Триумф непослушания

Справедливость

Несмотря на сопротивление конфедератов, фронт продолжал неумолимо двигаться на запад. Наспех сформированные подразделения и вооружённое чем попало городское ополчение бросались на танковые клинья Хартии и были способны в лучшем случае задержать хартийский каток. Такова была страшная цена за самый ценный ресурс — время. Пока солдаты сдерживали противника на фронте, сотни тысяч граждан в тылу записывались в добровольцы, обучались и формировали свежие резервы. Под тщательным руководством министра экономики Томаса Мольтке, промышленность переходила но военные рельсы. В кратчайшие сроки все заводы были эвакуированы из зон боевых действий и перемещены в Рурскую область, в итоге создав практически равный промышленный комплекс с хартийским Фудурдином. Дети и девушки, пока их отцы и мужья сражались на фронте, в тяжелейших условиях, по двенадцать часов в сутки, совершат подвиг и сровняют военно-промышленный потенциал Конфедерации с Хартией. Формировалось сотни благотворительных и волонтёрских организаций, с целью обеспечения солдат всем необходимым. Но это будет потом и было бы невозможно без героического самопожертвования солдат в первые месяцы войны.

Наступило начало мая. На севере армия Хартии взяла Кёнигсберг и Данциг, в центре, с тяжёлыми боями, вошла в Познань, а на юге по двум направлениям медленно двигалась в сторону Кракова.

В обязанности адъютанта маршала входила инспекция войск. Обязанность нудная и раздражающая любого командира, особенно во время войны, но всё же необходимая. Первая бригада заняла окраины Познани. Во время инспекции с ней никогда не возникало проблем. Как никак в ней служили лучшие из лучших. Каково же было удивление Вильгельма, когда во время смотра гвардейцев, среди солдат с атлетическим телосложением он заметил низкорослого юношу, явно не подходившего под службу в Гвардии. Удивление усиливалось тем, что Вилли его знал.

То, что Тимка попал в Гвардию, действительно было ошибкой. Пухленький мальчик вырос в низенького худощавого паренька, едва умеющего держать автомат в руках. Все понимали, что произошла неурядица, бюрократическая коллизия, халатность в штабе. Тимку обязаны были перевести, но тут началась война. И в какой-то момент гвардейцы стали верить, что Тимка приносит удачу. Всё потому что Гвардия за всю войну не понесла потерь. Гвардейцы стали прикрывать новобранца перед командирами, прощали ему промахи в дисциплине, занимали для него самый тёплый уголок и делились самым вкусным куском хлеба.

Гвардейцы уговорили Вильгельма не переводить Тимку. В принципе Вилли сам понимал, что здесь для паренька самое безопасное место.

Зажигалка никак не хотела высекать искру, но всё же сжалилась и зажгла сигарету. Дым полетел прямо на улицу, туда, где когда-то была стена. От маленького дома осталась только одна целая комната. Вильгельм особо не пытался понять, что вызвало такое разрушение. Это могло быть что угодно: от взрыв пакета сапёров, до танкового снаряда. Голову офицера занимали совсем другие мысли.

Удалось провести встречу с командирами гвардейских отрядов, по совместительству старых друзей Эрвина, и посвятить их в планы переворота. Гвардейцы были шокированы, но, на удивление Вилли, многие согласились, что Хартии нужно прекращать бесконечные войны. Пусть они и не намеревались убивать консула, но что-то нужно было делать. Теперь гвардейцы были готовы поддержать путч. Путч, который никак не мог начаться. Вилли же оставалось вернуться к Эрвину с докладом, а это было той ещё задачей. Ведь сейчас маршал мог быть где угодно.

Размышления Вильгельма прервали шаги. В домик несмело заглянул Тимка.

— Вильгельм, — улыбнулся он. — То есть… Простите. Господин, лейтенант. Вы меня узнали?

— Пригнись, — прошипел Вилли. — И не светись у окна. Сообщили, что в нашем секторе работают Варшавские призраки. Эти ублюдки, как на зло, очень меткие.

Тимка побледнел, пригнулся и добрался до противоположного к Вильгельму углу. Затем перевёл дух.

Варшавскими призраками хартийцы назвали группу снайперов Конфедерации, выживших при битве за Варшаву. Получив ценный боевой опыт, они продолжали убивать захватчиков. Скоро во всей хартийской армии знали кто такие Варшавские призраки. Их начинали бояться, от них мечтали избавиться и хотели взять кого-то в плен, чтобы поквитаться. Но ничего не выходило. Снайперов словно и не было вовсе. Как будто они призраки.

