила алая струйка крови.

— Просыпайся, соня, — ласково обратился он к ней. — Не оставляй меня одного.

Возле разрушенной витрины ателье лежало белое платье. Почему-то хартийцы побрезговали его забрать с собой и оно валялось среди осколков стекла и щебня.

— Как раз твой размер, — сказал Саманте Алексей и улыбнулся.

Мёрзлая земля превратилась в камень и сапёрная лопатка с трудом выковыривала земляные грудки. Через несколько часов нужного размера яма была готова. Руки расцарапались в кровь, но это Алексея особо не волновало. Подняв Саманту, он понёс её к реке, а затем начал снимать с неё форму. В тот момент чёртов маскхалат и камуфляж был ненавистен Варшавскому призраку. Он его презирал всей душой.

«Форма не достойна того, чтобы тебя в ней похоронили!»

Голое тело опустили в холодную воду и начали с любовью и нежностью мыть. Из раны уже не текла кровь. Кровь застыла и больше не перекачивала жизнь внутри милого создания. А в сапфирах в последний момент застыло искреннее чувство любви.

Алексей одел Саманту в белое платье. Оно подошло идеально. Будто шили специально на заказ. Затем Лёша спустился вместе с ней в яму и долго смотрел на неё. А затем крепко поцеловал. Он не хотел, чтобы этот поцелуй кончался, потому что чётко понимал, что он последний в его жизни. Разомкнув губы, он поднялся и лишь прошептал:

— Прощай, милая. Скоро увидимся.

И начал засыпать яму.

Воды Вислы на всех порах неслись в Балтийское море. Возможно тут могли проплыть трупы врагов Алексея. Но этого не произойдёт. Всё потому что он больше ни за что не сражался. Лёша просто лежал на могиле и заливался слезами, изредка срываясь на протяжный, полный тоски вой.

Варшавского призрака нашли поздним вечером в отключке. Если бы в тот момент кто-то взглянул на небо, то заметил, что там загорелась новая молодая звёздочка.