Триумф непослушания

Между вторым и третьим звонком

Дорога, уходящая в ночную тьму. Окружающее пространство покрылось тёмным покрывалом и не пропускало ни капли света. Ночь правила бал и ликовала до первых лучей солнца.

Застава на перекрёстке. Бетонные блоки, белые мешки с песком, деревянная сторожка без окон. Нигде не горел свет. Из сторожки вышел парень в тёмном капюшоне. В руках блестел пистолет. По земле растекались лужицы крови от двух холодных трупов часовых. С них спешно снимали форму.

— Пошевеливайтесь, — шикнул парень в тёмном капюшоне. — Груз скоро будет здесь.

Ему не ответили и принялись переодеваться.

Хартия была самым могущественным государством в этом мире. Но, как и у всех, у неё были слабости и недостатки. Одна из них — преступность. «Отряду сто тридцать семь» не хватало сил, средств и методов, чтобы обеспечить безопасность во всех регионах. Так что на окраинах бандиты чувствовали себя прекрасно.

Парень сверился с часами. Осталось две минуты. Несколько дней назад проверенный источник сообщил о конвое с ценным грузом. Охраны быть не должно. Это настораживало, но источник ещё ни разу не давал осечки. Возможно, виной стало высокая нагрузка на офицерский состав и приставить конвой просто забыли.

В таких конвоях всегда было много денег и оружия. А ради этого стоило выйти на ночную «прогулку». Ведь некоторым, чтобы утолить внутри безграничную тоску нужно было только одно — убивать. Деньги — лишь приятное дополнение. На деньги можно провести весело время, купить себе тёплый уголок или же заработать ещё больше денег. Но деньги никогда не заполняли пустоту внутри людей. Никогда.

Вдалеке послышался гул двигателя. Заблестели фары. Как раз вовремя. Водитель был подкуплен, так что с транспортировкой груза проблем возникнуть не должно. Грузовая машина остановилась. Водитель мигнул грязными фарами. Это условный сигнал, означавший, что всё в силе.

— Груза много? — спросил парень водителя.

— Можешь пойти глянуть, — безразлично бросил тот.

Что-то было не так. Внутри терзало предчувствие чего-то плохого. Взяв себя в руки, парень подошёл к кузову.

Внутри на него уставилась пара десятков человек. Не сговариваясь, они направили на него оружие. У парня же перехватило дыхание.

«Гвардейцы», — промелькнула мысль.

Последние, что он видел — подошву солдатского ботинка, впечатавшуюся между глаз. Затем только темнота.

Ужасно болела голова. Казалось, что в неё вставили металлический штырь и там забыли. Во рту было противно от вкуса крови. Руки крепко связали.

С огромным усилием он открыл глаза. Какой-то сарай. В подтверждение этому был стойкий запах навоза. Над парнем стояло два гвардейца. Образцовые исполнители воли государства. Ни изъяна. Казалось, что они давно утратили свою личность, принеся её в жертву Хартии.

Дверь отворилась, и в сарай вошла девушка. Потрёпанная куртка, заплетённые тёмные волосы, покорный взгляд. Никто бы не признал в ней первую леди.

— Оставьте нас, — обратилась Элизабет к гвардейцам. Те молча подчинились, и девушка обратилась к пленнику: — Знаешь, как для одного из самых опасных преступников в Хартии, тебя оказалось не так уж и сложно поймать.

— Элизабет… — сладко протянул он. — А я уж думал, что Гвин поменял себе игрушку.

— А ты не изменился. Бороду отрастил, а на язык всё тот же остряк.

— Чего тебе нужно, куколка? Ни за что не поверю, что ты здесь мимоходом. Первые леди просто так нигде не появляются.

Больше всего на свете Лиза сейчас хотела бросить его. Пусть гвардейцы делают с ним всё, что душе угодно. Как бы они утёрли нос «Отряду сто тридцать семь».

«Почему Гвардия должна выполнять вашу работу?! Чем вы вообще заняты?!»

Элизабет смогла взять себя в руки. Он нужен. Он полезен. Ей и Эрвину.

— Скажи, Вильгельм, ты хочешь жить?

— У меня осталось несколько незаконченных дел.

— Я могу догадаться, каких. Дай угадаю: в тебе всё это время живёт ненависть. Ко мне. К Хартии. К Гвину. Горечь за потерянный дом и убитых друзей. Ты хочешь отомстить. Ты хочешь убить нашего славного консула. Моего супруга. Верно?

Вильгельм молчал. Элизабет попала в самое сокровенное.

— Верно, — ответила себе первая леди. — А что если я дам тебе такую возможность? Шанс исполнить мечту? Готов ли ты на это?

Вилли не отвечал. Он закрыл глаза. Сквозь тьму на него смотрело грустное лицо Алисы.

— Вильгельм, ты поможешь мне?

— Почему я должен тебе верить?

— Потому что я — твой проверенный источник. Хотя бы поэтому.