— Господин лейтенант, а вы к нам надолго? — вскоре спросил Тимка. — Вы бы знали как я рад вас снова видеть.

— Тимка, — хмуро зыркнул на него Вильгельм, — тебе лучше держать рот на замке и никому не говорить, что мы знакомы. Если кто-то узнает о нашем прошлом — мы трупы.

— Вы правы. Но пока никто не слышит, можно ведь и поговорить?

— Пару часов у меня есть в запасе. Чёрт с тобой, — Вилли достал портсигар, вытянул оттуда сигарету и протянул Тимке.

— Простите, господин лейтенант, — отмахнулся паренёк. — Я не курю.

— Похвально. Значит протянешь подольше меня. Тогда рассказывай, что стряслось с остальными? Что с Лёхой? Что с его подругой?

— Разве вы так и не встретились? — удивился Тимка.

— Нет. Давай по порядку. Что было после поместья? После болот?

— На том конце топей мы повстречали лесных жительниц. Очень чудные девушки, но всё же дали нам приют и защиту.

— Летавицы? — догадался Вильгельм.

— Да. Как вы узнали?

— В Хартии всё о всех знают. Или почти всё.

Несколько раз Вильгельму приходилось руководить зачисткой лесов от летавиц. Правда всё сводилось к тому, чтобы с перепугу не перестрелять другу друга в густой чаще. Максимум, чего добивались от таких операций — находка оставленного временного лагеря. Летавицы видели солдат Хартии как на ладони и просто избегали боя, если силы не равны.

Тимку же предписывалось допросить. Но Вилли не собирался этого делать. Всё равно от этого толку никакого не будет. Особенно если с тех пор прошло десять лет.

— Не бери в голову, — сказал Вильгельм, — продолжай.

— Алексей и Саманта вскоре отправились на ваши поиски. С тех пор мы их больше не видели.

— Ты ничего о них не слышал?

— Слышал, что они отправились далеко на запад. Но, думаю, что это слухи.

— Ясно. А что произошло с тобой?

— Вскоре нам опять пришлось бежать от хартийцев и наши пути с летавицами разошлись. Меня со старшей сестрой приютил местный богатый землевладелец. Было тяжело, но, по крайней мере, мы не голодали. Потом выяснилось, что землевладелец влюбился в сестрёнку. Я видел, что она не хотела с ним жить, но ради меня она всё же согласилась. Ради моего будущего. Кто же знал, что от этого решения станет хуже?

— Что случилось?

— Пол года назад, когда мне исполнилось шестнадцать, меня призвали. Несмотря на то, что армия Хартии регулярная, она всё же нуждается в новобранцах. Сестра лично пришла к офицерам и отговаривала их. Говорила, что сделает для них всё что угодно, только бы меня не отправляли в армию. Вы же знаете, что возвращаются отсюда единицы. В итоге сестру отправили к «Отряду сто тридцать семь, а меня в Гвардию. Я очень надеюсь», что её отпустили. Потому что… Потому что это не честно.

— Всё в порядке, Тимка. Уверен, её ухажёр о ней позаботился.

— Я тоже надеюсь, что это так, — вздохнул Тимка. — А что было у вас, господин лейтенант? Как вы жили эти десять лет?

— Очень плохо, Тимка, — уклончиво ответил Вильгельм и взглянул на наручные часы. — Сейчас обед. Беги, а то ничего не достанется.

— Я принесу вам тоже котелок, — ответил Тимка и поднялся прямо напротив окна.

Стекло единственной уцелевшей рамы разбилось и его осколки усеяли пол. Тимку откинуло, шея свернулась и он кубарем рухнул рядом с Вильгельмом. В глазах застыл испуг и они продолжали смотреть на Вилли, пока их не залило кровью.

— Тимка! Чёрт… — в сердцах выругался Вильгельм. — Долбанная война!

Для гвардейцев за долгое время это стало одной из самых ощутимых потерь. Без Тимки стало уныло и пустее. Без Тимки Гвардия начала нести потери.

— Чисто и быстро, — прошептала Саманта, передёргивая затвор. — Лучше, чем они заслуживают.

Снайперская пара начала сменять позицию. Во время перехода Саманту не покидало гнетущее чувство и это не ускользнуло от Алексея.

— В чём дело? — спросил он.

— Ничего. Просто… Мне показалось его лицо знакомым.

— Ты уверена в этом?

— Нет, — отмахнулась девушка. — Ерунда. Просто показалось.

