Триумф непослушания

Краковские крысы

«…Нет, дорогая, здесь наш славный консул покинул нас. Его власть монолитна в величественных зданиях, могущественной армии и покорных гражданах. Но здесь, в Кракове, власти консула нет.

К своему ужасу я понимаю, что конфедераты потихоньку учатся нас побеждать. И скоро нам придётся несладко. Мы три дня безрезультатно штурмовали дом, а когда наконец-то вошли туда, увидели трупы ополченцев. Неудержимую хартийскую армию три дня сдерживали ополченцы!

Ты испугаешься, но сейчас мне безразлично, выживу ли я. Здесь ты не знаешь будешь ли живым через час. Много кто из моих друзей уже в Вальхалле. Наверное скоро настанет и мой черёд.

Я часто вспоминаю нашу первую встречу восемь лет назад. Тогда мы были среди восторженной толпы и как один кричали: «Ave konsyl! Ave Hartia!». Сейчас я бы уже не кричал «Ave konsyl».

Небо прогнало все пушистые облака и пестрило светло голубыми красками, оставаясь полностью чистым. Создавалось ложное ощущение безопасности и спокойствия. Но вот чёрный столб дыма перечеркнул светлый холст, будто случайно пролитые чернила.

Помутившееся сознание возвращалось к реальности, слух и зрение прояснились, а по всему телу прошла волна тупой боли, уходя в область спины.

Узкую полоску городской набережной заполонили трупы. Сражённые пулемётными очередями, разорванные среди дымящихся воронок, скованные предсмертными судорогами. Стекающий по мостовой алый поток подхватывала речная вода и уносила ещё горячую кровь цвета нации прочь из горящего города.

Хартийский БТР медленно проезжал мимо истерзанных тел. Сидящие на броне пехотинцы изредка делали выстрелы, не особо беспокоясь добили ли они врага или нет. После нескольких случаев самоподрыва раненых конфедератов, мало кто осмеливался подходить к ним ближе броска гранаты. Проехав ещё несколько десятков метров, БТР свернул на соседнюю улицу и скрылся за зданием, а за ним стихло и рычание двигателя.

Среди кучи наваленных друг на друга тел началось шевеление. В грязном от крови, грязи и копоти лице с трудом узнавался юноша едва достигшей совершеннолетия. Глаза испуганно глядели на убитых солдат. Многие тянули к нему вывернутые под неестественным углом руки, будто удерживал здесь и умоляли с ними остаться.

В голове было пусто. В памяти сплывал громкий взрыв, а затем пустота. Единственное, что ему сейчас хотелось, уйти отсюда прочь. Куда угодно, но не оставаться с покойниками ни секунды больше.

Юноша встал и побрёл прочь из набережной, но не успел пройти и пары шагов, как из здания напротив начал стрекотать пулемёт.

— Не светись, балбес! — послышалось где-то сзади.

На юношу напрыгнули и повалили за упавшую стену. Там, где он всего секунду назад находился, отрикошетило несколько пуль. Пулемёт продолжал грохотать на всю улицу, не давая возможности высунуться.

— Ты, конечно, молодец, — с укором смотрел на паренька Алексей. На левый глаз туго намотали бинт. Испачканная кровью марля скрывалась под слоем грязных кудрявых волос. — Теперь он от нас не отстанет.

Юноша смотрел на Лёшу будто сквозь толщу воды, слабо понимая что происходит.

— Звать тебя как, «Щеголёнок»? — спросил Алексей, передёргивая затвор винтовки.

Парень не ответил.

— Говорить не можешь? Контузило?

Он смог лишь слабо кивнуть.

— Ясно. Но ничего. Сейчас дядя Леший успокоит нашу егозу и мы переберёмся в более безопасное место. А там, глядишь, и оклемаешься.

Алексей собирался высунуться и быстро сделать выстрел, но тут он внезапно скривился и едва не выпустил винтовку.

— Зараза, — простонал он, держась за голову. — Даже обезболивающие не помогает, — боль утихла и Лёша снова взглянул на юношу, пристально глядя единственным изумрудом. — Значит слушай внимательно. Как стрелять ещё не забыл?