Хартия начала наращивать войска на западной границе. Официально эти маневры проходили под видом учений, но какое вторжение не начиналось под видом учений?

В Конфедерации всё прекрасно понимали. Началось формирование армии, увлечения выпуска оружия, подготовка к обороне и заключение с соседями дипломатических и торговых отношений. Начинался обратный отсчёт, и мир затаил дыхание.

Алексей возвращался с канцелярии в подавленном настроении. Информация о готовящемся вторжении вынудило его принять для себя важное и дерзкое решение. Он отпросился с работы пораньше, хотел побыть дома один и всё обдумать. А к тому времени из театра вернётся Саманта, и они ещё раз всё обсудят.

Но у судьбы, как всегда, были свои планы. Саманта оказалась дома. Она сидела на кровати, обхватив руками колени, и грустно смотрела в одну точку.

— Милая, что случилось?

— Театр закрывают, — казалось Саманта вот-вот заплачет. — Урезают финансирование.

— Ну вот и началось, — вздохнул Алексей.

— Что началось? — девушка удивлённо взглянула на Лёшу.

— Сейчас много чего закрывают. Не только театры. Время такое. Как я и предполагал — страна готовится к войне. Каждый готовится к войне за право жить так, как он хочет. И даже я… — Алексей отвёл взгляд.

— Лёша? Что ты уже задумал?

— Как всегда — несусветную глупость. Я не могу и не имею право сидеть в стороне, пока решается судьба мира. Я записываюсь в армию. Тогда мы не смогли остановить Гвина, и вот во что это вылилось. Я должен понести ответственность за свои поступки.

— Ты опять идёшь в самое пекло и оставляешь меня одну? Ты же понимаешь, что мне хуже всего, когда я тебя жду. А мне уже надоело тебя откуда-то ждать.

— Давай хотя бы ты не будешь делать глупости.

— Ну уж нет, — Саманта ехидно улыбнулась. — Мы поэтому и вместе, потому что совершили за свою жизнь много глупостей.

— Да делай что хочешь, — махнул Алексей. — Девушек всё равно не берут в армию.

— Значит вступлю в Союз сестёр милосердия. У меня есть медицинский опыт.

— Как хочешь. Ты вольна делать что угодно. За это мы и собираемся сражаться.

— Может всё-таки там наверху хватит сил решить всё мирным путём?

— Я тоже не хочу верить в самое худшее. Но факты говорят о совсем не радужных вещах.

Стройные ряды двухъярусных кроватей. Вычищенный до блеска деревянный пол. Острый запах сигарет вперемешку с хлоркой.

— Смирно! — рявкнул офицер.

Молодые солдаты дружно вытянулись как струны. В помещение, громко шагая, зашёл фельдфебель. На кители покачивалось несколько медалей, вся правая сторона лица покрылась глубокими шрамами. Офицер смерил взглядом курсантов. Его глаза ничего не выражали, кроме презрения.

— Я фельдфебель Ковальский! По совместительству старший инструктор этого учебного сброда. Моя задача — отсеять зёрна от плевел, а из остальных сделать гордость нашей великой страны. С этого момента без моего прямого приказа вы не имеете права ни на какую самодеятельность. Скажу стоять — будете стоять. Скажу бежать — будете бежать. Скажу пожертвовать собой — умрёте без вопросов. Это понятно, мрази?!

— Так точно, господин фельдфебель.

— Херня, я вас не слышу! Отвечаете как девственницы перед первой бурной ночью!

— Так точно, господин фельдфебель!

— Если вы, бабы, выживите в учебке, если вы каким-то образом переживёте курс молодого бойца — вы станете одними из лучших солдат этого мира, верными псами консула, молящими о том, чтобы вас спустили с цепи! Но до этого дня вы — просто блевотина! Вы — низшая форма жизни на земле! Вы вообще нихера не люди! Вы всего лишь неорганизованная стая скользких вонючих жаб! Я строг и поэтому я вам не понравлюсь! Но чем больше вы будете меня ненавидеть, тем большему вы научитесь! Я строг, но я справедлив! У меня здесь нет расовой и религиозной дискриминации. Мне насрать на кочевников, на жидов, на исламистов и будистов! Вы все здесь одинаково никчёмны! Моя задача — избавится от тех, кто неспособен служить в моей любимой Гвардии! Вам это понятно, мрази?

— Так точно, господин фельдфебель.

— Херня, я вас не слышу!

— Так точно, господин фельдфебель!

Вильгельм совсем забыл свой облик без бороды и длинных патл. После бритья и стрижки налысо он выглядел очень комично. Форму выдали не по размеру. Из-за этого штаны всё норовили упасть и их приходилось придерживать. Сапоги сдавливали ступни и причиняли неприятную боль.