Единственное колесо проржавевшей строительной тачки вязло в промокшей от дождя земли и приходилось сильно надавливать на ручки, чтобы вызволить тару из плена стихии. Груз тачки накрыли брезентом, но оттуда всё равно свисал порванный сапог и начинавшая покрываться трупными пятнами ладонь.

Полковник Буткевич отдал приказ выдвигаться в Краков, для перегруппировки, отдыха и пополнения. Хоть ликвидировать плацдарм на реке и не удалось, но основную задачу бойцы выполнили — враг был задержан, а в тылу подготовлены долговременные оборонительные позиции. Теперь конфедераты проводили последние приготовления перед отступлением. Погрузка, минирование, учёт убитых и раненых. У Яна же была своя задача.

На ничейной земле под пулемётным огнём погибло два разведчика. Их тела пытались вытащить три дня, но только Яну, под покровом ночи, удалось это сделать. Одного так и не удалось опознать. Тело уже начало гнить, а жетона с личными данными при солдате почему-то не было. Некоторые бойцы выкидывали жетон, из-за боязни, что при неудачном падении он им сломает рёбра. Другие вырезали из них сувениры и отправляли домой. Третьи могли их просто потерять из-за некачественно сделанной цепочки. Что стряслось с жетоном этого солдата никто ответить не мог. Да и для него это было не столь важно. Ведь мёртвым ли не всё равно? Оставалось отдать последние почести.

Обычно трупы таскали на верёвках. Но у этих двоих настолько разрушились внутренние ткани, что была боязнь, что им просто оторвёт конечности. Поэтому для них раздобыли тачку. Ян не знал этих солдат, но в мыслях вечно мелькало, что для них похороны будут почётнее остальных. Их не будут волочить по колдобинам как забитую скотину. Их с комфортом довезут до места последнего пристанища.

«Интересно, а капитанов тянут на верёвке или везут на тачке? — подумал Ян. — Или всё зависит только от состояния тела, а чины здесь бессмысленны? Ведь перед смертью все равны».

— Ещё двое? — спросил солдат из похоронной команды. Позади него ровными рядами выкопали сотни могил. Позади покрытых вязкой грязью земляных холмиков стволом вниз воткнули штурмовую винтовку, а на её приклад повесели каску. Даже в условиях острой нехватки оружия, все оставались верны традициям.

— Да, — кратко ответил Ян. — Ещё двое, кому повезло от сюда сбежать.

Двенадцатого мая хартийцы форсировали Одер, завладели неповреждёнными мостами и ближе к вечеру полностью овладели Франкфуртом. Франкфурт оставался последним крупным городом на пути к столице Конфедерации — Берлину. Столь молниеносное продвижение оказалось возможным из-за плохого взаимодействия подразделений конфедератов, усталости в войсках и подавленного боевого духа. Главной ошибкой командиров стали не заминированные мосты и их невозможность подрыва. Благодаря этому солдаты Хартии быстро развили успех и продвигались дальше, в сторону Зееловских высот. Теснимые войска Конфедерации отступали, а в некоторых случаях отступление переходило в беспорядочное бегство. В самом Берлине началась паника. Поползли слухи, что правительство бежало на запад, а сам город готовится к сдаче.

В Ставке царило гнетущее настроение. Отсюда до линии фронта оставалось пятьдесят километров, из-за чего начальник охраны уже третий раз пытался уговорить канцлера эвакуироваться.

— Господин канцлер…

— Нет! — категорично отрезал Уинстон. — И слышать не желаю! Не вздумайте больше подходить ко мне с этим предложением! Я вырвал Берлин из рук преступников не для того, чтобы теперь отдавать его обратно головорезу, возомнившем себя лидером нового порядка!

— Но мы теперь в зоне поражения дальнобольной артиллерии, — не унимался начальник охраны. — Нам бы хотя бы переместить Ставку на пару десятков километров.

— Переместить… — повторил тихо Уинстон. — Послушай, у нас есть лопаты?

— Простите?

— Обычные штыковые лопаты, — уточнил канцлер.

— На складе должны быть, господин канцлер.

— Тогда, чтобы не терять времени, идите и выкопайте всем могилы. Но Ставку я перемещать запрещаю. На фронте паника и она только усилиться если в самый ответственный момент я всё брошу и сбегу.

— Тогда велик шанс, что вас убьёт диверсионный отряд. А если это случится, страна погрузится в хаос.

— Значит выдайте всем оружие. Будем отстреливаться, если им хватит наглости захотеть меня устранить.

— Будет исполнено, — тяжело вздохнув, ответил начальник охраны.