Солдат помотал головой.

— Отлично. Как видишь снайпер из меня сейчас хреновый. Болит так, что я едва на ногах стою, не то что сосредотачиваться на выстреле. Поэтому стрелять придётся тебе. Справишься?

Юноша ничего не ответил, только взял в руки винтовку Алексея.

— Я его отвлеку. Не напортачь, Щеголёнок.

Алексей дождался когда пулемёт уйдёт на перезарядку и со всех ног побежал к следующему укрытию. Пули ложились прямо у его ног, но не были в силах поймать Варшавского призрака. Солдат высунулся и почти сразу выстрелил. В тот момент его лицо было объято яростью и жаждой мести за убитых боевых собратьев.

Пулемёт затих, а затем из окна вывалился хартиец с насквозь простреленной головой.

— Отлично, Щеголёнок! — хвалил его Лёша. — Реабилитируешься на глазах. Теперь уходим, пока новые не набежали.

Алексей выбил заколоченное окно и, пригласив за собой юношу, скрылся внутри. Помещение было оборудовано под бар, но заведение закрылось ещё в самом начале войны. Перевёрнутые ножками вверх стулья, осевшая пыль на столах, одиноко стоящие на барной стойке два пустых пивных бокала. На стене осталась висеть одна перекошенная картина. С каждым гремящим взрывом она наклонялась всё сильнее и сильнее.

— Наверное хартийцы правы, — говорил сам себе Алексей, провернув ручку пивного крана, но оттуда вытекло всего несколько капель. — Я уже забыл который день бегаю по руинам этого города как самая настоящая крыса. Хартийцы, похоже, такого же мнения. Они бесятся из-за того, что мы уходим от открытого боя и атакуем исподтишка. Поэтому и называют нас крысами. А Буткевич когда об этом узнал, не придумал ничего лучше как закрепить за второй дивизией название «Краковские крысы». Чего у нас в достатке, так креативности наших офицеров, — Лёша ухмыльнулся, глядя вместе с юношей на перекошенную картину. На ней нарисовали цветущие луга на фоне багрового заката. Простая неказистая картина, но сейчас она служила для двух солдат порталом в лучший мир. — Когда-то здесь собирались люди, — сказал Алексей, смахивая пыль со стола. — Обсуждали прошедший день, строили планы. Кто-то признавался в любви. А некоторые приходили одни, чтобы послушать себя. Когда-то… Давным давно, — в глазах Алексей мелькнула грусть, но она почти сразу сменилась ненавистью. — Запомни мои слова, Щеголёнок. Это всё обязательно вернётся. Мы можем до этого не дожить, но жизнь опять будет бить в этих местах. Люди будут жить ещё лучше, чем до «Момента Х». И никакая сила не способна этому помешать.

Алексей не подозревал, что юноша запомнит его слова на всю жизнь.

— Пойдём. Нам надо найти своих.

В соседнем квартале шла перестрелка. Хартийская пехота пряталась за бронёй БМП, но не ожидала удара с фланга. Алексей вместе со своим новым напарником методично отстреливали врага, пока последний хартиец не пал замертво. В то же время к машине медленно подползал гранатомётчик конфедератов. Попав в слепую зону БМП, он поднялся и пустил ракету. Бронемашина дрогнула и затихла, даже не загоревшись.

— Леший? — удивился идущий к ним навстречу Ян. — Мы думали ты погиб на набережной.

— В моего второго номера попал снаряд. Нечего даже хоронить. Я, как видишь, ещё легко отделался, — сказал Алексей, намекая на повязку.

— Зараза, а я уже отправил отчёт где ты двухсотый. Но ничего. Лучше скажи что это с тобой за пацан?

— Похоже мы единственные кто уцелели на том фланге.

— Получается он из двадцатой роты. Бедняги. Первый бой, а уже все полегли.

— Какова обстановка, майор. Где нам удалось закрепиться?

— Расчёт Буткевича оказался верным. Хартийцы не ожидали от нас столь наглого манёвра и нам удалось форсировать Вислу, закрепившись в нескольких районах.

— Передашь потом полковнику, что ещё пару таких манёвров и от второй дивизии ничего не останется.