Вилли понял, что вляпался конкретно, но что-то предпринимать было уже поздно. Оставалось подчинится и смотреть, что будет дальше. Он не мог представить, что нужно было сделать, чтобы его записали в академию. Вильгельм слышал, что сюда попадали только родственники влиятельных людей Хартии. На фоне мальчишек, ещё не избавившихся от пуха под носом и на щеках, он был самым старшим. Такого же возраста, как и фельдфебель.

— У такого говна остались живые родители? — фельдфебель вывел Вильгельма из забытья.

«Ублюдок», — прошипел про себя Вилли.

— Никак нет, господин фельдфебель!

— Держу пари, что они были рады избавиться от такого недоноска, как ты. Имя.

— Курсант Вильгельм. Вильгельм Миклонский.

— Вильгельм? Какой ещё Вильгельм? Ты откуда с таким именем здесь взялся?

— Мой отец был немцем, господин фельдфебель.

— Мне не нравится имя Вильгельм. Вильгельмами называют либо аристократов, либо дегенератов. Отныне ты — курсант Всеволод Большое Гнездо. Нравится такое имя?

— Так точно, господин фельдфебель!

— Ты меня презираешь, курсант Большое Гнездо?

— Никак нет, господин фельдфебель.

— Тогда убери эту кислую мину со своей рожи.

— Господин фельдфебель, я ничего не могу поделать.

Фельдфебель, не долго думая, зарядил своим пудовым кулаком Вильгельму в солнечное сплетение. В глазах потемнело, воздух вышел из лёгких, на секунду Вилли потерял сознание. Очнулся он уже на полу, держась за ушибленное место.

— Встал!

Вильгельм с трудом поднялся.

— Курсант Большое Гнездо, тебе лучше начать всё делать дисциплинированно и на крепкую пятёрку. Иначе домой ты отправишься по частям. Ясно?!

— Так точно, господин фельдфебель.

«Дом. Если бы он у меня был…»

Восемь солдат расположились в небольших траншеях. Каждому выдали автомат. У кого-то с непривычки дуло ходило ходуном, у некоторых от волнения дрожали руки. Все прицелились в сторону мишеней и ждали команды. На каждую мишень приклеили фотографию консула Гвина, но со ста метров её почти не было видно.

— Пли! — заорал инструктор.

Все нажали на курки, и автоматы оглушительно застрекотали на всю округу. Во все стороны летели щепки и куски бумаги. Консулу попадали в лоб, глаза и скалящийся рот.

— Отставить! — приказал инструктор и начал разглядывать мишени сквозь линзы бинокля. — Первый номер, — мишень почти не задели выстрелы, и лицо Гвина осталось целым, — отвратительно! Второй номер, — результат был такой же, — отвратительно! Третий номер, — пули едва задели щёки консула, — ужасно. Четвёртый номер, — две пули угодили точно в лоб, — нормально. Пятый номер, — фотография почти уцелела, — ужасно. Шестой номер, — пули попали точно в глаза, — неплохо. Седьмой номер, — шесть или семь пуль угодили точно в цель, — пойдёт. Восьмой номер, — инструктор осёкся. От фотографии не осталось места, куда бы не угодила пуля. Лицо консула с небывалой ненавистью полностью уничтожили. — Восьмой номер, имя!

— Алексей, господин инструктор!

— Алексей, ты кем был до учебки?

— Работал переводчиком в канцелярии.

— Нихера себе переводчики пошли. Ты раньше когда-то стрелял?

— Никак нет, — соврал Алексей и широко улыбнулся.

— А ну-ка посмотрим. Капрал, дай ему винтовку!

Алексею вручили снайперскую винтовку с оптикой. Когда-то Лёша уже видел, как она стреляет. Тогда Алиса отправила на тот свет не один десяток хартийцев. Как же искусно у Лисёнка это получалось.

Инструктор засунул в деревянное основание мишени монету номиналом пять злотых, отошёл на пол метра и принялся жевать яблоко.

— Видишь, куда надо палить? — крикнул он.

— Так точно!

— Можешь начинать!

— Господин инструктор, отойдите пожалуйста. Я боюсь вас зацепить!

— У тебя винтовка или миномёт? Стреляй давай! Боится он.

Алексей свёл прицел на монете. Серебряное покрытие отбивало лучи и на секунду ослепило стрелка. Сердце равномерно постукивало. Руки уверено держали винтовку. Щека упёрлась в стальное покрытие приклада. Задержав дыхание, Лёха медленно нажал на спусковой крючок.

За всё время он обменялся с Самантой всего несколькими письмами. Она смогла сдать вступительные экзамены. Американка в письме искренне благодарила Анну за полученные знания и уверяла, что без её покровительства она бы ни за что не сдала тесты. Через месяц Саманту должны отправить в варшавский госпиталь. От этой новости Лёше стало спокойнее на душе. Варшава относительно тыловой город, а значит безопасный. По крайней мере Алексей так считал.

Удар грома. Монета пропала из поля зрения прицела. Лёша попал. Инструктор, продолжая жевать яблоко, показывал большой палец, а остальные громкими овациями поздравляли с метким выстрелом.