— Какой ещё к дьяволу бланк «три точка один»?! — не своим голосом орал полковник Буткевич.

— Бланк «три точка один», — медленно растягивая слова, спокойно ответил мужской голос в трубке. — Бланк подтверждает, что вы не занимались приписками, не обзавелись «мёртвыми душами» и не вели продажу военного имущества третьим лицам.

— Вы там все подурели в своём Бундестаге?! — продолжал рычать полковник. — А если у меня нет этого бланка?! Что мне его тебе, родить тут?!

— У вас нет полномочий «рожать» бланк «три точка один», — как ни в чём не бывало продолжал голос. — Такими привилегиями наделён только…

— Достаточно, — прервал его Буткевич и закурил. — Где мне достать эту бумажку?

— Бумажкой вы подтираетесь в сортире, господин полковник. А бланк «три точка один» является документом.

— Хорошо-хорошо, — нетерпеливо вздохнул полковник. — Где достать этот чёртов документ?

— Вам, после тщательной проверки, его должен выдать штабной писарь.

— О Господи! — простонал полковник. — У нас вчера в писаря попала бомба. Собирали его вместе с его макулатурой по всему полю.

— Подробности меня не интересуют. Пускай кто-нибудь другой из уполномоченных выдаст вам бланк «три точка один».

— Значит слушай сюда, бюрократ с развитым геморроем. Мы полтора месяца жрём землю, чтобы ты мог в уютненьком кабинете ковыряться в своих бумажках. Неужели так сложно выплатить солдатам жалование, а семьям погибших компенсацию без этого грёбанного бланка?

— Тогда у меня не будет уверенности, что вы не воспользуетесь выданными государством средствами ради личной выгоды.

— Да ты вообще там охренел?! — вновь загорелся полковник и выронил сигарету. — Я для того тут танцую лебединое озеро с краснопузыми, чтобы потом ложить себе в карман?! У вас вообще там мозги отшибло?! Думаешь, у меня есть время заниматься приписками?! Какой командир в здравом уме будет взваливать на себя ещё мёртвых подчинённых?! Какие к дьяволу тут могут быть третьи лица, чтобы я им продавал оружие, которого у нас самого с гулькин нос?!

— Список возможных третьих лиц написан мелким шрифтом в пятом пункте…

— Да пошёл ты! — прошипел полковник и со всей силы бросил трубку.

Ян, с нескрываемой улыбкой, наблюдал за страданиями своего друга.

— А ты чего лыбишься? — рявкнул на него Буткевич. — Думаешь мне очень нравится срывать с ними голос?

— Я считал, что ты за два года к этому привык, — пожал плечами капитан.

— Ян, — глубоко вздохнул полковник, — открой мне, пожалуйста, ваш страшный секрет. Как за неполные несколько лет вы умудрились так всё бюрократизировать? Это же, чтобы принять нашу капитуляцию, консул должен предоставить свидетельство о рождении, паспорт и код, справку о доходах, справку о месте роботы, свидетельство о нахождении в браке, подтверждение место жительства и отчёт сколько раз в день он ходит отлить. И тогда мы несколько месяцев будем думать об его предложении, а потом отправим в восемнадцатый кабинет за бланком «три точка один»!

— Нервирует?

— Да не то слово! Я с ужасом вспоминаю как получал политическое убежище и буквально жил в очередях.

— У меня, в принципе, есть выход.

— Да неужели? — удивился полковник.

— До того как я стал солдатом, на работе мне приходилось подделывать подписи, чтобы избежать проблем с налоговой. Мы можем подделать бланк и подпись писаря. Тогда монстр бюрократии от нас отстанет.

— А другого пути нет?

— Конечно, — улыбнулся Ян. — Взятки. Но это как на минном поле. Никогда не знаешь, от кого на тебя поступит жалоба. А за ней трибунал.

— Что же, — фыркнул Йорис. — Тащи бумагу и чернила. Будет им бланк. Лучше оригинала.

— Будет исполнено, господин полковник, — с энтузиазмом ответил капитан.

Весь горизонт укрывали шлейфы тёмного дыма. Тишину то и дело нарушали одиночные выстрелы. А вокруг, будто игнорируя людские невзгоды, расцветала природа. Война протягивала кровавую кисть дальше и вскоре бьющая энергией жизнь покинет эти места, уступая место беспощадному опустошению.