— Не ёрничай, Леший. Пока мы их здесь сковываем боем, на остальных фронтах у наших парней развязаны руки.

— И почему меня вечно посылают туда, где нужно сковывать боями, — наигранно вздохнул Алексей.

— Мы сейчас собираемся уничтожить их ремонтный пункт. Вы с нами?

— Конечно, — уставши ответил Алексей. — Я с Щеголёнком поддержу вас.

— Уверен? Рана выглядит хреновой. Тебе бы в госпиталь.

— Выполним задачу и тогда сразу.

— Значит выдвигаемся.

— Послушай, майор, — спросил уже на ходу у Яна Алексей. — Ты же командир полка. Какого чёрта ты ходишь вместе со всеми в атаки?

— В чём преимущество хартийцев над нами?

— Если не учитывать боевой дух, тогда они превосходят нас во всём, — хмыкнул Лёша.

— Хартийские командиры не отсиживаются в тылу, а эффективно руководят солдатами непосредственно на фронте.

— Ага. На радость нашим снайперам.

— Надеюсь я случайно не окажусь в твоём прицеле, — иронизировал Ян.

— Если будешь вовремя платить жалованье, тебе такое не грозит.

Улицу заволокло густым дымом. Щёлкая каблуками сапог, во весь рост, едва не приплясывая, вышел хартийский офицер. Его глаза озорливо бегали из стороны в сторону, словно у нашкодившего ребёнка, а рот скалился, отдалённо напоминая улыбку. За офицером шли цепи пехоты. Так же как и их командир, они всем своим видом презирали смерть.

— Пьяные что ли? — предположил Ян, наблюдая за противником.

— У них сорваны погоны, — заметил Алексей, разглядывая хартийцев через прицел. — Штрафники. Не пьяные они, а под кайфом.

Из-за поворота, давя траками битый кирпич, щебень и оторванные части тел, выехал танк. На башне нарисовали две голубые полосы, перечеркнув патриотичную надпись, белую букву замазали, нарисовав поверх неё большую грязную крысу, готовящуюся к прыжку. Взревев двигателем, танк на всей скорости въехал в толпу, раздавив офицера. Хартийцы, испугавшись, рассыпались по укрытиям.

— Сейчас, — сказал Ян. — За мной! — крикнул он и повёл всех в атаку. Конфедераты с яростным криком последовали за ним.

Дым рассеялся, оголяя пустынную улицу. На ней не было места, куда бы не угодил снаряд. Многие дома разрушило до основания, а через каждые несколько метров лежало тело. Хартийцы, конфедераты, но больше всего мёртвых гражданских. Эвакуацию не провели должным образом и многие оказались меж двух огней. По осевшей пыли и тошнотворному запаху разложений становилось ясно, что лежат они здесь уже не одну неделю. Глядя на обезображенный войной город, Ян презирал своих врагов всей душой.

— Не грусти, майор, — сказал Алексей, подбирая трофейное оружие. — По крайней мере это не твой родной город.

— Я провёл всё своё детство на этой улице, — мрачно ответил Ян.

— Чёрт. Тогда хреново.

— Через два квартала больница, где я родился. За тем поворотом мой дом, на руинах которого устроили ремонтную мастерскую. А вон там, — он махнул в сторону холма, где пылал замок. — Я впервые поцеловался. Но, похоже, хартийцы решили ничего не оставить от Кракова. А заодно и о моих воспоминаниях. Теперь я понимаю, что чувствует Буткевич.

Алексей решил оставить Яна одного и вернулся к танку. Механик чинил лопнувшую гусеницу, под руководством короткостриженой блондинки. Но Лёша всё равно представлял её с длиной косой. Такой она напоминала ему о давным-давно павшей подруге. Алексею казалось, что её дух переселился в эту девушку.

— Инженеры молодцы, — начал он. — Быстро починили мост. Ты приехала как раз вовремя, Ангелина.

— Ещё раз назовёшь меня по имени, — нахмурилась девушка, — и я привяжу тебя к «Войтеку», а затем протяну вдоль всего города.

— Прости, Рапира, — отмахнулся он. — Просто не ассоциируешься ты у меня с этим прозвищем. А вот танку вы очень метко подобрали имя.