Прошло пол года с момента зачисления Вильгельма в курсанты. За это время произошло много чего. Бесконечные подъемы под тревогу, смешанные с матерными словами приказы фельдфебеля. Зубрёжка боевого устава и теории ведения войны. Оттачивание боевых навыков на полигонах. Стрельба, грязь и запах пороха. Армия никогда не меняется.

Курсанты сдружились. Спустя какое-то время Вильгельму дали звание младшего лейтенанта и назначили заместителем фельдфебеля. Но не это радовало Вилли. Его наконец-то перестали называть «Большим Гнездом». Это было выше всяких званий и наград.

За это время он не встречался ни с Элизабет, ни с кем-то из её приближенных. Вильгельм постепенно начинал забывать смысл своего пребывания здесь. Думать об это было некогда. Муштра выбивала все лишние мысли.

Выпускной экзамен. Всем нужно было выложиться на все сто. От этого зависела их дальнейшая судьба. Из военной академии всегда отправляли на ключевые офицерские места, но все мечтали попасть в гвардию. Зачисляли туда лишь избранных.

Ребята справились на отлично. На полигоне была комиссия из столицы и все боялись напортачить. Никто не ошибся. Ни разу. Фельдфебель был доволен. На его памяти это был лучший выпуск. Конечно, он никогда им этого не скажет.

Настроение было приподнятым. Вильгельм построил роту и ждал «шишек» из комиссии. Многие уже мысленно сверлили дырочки на медали.

«Раз уж суждено играть в солдатика, то делаем всё в лучшем виде. Молодец, Вилли. У этих мальчиков ещё нет боевого опыта, а у тебя есть. И ты этим пользуешься».

Хмурый подполковник в сопровождении свиты подошёл к Вильгельму. От офицера несло алкоголем. В ответ Вилли ласково улыбнулся. Чему его научили за эти пол года, так это улыбаться. Всегда. Даже когда хочется выть от невыносимой боли.

— Младший лейтенант, — начал подполковник, — почему когда тебе отдали приказ на построение, вы продолжали вести стрельбу?

«Идиот. Мы ещё не зачистили здание. А в реальном бою противник тоже войдёт в положение и отпустит восвояси?»

— Я не услышал приказ, господин подполковник.

— Молчать! Я тебе не давал приказа говорить!

Вилли лишь оскалился.

— Убери эту наглую ухмылку.

Вилли проигнорировал подполковника.

— Прекрати или я отдам тебя под трибунал!

— Да пошёл ты, — бросил Вильгельм. В свите прошлись восторженные возгласы. Подполковник побелел, затем позеленел и едва не рухнул от неслыханной наглости.

— Младший лейтенант, — сказал с трудом опомнившийся подполковник, — я отстраняю тебя от командования ротой и придаю под стражу военного суда. За дальнейшими указаниями немедленно явись в штаб.

— Так точно, господин подполковник.

Вильгельм, чеканя каждый шаг, покинул полигон. В след ему с грустью смотрели курсанты. Они ещё не знали, что видят его в последний раз.

Просторный коридор с нескончаемой чередой дверей. Посередине красная дорожка. На стенах портреты консула Гвина и генералов. Вильгельму приходилось здесь бывать по мелким поручениям. Он знал, что его ничего хорошего не ждёт, поэтому оттягивал этот момент как мог. Холодный душ, острая бритва по щетине и форма после гладильной доски. На «гильотину» нужно идти, как на парад.

Глубоко вздохнув и постучавшись, Вильгельм вошёл в кабинет. Он только успел открыть рот и сразу замер. На него смотрело лицо из далекого-далекого прошлого.

— Здравствуй, Вильгельм. Я знал, что когда-то мы снова встретимся.

— Эрвин… — Вилли не сразу собрался с мыслями, но вовремя опомнился. — Господин маршал, младший лейтенант Миклонский прибыл согласно приказу.

— Вижу, армейская дисциплина делает своё дело. Садись, лейтенант.

— Младший, — поправил его Вильгельм.

— Уже лейтенант. Только скажи мне, зачем ты подполковника обидел?

— Так получилось.

— Бедный подполковник. Его ж теперь из запоя не вытянешь.

— Меня собираются отдать под трибунал.

— Не волнуйся. Он просто бросил с горяча. Никто тебя судить не будет. Пока что.

— Значит, я могу вернуться обратно в роту?

— Нет, — коротко ответил Эрвин. — Так случайно вышло, что освободилось место моего адъютанта. Фельдфебель рекомендовал тебя. Только после твоей выходки я не знаю, что с тобой делать.

— Я готов понести любое наказание.

— Фельдфебель тебе ещё устроит головомойку. Думаю, этого достаточно. Готовься, Вильгельм. Через три дня поступит приказ о твоём переводе в столицу. Там тебя введут в курс дела. Удачи.