Бернард прекрасно осознавал это и старался уловить каждую незаметную деталь, попутно высматривая противника. Его роту разместили у перевала и приказали прикрывать отступление остальных частей. Фронт приближался всё ближе к столице, но командир старался абстрагироваться от печальных мыслей, веря, что у командования есть план и вскоре ситуация стабилизируется.

— Никого не видно? — спросил Бернарда внезапно появившейся Алексей, чем напугал командира.

— Леший… — выдохнул командир, — ты можешь так не подкрадываться?

— У меня такая профессия — заставать врасплох, — рассмеялся Лёша.

— А я думал профессия снайпера это работа на удалёнке, — ухмыльнулся Бернард в ответ.

— Ты ещё такие слова помнишь, Медведь.

— Дураку старшего лейтенанта не дадут.

— Между прочим младшему лейтенанту очень обидно это слышать, — наигранно вздохнул Алексей.

— Обижаться будешь перед своим вторым номером. Недавно ходила в рядовых, а теперь уже мастер сержант. Такими темпами она возьмёт над нами шефство.

— Но ведь заслуженно. Между нами говоря, Джульетта настреляла больше чем я. И останавливаться на достигнутом она не собирается.

— Ненавидит она их. Как и мы все.

— Праведный гнев, — грустно улыбнулся Лёша, — как завещал Шкипер.

— Ты чего пришёл? Почему не с остальными?

— Там начинают рассказывать историю о том, как одному ополченцу не досталось оружие и он его добыл в бою, забив хартийца до смерти бейсбольной битой. Но я уже о ней слышал.

— Слушай, Леший, — многозначительно взглянул на него командир. — Скоро обед, а так чего-то холодного хочется выпить, — Бернард вытер выступивший на лбу пот. — Сил нет. Сбегай к местным. Попроси чего-нибудь у них. Не откажут же они солдату Конфедерации. Тем более такому как ты.

— Умеешь польстить, — засмеялся Алексей. — Хорошо, я мигом. Только мне двойную порцию!

— Само собой, Леший!

Недалеко от позиций роты расположился хутор с несколькими деревянными домами. На огороде, не разгибаясь, в одиночку работала женщина. Голова обвязалась красным платком, руки стали большими и крепкими от многолетнего труда, а лицо огрубело от нещадно палящего солнца.

— Хозяйка! — крикнул Лёша, перегнувшись через забор и нацепив самую добродушную улыбку. — Смилуйся над солдатиками. Угости холодным молочком своих коровок. Вон они у тебя какие красавицы.

— Да мне для вас свиную мочу жалко! — отрезала женщина. — Не то что молока!

— Ты чего? — удивился Алексей. — Не узнала? Мы же свои.

— Узнала, как же ещё! Придушила бы, так времени на тебя нет, — женщина решительным махом воткнула вилы, размяла руки, а затем взглянула на Лёху. — Вы куда драпаете, вояки чёртовы? Я за вас буду воевать? А вы только и можете, что убегать? Пыль не успевает уложиться на дороге.

— Да иди ты в баню! — крикнул Лёша и пошёл прочь.

— Я та пойду. А ты офицерские погоны нацепил явно не за острый язык.

Сказанные слова больно задели Алексея и он остановился.

— Ты меня про погоны не спрашивай, — с хмурым взглядом ответил Алексей. — Ты не знаешь какую цену мы за них платим.

— Зато я знаю какую цену плачу. Добросовестно тружусь для Конфедерации, исправно плачу налоги и для чего? Чтобы вы меня бросили на милость тем сволочам?

— Чем же тогда занят твой муж? — ехидно спросил Алексей. — Что делает, чтобы остановить врага?

Пылкость женщины вмиг улетучилась, а по грубому лицу покатились слёзы.

— Хозяйка, — Лёша испугался своих слов, — ты чего?

— Мой муж… пропал без вести в Варшаве. Скорей всего убили.

— Я тоже был в Варшаве. Но… Я не в праве как-то себя оправдывать. Прости нас, пожалуйста. Мы действительно не в состоянии их остановить.

С горьким привкусом Алексей возвращался обратно, пока его не окликнули. Его догоняла уже знакомая ему женщина, несущая в массивных руках бидон с молоком.

— Потом вернёшь, — не смотря ему в глаза, сказала она и передала тару. Внутри громко плескалась холодная жидкость.

— Само собой, — растерявшись, ответил Лёша. — Спасибо.

Женщина ничего не ответила и молча пошла обратно. Лёха грустно смотрел ей вслед.

Рота с овациями встретила Алексея, а холодное молоко заметно подняло всем настроение. Саманта звонко смеялась с молочных усов Лёши, а Алексей с её. Солдаты наслаждались последними тихими часами перед вражеской атакой.