— Потому что рычит так, что слышно за милю. И ещё солярки жрёт как три наших танка. Угораздило майора заполучить такой трофей.

— Вот бери пример с нашего командира. Воюет с первого дня, а так и не обзавёлся кличкой.

— Потому что для офицеров это лишнее, — ответил подходящий Ян.

— Войцеховский был другого мнения, но там ситуация была экстремальной.

— Не знаю что было в Варшаве, Леший, — сказала Ангелина, — но здесь полный трындец. Лезут как тараканы.

— Хотел бы я чтобы это были тараканы, — вздохнул Алексей. — У Щеголёнка всю роту положили. Но он молодец. У таких есть шансы пережить войну.

— Освальд, — тихо ответил юноша. — Меня зовут Освальд.

— Щеголёнок? — удивился Лёша. — Оклемался.

Радость Алексея резко сменилась болью. Голову сдавило тисками, в глазах потемнело и он свалился на землю. Перед тем как потерять сознание Лёха услышал как Ян кричал что-то про медика.

Пропитанная кровью марля медленно снималась с левого глаза, открывая слабому свету единственной лампочки страшное увечье. Осколок длинною несколько сантиметров попал точно в глазницу и каким-то чудом застрял там, разрушив зелёный хрусталик. Нестерпимая боль вернула Алексея в сознание, он дёрнулся, едва не свалившись с кушетки.

— Спокойно, — послышался откуда-то сверху нежный голос. — Сейчас будет больно, но потом полегчает.

Алексей открыл единственный глаз. Над раненым ухаживала молодая девушка, только достигшая двадцатилетия. На белом одеяние, в области груди, вздымался большой красный крест. Лёша вспомнил, что на их участок прибыл госпиталь с добровольцами из Ордена.

— Сестра София, — к девушке обратились за пределами поля зрения Алексея. — Вам не нужна помощь?

— Рана серьёзная, — уставши ответила девушка, вымачивая вату в спирте, — но я справлюсь. Помогите другим, пастор.

— Я в раю? — слабым голосом спросил Алексей, когда услышал удаляющиеся шаги.

— К счастью — нет. Хотя кто знает, что для вас лучше?

— Сонька… — Алексей тоскливо протянул её имя. — Это же ты? Как же ты выросла…

— О Господи, — девушка едва не выпустила пузырёк со спиртом. — Алексей? Божички, ваша рана… Я, если честно, не понимаю почему вы ещё живы.

— Держусь только благодаря вере в идеалы Конфедерации, — слабо улыбнулся он.

— Пожалуйста, больше ничего не говорите. У нас только одна попытка. Сейчас будет очень больно, но по другому никак. Вы готовы?

Алексей слегка кивнул.

— Да спасут вас молитвы Его Святейшества, — прошептала София и взяла пинцет.

Взяв осколок за самый край, она аккуратно начала его вытаскивать. Алексей пытался терпеть, но почти сразу сдался и госпиталь заполнил неистовый вопль, а по щекам потекли ручьи слёз. Рану будто обожгло раскалённой кочергой, оставленной в огне печи самой жаркой на свете кузницы. Лёша прилаживал неимоверные усилия, чтобы не вырваться и не подозревал, что способен так кричать. К его счастью он вскоре потерял сознание. Последней его мыслей была благодарность судьбе, что Саманта не видит его в столь жалком состоянии.

На выходе из подвала дома проглядывался кусочек вечернего неба. Сидя на грязной картонке, Соня безрезультатно пыталась зажечь сигарету. Девушка почти сдалась, но ей на помощь пришёл Алексей, протянув огонёк от зажигалки.

— Вернитесь обратно в постель, — категорично заявила София, прикуривая от огня.

— Если я там проведу ещё одну минуту, то меня можно будет списывать как душевно больного. Позволь старому солдату подышать немного свежим воздухом.

Алексей сел рядом с Cоней. Половина головы обмотали несколькими слоями бинтов, кожа приняла болезненно зелёный оттенок, а уцелевший глаз едва раскрывался.