Деревянные лакированные стены, места для пассажиров, покрытые искусственной кожей, приглушённый свет от единственной лампочки. Вмонтированное в стену большое окно, прикрытое красными занавесками. Где-то внизу равномерно стучали по рельсам колёса поезда, отдавая вибрацией по корпусу купе. От стука Вилли клонило в сон.

Офицерский состав прибыл рано утром. Вильгельма провожал только фельдфебель. Офицер крепко пожал Вилли руку и передал наградной пистолет. На корпусе оружия выбили надпись: «Моё сердце бьётся ради консула».

— В этом сукином сыне только семь пуль, — говорил офицер. — Потрать их на самых ненавистных тебе врагов.

— Не сомневайтесь, господин фельдфебель, — Вилли оскалился, а глаза недобро заблестели.

«Не волнуйся, фельдфебель. Каждый выстрел попадёт точно в цель».

За десять лет Вильгельм видел поезда несколько раз и то издалека. Железнодорожные пути тщательно охранялись, и подойти ближе было невозможно. Но даже так партизанам удавалось пускать составы под откос. С особой жестокостью проявляли себя некие летавицы. Лестные хищницы нападали на патрули, перебивали всех до единого и исчезали, прежде чем кто-то успевал организовать за ними погоню. Даже бывалые солдаты говорили о них с дрожью в голосе.

Вильгельм скучал, наблюдая через тонкий прорез ткани за видом из окна. Бескрайние просторы Хартии сменялись очень медленно. В купе сидел только он. Один. И одиночество становилось с каждой минутой всё мучительнее. Можно сходить в буфет и сыграть с офицерами в покер или в шахматы, но Вилли не хотел. Что ему там, лейтенанту, делать среди полковников и генералов? Даже если ты уже почти адъютант маршала.

Состав остановился на небольшой станции и буквально через две минуты снова тронулся. Дверь купе скрипнула, в нос ударил запах духов, а из щели послышался тихий и нежный голос:

— Простите, здесь двадцать третье место?

— Да, — Вильгельм махнул на свободное место и продолжал смотреть в окно.

С боку принялись раскладывать вещи. Вильгельму всё же стало интересно взглянуть на своего попутчика. Девушка как раз развернулась к нему спиной и тщетно пыталась засунуть пудовый чемодан на верхнюю полку. Форма едва не спадала на тоненьком тельце, худые ручки создавались точно не для войны. На плечах блестели погоны младшего лейтенанта.

Сжалившись, Вилли решил ей помочь запихнуть непокорный чемодан. Перехватив груз, он без труда затолкнул его на полку.

— Спасибо, лейтенант.

Только сейчас Вильгельм взглянул на её лицо и у него перехватило дыхание. Он уже его видел. Тогда оно ещё было совсем детским, заплаканным и до смерти перепуганным. Правда, в последний миг Вилли видел в её взгляде благодарность. Сейчас перед ним стоял верный последователь дела Хартии, которому он сохранил жизнь.

— Ты Юля? — прямолинейно спросил Вильгельм.

— Да… — её глаза расширились. — Откуда вы узнали?

— Девять лет назад. Штурм поместья на холме. Ты разносила еду.

— О, боги… — девушка побледнела. Вилли вторгнулся в её самые сокровенные воспоминания.

Вопреки ожиданиям Вильгельма, она не испугалась. Офицер Хартии поступил по заветам многих полководцев и удивил Вилли. Юля его страстно поцеловала. Всего на секунду прикоснулась губами. Вильгельм рефлекторно оттолкнул её.

Они продолжали молча смотреть, пожирая друг друга взглядом и тяжело дышать.

— Ещё? — игриво спросила она, покрываясь румянцем.

— Да, — сглотнул Вильгельм. Как же он давно не чувствовал женского тепла.

Они опять сомкнули губы и обнялись. Сердца начали биться в унисон под стук колёс поезда. Вильгельм стал расстёгивать её китель. Всю дорогу офицеры нарушали воинский устав и получали от этого удовольствие. Вспомнили давно забытое на бесконечных войнах счастье.

Юля рассказывала, как в последствии мечтала встретить своего спасителя. Как не нашла Вильгельма среди трупов и верила, что он жив. Как хотела отблагодарить. И теперь судьба свела их вместе. Юля твердила, что это любовь с первого взгляда.

На столичном перроне они ещё раз страстно поцеловались под пошлое хмыканье старших офицеров. А затем, не оглядываясь, разошлись, забыв обменяться даже крупицей информации. Впоследствии Вильгельм будет искать её. В свободное время он перевернёт вверх дном каждое подразделение, но все усилия будут напрасны. Вилли встретит её ещё раз. В Кракове. Но теперь он её не узнает. В тот момент Вильгельм пройдёт мимо могилы неизвестного солдата.

Обязанности адъютанта не оказались для Вильгельма чем-то удивительным. Всем этим ему доводилось ещё заниматься в академии. Доставка приказов, организация заседаний, отчёты, отчёты и ещё раз отчёты.