Несколько дней назад девушкам на законной основе разрешили служить в армии Конфедерации. Многие солдаты из роты Бернарда шутили, что они по праву первые, кто принял девушку в свои ряды. За каждой шуткой пряталась правда, а за каждой правдой на первый взгляд незаметная грязь. Девушек брали в радистки, санитары, адъютанты. Были случаи, когда они попадали в танковые войска, становились снайперами и даже пилотами. Но какого это было для изголодавшихся по женскому вниманию солдат? Если Саманта была способна себя защитить, то что можно сказать о сотнях хрупких девушек в тылу? Многие боялись. Многие ломались и в итоге становились ППЖ. Походно-полевыми жёнами. Походно-полевая жена находилась под защитой старшего командира, взамен отдавая ему себя. Разрушенные семьи, осуждение со стороны общества, одинокая жизнь после войны — вот что нёс за собой столь отчаянный шаг.

— …и канцлер отказался от эвакуации? — удивился Бернард, общаясь по рации.

— Да, — ответили ему. — Он как будто не понимает, что мы скорей всего не удержим столицу.

— Что будем делать?

— Не знаю. В вашу сторону едет три тактических группы. Это почти полторы тысячи человек. Уходите и соединяйтесь с нами. Попытаемся их удержать.

— В чистом поле? — скептически заметил Бернард.

— А что ты предлагаешь?

— Сколько у них может быть в авангарде солдат?

— Пару сотен… Подожди, ты что удумал?

— Готовьте оборону. Мы выиграем столько времени, сколько сможем.

— Ты сдурел?! Вы там все ляжете!

— Послушай, — спокойно ответил Бернард. — Если они нас пройдут, путь на Берлин будет открыт. Если они займут столицу, значит война проиграна. Значит всё напрасно. Канцлер остался в столице, потому что верит в нас. Так давай докажем ему, что он в нас не ошибался. Окапывайтесь. Мы дадим им бой и отойдём, как только сможем. Конец связи.

— Мы вышлем в ваш сектор беспилотник, — гулко ответили ему. — Конец связи. И оставайтесь в живых.

Бернард глубоко вдохнул свежий воздух и мысленно согласился сам с собой, что обманул командира батальона. Через несколько часов вряд-ли кто-то уцелеет. Бернарду чертовски не хотелось умирать. Но это война и если такова его судьба, то сегодня отличный день, чтобы уйти ярко и гордо.

— Бойцы! — обратился Бернард к роте. — Ребята. Мы прошли с вами трудный и опасный путь. Но наших усилий оказалось недостаточно. Противник рвётся к столице, а мы не в состоянии его остановить. Неужели это конец Конфедерации? Конец свободы и равенства? Я в это не верю. И вы, уверен, тоже. Чтобы наделить смыслом те сотни смертей, что мы видели, хартийцев нужно остановить. Смерть — не самое страшное, что может с нами сейчас случиться. Мы можем трусливо бежать и всю оставшуюся жизнь нас будет съедать изнутри мысль, что мы бросили государство на милость врагу. Слава Конфедерации! Слава нашему храброму канцлеру, что не оставил нас в самый тяжёлый момент!

— Слава! — подхватили остальные солдаты.

Правая нога слегка давила на педаль газа, глаза, сузившись, всматривались сквозь смотровую щель, но ничего, кроме кормы другого БТР-а, разглядеть не могли. Внутри было ужасно душно, но люки строго-настрого на территории противника открывать запрещалось. Вскоре, с возросшей в тылу партизанской активностью, это правило будет действовать везде. Позади слышался глухой кашель погрузившихся пехотинцев. Над головой покачивалось несколько безделушек. Среди них был и крошечный лавровый венок, что символизировал герб Хартии. Возле дрожащих стрелок спидометров разместилась цветная фотография грустно глядящей брюнетки. Каждый раз перед началом новой операции фотография заменялась и на каждой свежей девушка становилась всё грустнее и грустнее.

— Твоя совсем стала плохо выглядеть, Ярик, — послышалось сверху от командира, крутящего головой во все стороны и высматривающего в перископе противника. — Не думал уйти в запас? Ты же уже пять лет отслужил.

— Знаешь, — не переставая глядеть в смотровую щель, ответил механик, — перед этой войной особо не хотелось. Но теперь, когда за месяц перед нами взрывают уже третью машину, хочется как можно быстрее отсюда выбраться. Посмотрим. Ничего не хочу загадывать наперёд.