— Вы ужасный пациент, — фыркнула девушка и сделала глубокую затяжку, а затем громко закашляла.

— И когда ты начала курить? — глядя на неё, спросил Лёша.

— Три дня назад. Когда мне пришлось ампутировать обе ноги солдату. Ещё никогда я не видела, чтобы столько крови вытекло из человека.

— Как же тебя угораздило попасть в Орден?

— Это было очень давно. Семь лет назад я вместе с братьями попала в Прагу. И как раз в это время в городе началась вспышка неизвестной болезни. Люди сгорали от страшной лихорадки и никакие лекарства не могли помочь. Орден предоставил лучших специалистов на помощь погибающей Праге. Их усилия были сродни стакана воды в тушении пожара, но тогда я увидела людей искренне борющихся против тьмы. Как вы, Алексей. И я решила им помочь. В итоге я смогла стать одним из самых квалифицированных врачей Ордена. А когда началась война, я вспомнила каково было нам, когда хартийцы уничтожили наш дом. И не смогла стоять в стороне.

— Вот уж не думал спустя столько лет встретить тебя в этом Богом забытом месте.

— Бог ни о чём не забыл. Он видит наши страдания. Но если такой его замысел, нам лишь остаётся ему покориться.

— В чём заключается замысел от смерти под бомбёжкой только родившихся детей? Стирания с лица земли городов? Или превращение плодородных земель в непригодные для проживания?

— Я не знаю, Алексей. Но в этом тоже есть смысл. Ничего просто так не происходит. Может в этом мире и нет справедливости. Но точно есть высшая справедливость. У Хартии слишком много грехов и рано или поздно она рухнет под их тяжестью.

— Уж лучше пусть это будет пораньше. Не очень хочется лишаться ещё второго глаза.

Соня выпустила дым и он полетел в сторону садящегося солнца.

— Знаете, если смотреть на этот кусочек неба, то будто и нет войны. По моему это здорово.

— Ты так изменилась за эти десять лет. Мне придётся привыкать к тебе заново, — он достал из-за пазухи мятую фотографию. Единственная частичка счастья и последняя причина почему он ещё сражается. Ребёнок, глядящий на него, не представлял какая судьба ему уготована.

— А что случилось с вашей подругой?

— У них сейчас ночь, — задумчиво ответил Алексей, глядя на небо. — Она наверняка сейчас спит. Спокойным мирным сном. Как когда-то…

Саманта безразлично взглянула на сенаторов, ожидающих когда она своей речью откроет заседание парламента. Сотни пар холодных глаз впились в девушку и следили за каждым движением уголков губ, бровей и частотой моргания глаз. Но Саманта не подарит им такой роскоши, не даст питаться своим страхом. Ей было всё равно.

Уже всё равно.

Сенат голосовал за принятия Ленд-лиза Конфедерации. Всё уже было готово. Обе партии выражали полную поддержку. Оставалось всего несколько формальностей на потеху публике.

Виктории стоило больших усилий уговорить Саманту выступить перед Сенатом. Девушка бегло взглянула на текст, выглядевший для неё полнейший пафосной чепухой, а затем закрыла глаза. Сквозь темноту на неё смотрел Алексей и улыбался. Сердце на секунду оттаяло и Саманта улыбнулась в ответ.

«Если уж всё решено, то что бы на моём месте сказал Лёша?», — подумала она и открыла глаза.

— Леди и джентльмены, — сухо начала девушка, — мне всего двадцать шесть лет. А я уже убила двести пятнадцать хартийцев. Не слишком ли вы долго прячетесь за моей спиной, леди и джентльмены?

За три месяца боёв за Краков погибло двести тысяч человек. Каждую минуту в городе умирал один конфедерат и хартиец. Краковская мясорубка стала самым кровопролитным сражением в истории после «Момента Х».

Перед началом операции по зачистке Краковского выступа хартийская армия сосредоточила на участке длинною двести километров свыше двух тысяч дальнобойных орудий, обеспечив на данном участке полное превосходство. За первую неделю боёв, под непрекращающимся артобстрелами и авиаударами, в городе не осталось ни одного целого здания.