Адъютанту маршала так же подчинялись гвардейцы. Сначала элита армии Хартии вела себя с Вильгельмом надменно. С чего это им нужно подчиняться какому-то сопляку из академии? Но, как это часто бывает, помог случай.

На одной из ночных улиц столицы несколько офицеров «Отряда сто тридцать семь» добивались внимания юной леди. Получив отказ, они, не церемонясь, прижали девушку к стенке и начали срывать одежду. Вильгельм как раз шёл мимо. Вилли бы проигнорировал, но как же она была похожа на Алису. Этого Вильгельм стерпеть не мог и зарядил прямо в морду первому попавшемуся человеку Отто. На помощь прибежали гвардейцы. Больше всего на свете Гвардия ненавидела «Отряд сто тридцать семь».

Честь дамы была спасена. Офицеры бежали. Потом Вильгельму сделают выговор, а гвардейцев отправят на гауптвахту. Но солдат это не расстроило. Они рассказывали такие легенды о том дне, будто Вилли в одиночку сражался с десятью вооруженными ублюдками и не собирался отступать. Гвардейцы признали в нём своего человека, и Вильгельм стал пользоваться у них авторитетом.

— Эти две папки Левандовскому, — говорил Эрвин. — Эту Ковальчуку. Водитель пусть сегодня едет домой, я буду работать ночью.

«А если работает он, — вздохнул про себя Вильгельм, — значит, работаю и я».

— Всё. Свободен. Ave konsyl!

— Ave Hartia, — недовольно пробубнил Вилли и последовал на выход.

— Я не услышал, лейтенант.

«Издевается?»

Вильгельм остановился, развернулся и громко ударил каблуком сапога. Затем вытянулся, поднял правую руку и согнул в локте.

— Ave konsyl! Ave Hartia! — прорычал Вилли и скрылся за дверью.

Смеркалось. Солнце садилось на фоне рёва тысячи двигателей. Танки и бронемашины ехали по заросшему полю. Изредка стальные монстры выплёвывали струи пламени. За ними, прикрывшись дымовой завесой, шла пехота. Вдали грохотала артиллерия. В воздухе парила пара острокрылых истребителей. Соколы Левандовского. Несколько лет назад генерал воздушных сил стал одним из первых, кто смог поднять в воздух боевой самолёт. С тех пор пилоты в Хартии увеличивались в геометрической прогрессии.

Эрвин любил наблюдать за тактическими маневрами в одиночку. Сегодня он впервые нарушил правило. Покрывало, несколько нарезанных яблок, бутылка вина и бокалы. Эрвин наполнил их до половины. Затем насладился ароматом и сделал небольшой глоток, после чего довольно улыбнулся. Ви́на полуострова всегда были восхитительные.

— Присаживайся, лейтенант, — Эрвин указал на место рядом с собой. — Ночь будет длинной. Я знаю, что тебя мучает много вопросов. Сейчас ты можешь их задать, а я постараюсь ответить. Здесь нет чужих ушей или прослушки, так что можешь не бояться за свои слова.

Вилли сел и взял свой бокал. Маршал молча ожидал, наблюдая за нескончаемыми цепями пехоты и техники.

— Господин маршал, почему вы выбрали именно меня? Было много других ребят намного талантливее и дисциплинированнее, чем я.

— Я сохранил тебе жизнь. Дважды. Так что ты точно меня не предашь. Имей в виду, Вильгельм, если ты задумал меня кинуть — я тебя убью. Будь уверен, рука у меня не дрогнет. Слишком много стоит на кону, а проигрывать я не привык.

— Что мы будем делать, господин маршал?

— Думаю, ты заметил, что наш мир — жестокая пропасть. В этой пропасти у каждого из нас есть три пути. Самый лёгкий и приятный — приумножать страдания и боль. Многие выбирают этот путь. Многие делают из него жизненное кредо. Раздавить того, кто слабее тебя. Рано или поздно на таких находится кто-то сильнее, и их участь не завидна. Второй путь — никак в этом не участвовать. Убежать от страшной реальности в свой маленький мир. Жить счастливо, надеясь, что тебя никто не тронет. Это ошибка. Рано или поздно с реальностью приходится столкнуться. Многие не могут это пережить. Третий путь самый сложный. Попытаться сдерживать жестокость и гниль, идущую от людей. Его почти никогда не выбирают. Только единицы способны поглотить окружающую тьму, стать с ней единым целым и создать что-то светлое. Такие люди творят историю. Такие люди ведут человечество вперёд.

— Это вы, маршал?

— Я? — удивился Эрвин. — Нет, ты ошибся. Я отношусь к первой категории. Ну, по крайней мере, относился. Я служил великому злу, наивно веря, что оно действует для нашего блага. Я ошибался. Понял слишком поздно, что служу я только одному человеку. Поддерживаю его иллюзорный мир.