— Вот бы меня такая ждала, — хмыкнул наводчик.

— Если перестанешь шляться по блядям, тогда тоже себе найдёшь.

— Ты сейчас обидел самых прекрасных дам Киевуса, — расхохотался стрелок. — Неужели тебе тоже не хочется после жаркого боя выпустить пар?

— Нет, — кратко ответил Ярослав.

— Да кого ты обманываешь, — не унимался стрелок. — Когда займём Берлин, обязательно закажу тебе шлюшку. Говорят, они не хуже наших. Вот тогда и посмотрим как ты будешь держать себя в руках.

— А дадут ли они нам? — ухмыльнулся механик.

— Ты на что намекаешь?

— У нас прямой приказ при входе в город расстреливать всё что движется. Очередь разрывными в каждый дом, а то потом оттуда летит зажигательная смесь. Не заиграет ли у них патриотизм и не откажут ли нам в услуге?

— Шлюхе всё равно с кем трахаться. Конфедерат, хартиец, атлантец или хайванец. Шлюха есть шлюха и её суть не меняется, какой бы власти она не служила.

— Заткнулись, — шикнул командир, — я что-то видел.

Все стали напряжено вглядываться в приборы наблюдения, но, как на зло, машину заволокло густой пылью.

— Вспышка справа! — взревел командир.

Не успел он это сказать, как в головной БТР прилетела ракета и оттуда вырвался высокий столб огня.

— Убирай это ведро с болтами отсюда! — истерическим голосом кричал командир мехводу. — Назад, назад! — дрожащими руками мехвод переключился на заднюю передачу, вдавил педаль в пол и начал отъезжать от подбитой машины. — Огонь по тем кустам! — продолжал командир. — Давай, давай! — БТР начало шатать от громких и методичных выстрелов. Рубку заполнило пороховыми газами. — Выпускай десант! — на автомате мехвод нажал на кнопку. Задние двери открылись и из недр БТР-а высыпалась перепуганная пехота. — Огонь, пока не скомандую отбой! Отъезжай из этого дыма! Быстрей!

Показалась ещё одна вспышка. Ракета пролетела прямо над башней и врезалась возле колёс, разорвав трансмиссию и нескольких пехотинцев.

— Повреждена трансмиссия! — докладывал мехвод. — Или двигатель! Короче приехали!

— Зараза! — испуганно крикнул наводчик, глядя в прицел. — Беспилотник!

Услышав, что сказал стрелок, глаза командира расширились.

— Сбивай его! — кричал тот.

— Не могу! — с отчаянием в голосе ответили ему. — Он в мёртвой зоне!

— Ай, чёрт, — бросил командир и со всей силы ударил по стальной обшивке. — Выбрасываем дымовые и вылезаем!

Ярослав открыл нижний люк, взял автомат, бросил дымовую гранату и через несколько секунд нырнул за ней. Всё округу заволокло белым дымом. Из белой ваты выбегали и скрывались обратно пехотинцы, стонали раненные, сквозь пелену пробивался яркий свет огня, а запах гари стоял настолько отвратительный, что на миг захотелось вернуться обратно. Мехвод выполз из-под днища БТР-а, полностью вымазавшись в пыль и сажу. В башне выглядывал застывший труп. К своему ужасу Ярослав признал в нём своего командира. В голове зияло алое пулевое отверстие. Снайпер. Не спасла даже дымовая завеса.

Не успел мехвод это осмыслить, как с неба прилетела ещё одна ракета, попав точно в цель. Взрывная волна отбросила Ярослава и тот потерял сознание.

— …бомбовый удар! — раздавалось где-то за границами сознания. — Сровняйте их с землёй! И сбейте эту «люстру», пока она ещё кого-то не взорвала!

Ярослав с трудом открыл глаза. Обзор заволокло липкой плёнкой и он с трудом смог от неё избавиться. Сознание помутилось, мехвод едва понимал где он и что происходит. Одна мысль оставалось ясной: дело Хартии нужно выполнить до конца.

Со всей силы сжав ствол автомата он поднялся и быстро побежал к укрытию. Хартийцы отстреливались из-за остовов подбитой техники. От расплавленной брони ещё отдавало жаром. Командир с кем-то пререкался по рации и будто не замечал, что радиста сразила пуля. Раненый задыхался из-за пробитого лёгкого, пока его вовсе не покинула жизнь.