Обороняющей город второй дивизии, в условиях ограниченных ресурсов, приходилось предпринимать смелые и дерзкие манёвры, дабы в критический момент боя сводить огневое преимущество противника на нет. Конфедераты могли оставлять районы, подвергающиеся огневому валу, и возвращаться туда в самый последний момент, ловя хартийцев на контратаке. Несколько раз проводились диверсии совместно с партизанами, по подрывам железнодорожных путей и складов снабжения, затрудняя пополнение боеприпасов передовых частей и тем самым выигрывая время на передышку. Балканские добровольцы в неравной борьбе проводили контрбатарейные обстрелы.

В последствии будет существовать мнение, что прижатые к горам защитники Краковского выступа были отрезаны от основной линии фронта, однако это в корне не так. Снабжение с огромным трудом было налажено по двум узким дорогам, идущим через долины. И всё же от катастрофического снабжения страдали обе стороны. В первую очередь из-за начавшихся дождей. В своих мемуарах Нестор Водечка отметит, что несколько недель дневная норма по выпущенным снарядам сократилась до ста, что в условиях континентальной войны было ничем. Однажды снаряды кончились, а новые всё не подвозили и артиллеристы умоляли бригадира отправить их на передовую в качестве обычных пехотинцев.

Так и проходила самая кровавая битва Восточной войны. Бои за каждый дом и улицу сменялись затишьем. Несколько раз проходили перемирия по обмену пленных и захоронению погибших, оставшихся на ничейной территории. Был даже случай, что экипаж Войтека выменял у хартийцев пару десятков снарядов для танка, отдав им несколько сотен грамм кофейных зёрен.

Война шла своим чередом. Через две недели после ранения, не в силах быть обузой, Алексей сбежал из госпиталя в своё подразделение. Новости с передовой были не утешительными. В город прибыл хартийский снайпер Асс и почти сразу вышел на охоту. Он отличался от обычных снайперов. У любого стрелка есть своя манера стрельбы, у любого были свои слабые и сильные стороны, каждого можно было поймать на какой-то мелочи, если тщательно изучить его поведение. Но не в этом случае. Здесь каждый выстрел происходил машинально, чётко и выдержанно, без грамма эмоций и сантиментов. Словно профессиональный маньяк он выбирал свою жертву и ей уже не было суждено покинуть его прицел.

Как только Алексей вернулся в строй, лично полковник Буткевич дал ему основное и единственное задание — убить снайпера Асса. Это была не первая для Лёши снайперская дуэль. Вот только раньше он работал в паре с Самантой. Но теперь, когда её не было, Алексей решил взять в качестве помощника Освальда.

Как назло, хартиец не принимал вызов, избегая встречи с Варшавским призраком, изрядно действуя Алексею на нервы. Лёша понимал, что это часть его тактики и пытался не принимать близко к сердцу. Но один раз он всё же выговорился:

— Полковник Буткевич, — сказал Алексей, поправляя пиратскую повязку на левом глазу, — знаете историю про мальчика, который вечно кричал «Волк!»?

— Допустим.

— Так вот я чувствую себя теми охотниками. Мне истерическим голосом докладывают, что он в том или ином секторе, а в итоге оказывается, что или вышла ошибка, или там уже его след простыл. Давайте с этим завязывать, а то в той истории с мальчиком всё очень плохо закончилось.

— В нашем случае мальчиков находят с простреленными головами. Так что давай без своей иронии, Леший. У тебя есть задание и будь добр как профессиональный солдат его выполнить.

— Слушаюсь, господин полковник, — без энтузиазма протянул Алексей.

У снайпера всегда должно быть несколько подготовленных позиций. Одна из них была в колокольне прямо напротив вокзала. Сначала хартийцы хотели развернуть в нём опорный пункт, но несколько точных артиллерийских попаданий заставили их передумать. Когда-то на крыше стояли голубые буквы, формируя название Краковского вокзала, но сейчас от них остались лишь металлические штыри. Из всей крыши выглядывали прутья, будто когти жуткого чудища. Белый камень покрылся сажей, а его поверхность усеяли множественные отверстия от пуль. За вокзал шли тяжёлые бои и за всё время он двенадцать раз перейдёт из рук в руки. Сейчас же здание оставалось на ничейной территории и пустовало.