— Тогда кто же это, маршал?

— Элизабет. Она готова пойти на самое страшное преступление, чтобы предотвратить катастрофу. У неё хватило на это духу. У меня нет.

— Готовится бунт?

— Да, мой дорогой адъютант. Мы готовим военный переворот. Медленно, осторожно, но процесс идёт. Составляем план, ставим на ключевые места своих людей. Генеральный штаб, кроме «Отряда сто тридцать семь» поддержал Элизабет. Но на средних должностях слишком много сторонников Гвина. Так что процесс идёт очень медленно. Мы должны быть уверены на сто процентов, что удар будет быстрый и смертельный. Как ты думаешь, Вильгельм, почему освободилось место адъютанта? Куда делся предыдущий? Я его отправил в Ригу на должность военного атташе в «Морзе группе». Престижное и непыльное место, а для него работа мечты. Если бы я был в нём уверен — никто никого никуда не отправлял.

— Какая катастрофа нас ждёт?

— Взгляни, — маршал указал на зарево от артиллерийского огня. — Ты думаешь, мы просто так проводим каждый месяц тактические маневры? Грядёт война. Большая, страшная, жестокая. Консул хочет покорить Европу, не понимая, что ввергнет её обратно в первобытный хаос. Я не думаю, что мы успеем предотвратить бойню, но мы можем её остановить. Мы можем дать шанс человечеству. Благодаря Элизабет я понял это. И я сделаю всё ради неё.

Эрвин замолчал. Впервые Вильгельм уловил в его глазах грусть. Они были чем-то похожи. Оба потеряли всех близких. Но маршал продолжал бороться за только ему понятные ценности. Вилли начал понимать, что уважает этого человека.

— Господин маршал.

— Да, лейтенант.

— Я помогу вам. Можете на меня рассчитывать.

— Звучит как хороший тост. За это и выпьем.

Бокалы зазвенели под грохот артиллерийского залпа.

Восьмая механизированная дивизия. Вторая бригада. Второй полк. Третий батальон. Первый номер в снайперском взводе. Сержант Алексей по прозвищу «Леший».

Дивизию отправили в оперативный резерв и расквартировали прямо в Варшаве.

После длинных бараков и пустынных полигонов город казался сказочным. Но он бы не стал таким сказочным без неё. В воздухе уже витало напряжение грядущего кошмара. Но они не обращали на это внимания. Алексей и Саманта наслаждались тем временем, что отвела им судьба и старались уловить каждую улыбку, поцелуй и порыв нежности. Будто бы их жизненная энергия была способна остановить неотвратимую катастрофу.

— Начинается, — сказал кто-то из толпы.

Голос не соврал. На площадь выехал бронированный лимузин. Из него вышел консул. Публика ахнула и принялась ликовать. Гвин махал и улыбался публике, по пути поднимаясь на белоснежную сцену с тумбой. Возле тумбы несли караул два гвардейца, а позади сидела свита. Генералы, чиновники, богатые промышленники и влиятельные общественные деятели. Конечно же, первая леди. Она ласково улыбнулась Гвину. Рядом с Эрвином сидел Вильгельм и с тихой яростью испепелял взглядом консула.

Консул стал у тумбы. Публика умолка. На площади стало невыносимо тихо. Лишь свист ветра давал знать, что время не остановилось.

Гвин что-то говорил, но Вильгельм не слушал. Консул мог говорить хоть о важности мира во всём мире. Люди ему поверят. Поверят всему, даже самой наглой лжи. Ведь он дал им право на спокойную жизнь. Никого не волновало, что до этого Гвин отбирал жизни сотнями.

Вилли так и хотелось сорваться со стула, подбежать к консулу и выстрелить. Пару пуль он успеет выпустить, а остальное уже не столь важно. Вильгельм смог взять себя в руки. Сейчас смерть Гвина сделает только хуже. Пока ещё рано.

Пока.

Консул умолк. Заиграл оркестр. Начинался военный парад в честь десятилетия с основания Хартии.

Изабелла крепко спала после насыщенного дня. Элизабет нежно погладила дочь по белым волосам и легонько поцеловала. Девочка что-то промурчала во сне и перевернулась на другой бок. Лиза ещё несколько минут смотрела на девочку, а затем вышла на террасу. Всю её площадь заставили экзотическими растениями. Среди них терпеливо ждал маршал.

— Какие новости, Эрвин?

— У меня аллергия на эвкалипт, поэтому буду краток. Гвин утвердил окончательную дату начала операции «Крестовый поход». Первое апреля, две тысячи тридцать второй год. То есть через два месяца. Подготовка переворота будет продолжаться ещё как минимум пол года. Так что придётся повоевать. Мне жаль, первая леди.

— Погибнут миллионы, — глухо прошептала Элизабет и отвела взгляд.