Вскоре в небе показалось два острокрылых истребителя. Со свистом они набросились на беспилотник и короткими очередями оторвали ему крыло. Белая птица, крутясь вокруг своей оси, штопором полетела вниз, а затем оповестила всех о своём падении громким взрывом. Сделав круг, Соколы Левандовского спикировали на холмы, где засели конфедераты, и скинули туда бомбы. Поле боя заполонили огромные земляные фонтаны, а самолёты, под радостный крик солдат Хартии, возвращались обратно на базу. Затем всё неожиданно стихло.

Ярослав шёл во главе одного из отрядов, проверяя поражённые позиции противника. Тела перемешались с землёй, из-под недр выглядывали скованные судорогами конечности, будто моля, чтобы их вытянули из смертельной ловушки, а от о всюду уже слетались мухи и падальщики, чтобы устроить кровавый пир.

Внезапно загрохотал пулемёт, смяв нескольких хартийцев. За его рычагами стоял огромный, будто медведь, конфедерат и с нечеловеческим криком продолжал вести огонь. Отважный хартийский огнемётчик подполз к пулемётному гнезду почти в плотную и длинным языком пламени заставил пулемёт замолчать.

Тихий хлопок.

Пуля попала в баллон с топливом и пламя окутало огнемётчика, заставляя того вопить от нечеловеческой боли, пока огонь не поглотил его полностью.

«Чёртовы снайперы», — с яростью подумал Ярослав и с криком запрыгнул на снайперскую позицию.

Мехвода встретили ударом под дых, тот полетел кубарем обратно, на ходу направляя автомат. Но взглянув на лицо снайпера, Ярослав оторопел.

«Девушка?!»

Секундной заминки хватило, чтобы снайпер с животным рычанием выбил из рук мехвода автомат и повалил того на землю.

«Но почему?»

Ярослав с непониманием глядел на девушку. Та, тяжело дыша, направляла на него пистолет. В её глазах он заметил долю сожаления, но лишь на миг. Не успев подумать как же она похожа на ту, кто ждёт его дома, как выстрел оборвал незаконченную мысль.

Саманта осторожно пробиралась к пулемётному гнезду. Оттуда ещё шёл дым, а вокруг вперемешку лежали трупы конфедератов и хартийцев. У самого пулемёта, тихо постанывая, лежал, опёршись об валун, Бернард. Его лицо обгорело, глаза полопались, а там, где когда-то были тоненькие усики, надулись уродливые тёмные волдыри.

— Кто… здесь? — хрипя, спросил Бернард.

— Я, командир, — спокойно ответила Саманта, понимая, что ничем не может ему помочь. — Спокойно, Медведь, я рядом, — она взяла его за руку.

— Спасать меня… уже бессмысленно… — он залился тяжёлым кашлем и комок густой крови попал прямо на щёку Саманты. — Мастер сержант…

— Да, командир, — Саманта продолжала нежно гладить его по руке, пытаясь хоть как-то облегчить боль.

— Поцелуйте… меня…

— Что? — удивилась девушка.

— Меня так… никто и… не целовал… Поцелуйте меня… пожалуйста… — оттуда, где когда-то были глаза, начали течь слёзы.

Саманта поправила тёмный локон, покрывшейся сажей и грязью, прикрыла глаза и задержала дыхание, а затем едва прикоснулась к полопавшимся губам Бернарда.

— Молоко… — улыбнулся Бернард и затих.

Саманта отпрянула, а затем ещё долго всматривались в обезображенное лицо командира, будто это был и не Бернард, а сам облик войны. Затем поднялась, отдала павшему честь и покинула пулемётное гнездо.

Среди пылающей техники, горящей травы и деревьев, густого дыма и удушливого запаха столпилось меньше десятка конфедератов. Они окружили красную розу и безмолвно, смертельно уставшими глазами, смотрели на неё. Тоненький зелёный стебелёк, с острыми шипами и большой алый бутон. На красные лепестки падали тёмные кусочки сажи. Среди бушующей преисподни она продолжала гордо расти, словно Всевышний сжалился над всеми и послал небольшую частичку чего-то прекрасного. Непокорённая. Выжившая в аду. Назло и вопреки. И от этого она становилась ещё величественнее.

Алексей отвёл взгляд от розы и взглянул на Саманту. Обеим так хотелось много чего друг другу сказать, но они едва держались на ногах и никто не проронил ни слова. Им только и оставалось, что смотреть на розу.

— Это все? — вскоре спросил Лёша у неё.

— Медведь был тяжело раненым. Я помогла ему упокоится с миром.

— Значит теперь я командир, — вздохнул Алексей. — Что же. Тут они точно не проедут. Теперь уходим. А то меня уже тошнит от этого перевала.