Ветер колыхал голые ветки деревьев, нашёптывая тихую мелодию на вымерших улицах. Несмотря на летний зной, глядя на безжизненный вид складывалось ощущение, что сейчас зима. Просто, как всегда, не выпал снег.

И вдруг тишину нарушил громкий выстрел. Алексей моментально распознал звук снайперской винтовки и понял, что наконец-то нашёл свою цель.

— А вот и ты, засранец, — ухмыльнулся Алексей и прицелился.

Для начала требовалось бросить вызов своему оппоненту, тем самым давая понять, что началась дуэль. Недалеко от вокзала разгребали завалы несколько хартийских сапёров, став для Лёши отличной целью. Взяв одного на прицел, Алексей передумал его убивать. Сапёр был грязный, худой и явно болел. Для снайпера это слишком незначительная цель. За завалом сидел офицер, наблюдая как идёт работа. Выглядывала лишь его нога, но этого было достаточно, чтобы Алексей наказал его за отлынивание от роботы. Медленно нажав на курок, Лёша выстрелил.

Нога дёрнулась и офицер заверещал на всю округу. Вызов брошен и по снайперскому кодексу его необходимо принять, иначе навсегда запятнаешь свою славу.

— Щеголёнок, — прошептал Алексей в рацию, меняя позицию, — по моей команде поднимай приманку.

Запасная позиция была на чердаке соседнего здания. Перед самым отверстием в крыше Лёша лёг на пузо и стал очень медленно подползать, преодолевая не больше десятка сантиметров в минуту. Таким образом его не мог заметить даже специальный прибор, не говоря уже о человеческом глазе.

Взгянув снова в прицел, Алексей увидел, что взмыленные сапёры уже унесли офицера и снова стало тихо. Лишь колыхаемая ветром перекосившееся рекламная табличка равномерно постукивала по стене. Вывернутые шпалы ржавых рельс блестели от покрывших их дождевых капель. А в одном из перевёрнутых вагонов догорало подавленное пулемётное гнездо.

— Сейчас, — прошептал Алексей.

Освальд поднял из-за укрытия облачённое в маскхалат чучело. В близи их обман бы легко раскусили, но на значительном расстоянии оставалось невозможно разглядеть приманку. Противник мгновенно среагировал и у чучела снесло голову. Лёша увидел вспышку в одном из зданий на третьем этаже. Обычный снайпер бы расслабился и уже думал, что победил. Но сейчас хартиец быстро сменил позицию, а затем очень удивил Алексея: противник, перебегая, бросил впереди себя пустую бутылку, да настолько умело, что Лёха едва не выстрелил по ней, тем самым чуть не выдав свою позицию.

«Значит догадался, что стрелял по чучелу. Что же, становится интереснее».

Хартиец пропал из поля зрения. Складывалось ощущение, что он просто ушёл, но чутьё подсказывало, что враг просто выжидал когда Алексей допустит ошибку. Но тут к Лёше пришла военная удача. Эта дева очень привередлива и обычно оставляет солдата в самый неподходящий момент, но сегодня она обратила на Варшавского призрака свой надменный взгляд.

Выглянуло солнце, осветив улицу. Острые лучи укрыли собой здания напротив и в одном из окон Алексей увидел поблёскивание от оптики.

«Вот тебе и Асс. А выбрал позицию напротив солнца», — подумал Лёша и выстрелил по солнечному зайчику.

Мстислава откинуло, он рефлекторно взялся за лицо, забился в угол и тяжело дышал. На полу лежала винтовка, а в оптике застряла пуля. Военная удача обратила внимание и на хартийского снайпера, но удар был настолько сильный, что мысли у Шелестовича перемешались, руки тряслись и о продолжении поединка не могло быть и речи.

— Молодец, кудрявый, — косо улыбнулся Мстислав, аккуратно забирая винтовку. — Сегодня ты меня обставил. Сегодня.

Вскоре Шелестович покинет Краков. Лучший стрелок Хартии уйдёт зализывать раны и готовиться к реваншу, а Варшавский призрак выполнил ещё одну поставленную задачу.