Эрвин прекрасно её понимал. Маршалу самому было паршиво от этих известий. Эрвин слегка прикоснулся к её плечам, от чего Лиза вздрогнула. Маршал прошептал:

— Значит, сделаем всё, чтобы остальные могли жить.

Эрвин с минуту молча смотрел на Элизабет и только потом убрал руки, затем развернулся и принялся уходить. Вскоре его окликнули:

— Эрвин.

— Да, первая леди?

— В другой жизни из нас бы вышла хорошая пара.

— Не думаю. Моей супругой стала война, а это очень ревнивая барышня.

— Своими поступками вы делаете всё, чтобы её больше никогда не было.

— Я слишком хорошо знаю эту пассию, чтобы оставлять её в живых.

Хартия развернула на границе с Конфедерацией свыше миллиона человек. Конфедерация смогла собрать триста тысяч. В Берлине предполагали, что главный удар будет нанесён через поля, между северными болотами и горами Карпат. Поэтому основные силы принялись окапываться на этом направлении.

Хартии было известно, где ждут её танковые клинья. Маршал Эрвин принял дерзкое решение: нанести основной удар через болота, где их не ждут, а затем зайти основной группировке противника во фланг.

Несколько месяцев военнопленные и заключённые изнурительным трудом прокладывали линии снабжения, превращая непроходимые дебри в скоростные трассы. Многие из них утонут в болотной трясине.

Эрвин наблюдал за последними приготовлениями к наступлению.

Маршалу стало паршиво. Хотелось выть и рыдать, напиться до потери пульса, а затем пустить себе пулю, но только не отправлять людей в бой. Столько будет смертей, а зачем?

Сзади послышались шаги.

— Я хочу побыть один, лейтенант, — сказал Эрвин не оборачиваясь.

— Но солдаты хотят видеть вас, господин маршал.

Эрвин глубоко вздохнул.

— Мы вид с тысячелетней историей. Нас осталось немного. А сколько ещё завтра погибнет по моему приказу?

— Если вы сомневаетесь в нас…

— Не в вас, — перебил его Эрвин, — а в своих мотивах. А мои сомнения передадутся и вам.

— Что может быть благороднее, чем спасение человечества от хаоса?

— Мы стремимся к утраченному много лет назад миру. Но наше ли это будущее?

— Тот утраченный мир — наше наследие.

— И его кровавое прошлое тоже. Никто же в здравом уме не хочет вернуть реки крови, что пролились за эти века. Но мы сделали всё, чтобы это повторилось. Сколько завтра погибнет людей?! Всё потому, что мы цепляемся за прошлое!

— Мы совершили ошибки. И тем не менее мы ещё можем их исправить. Вы и первая леди. Жизнь наших солдат это плата за будущее человечества.

Эрвин резко развернулся.

— Тебе легко говорить! Не ты пошлёшь их на гибель!

— Я буду их вести на гибель! Гвардейцы всегда выполняли самые сложные и опасные задания. Так почему сейчас должны быть исключения?

— Лейтенант, — вздохнул Эрвин, — это всё слишком опасно. Зачем?

— Ради вас, маршал. Такие, как вы, смогут что-то изменить. Вы дали мне надежду.

— Будущий мир для всех людей. Он по праву достоин для таких, как ты, Вильгельм.

— Возвращайтесь, маршал. Сейчас вы очень нужны всем нам.

Вильгельм начал уходить.

— Лейтенант, — окликнул его Эрвин.

— Ave konsyl! — Вильгельм вскинул руку.

— Ave Hartia…

В огневой точке скучали два наблюдателя. Один отмахивался от комаров, а другой читал книгу. Каждому на плечо пришили тёмно-зеленый шеврон — знак различия Конфедерации. Позади шумела радиоволнами рация.

— Пойду заварю кофе, — сказал солдат и закрыл книгу.

— Витя, иди к дьяволу. Твоё кофе дерьмо.

— Конечно оно дерьмо. Кофейные зерна хрен достанешь. Но оно отлично бодрит.

— А потом из-за него из кустов не вы… — наблюдатель не успел договорить. Ему в горло попало лезвие ножа. Солдат начал задыхаться, отчаянно борясь за жизнь и протягивая руку своему боевому товарищу. В глазах ещё теплилась жизнь, но уже начинала затихать.

— Твою мать, — Виктор ломанулся к рации. — Центр! Центр! Код двести три! Код двести! На пост совершенно нападе… — его спину нашпиговали пулями, и солдат завалился на рацию.

— Чёрт, — сплюнул Вильгельм. — Всё-таки успел сообщить.

Вилли вытянул из ещё тёплого трупа нож и вытер от крови. Первая кровь пролита. И вскоре маленький ручеёк превратится в огромный поток, который будет не способна остановить ни одна в мире сила.

Через реку переправлялись БТР-амфибии и выгружали штурмовые отряды. Наводились переправы. Гвардейцы занимали позиции на берегу и готовились продвигаться дальше.

На запад.

До самого Ла-Манша.