Триумф непослушания

Вопрос

Чёрный автомобиль остановился у решетчатых ворот. Гвардеец открыл дверь, и из недр машины вылез Гвин. Белоснежные волосы консула начали становится влажными от моросящего дождя. Вдалеке сверкали молнии, и доносилась тихая канонада грома. Альбинос не дождался, когда ему откроют ворота — нетерпеливо сделал это сам — и быстрым шагом направился к особняку.

Из-за высокой популярности консула, в столице стало находится невозможно. В целях безопасности и спокойствия было решено поселиться в пригороде. Комитет безопасности и Гвардия нашли подходящие место, где когда-то был правительственный городок. Десятки элегантных и пышных домов, большие сады, бассейны и памятники. Городок стал самым охраняемым местом в мире. Несколько заслонов охраны, патрули и системы наблюдения. Не прошло и месяца, как приближенные Гвина стали его добрыми соседями. Маршал Эрвин жил как раз напротив. Правда, сейчас он руководил подготовкой операции для вторжения на южный полуостров и редко появлялся в этих местах. Консул как раз был с ним, но тревожные известия вынудили его вернуться. Меньше чем за сутки он уже был на месте. Пришлось менять несколько машин и водителей, но консула доставили как можно быстрее.

Гвин шёл мимо ухоженных кустов. В них прятались статуи, словно боясь альбиноса. Настроение консула действительно было мрачным и тревожным.

«Только бы не оказалось слишком поздно», — повторял про себя Гвин.

Внутри было тепло и уютно. Длинный коридор своим интерьером поражал воображение даже самого преданного ценителя искусства и архитектуры. Консула уже ждали. Его частный врач. О его таланте исцелять людей ходили легенды. За умения лекаря Гвин платил большие деньги.

— Вы молодцы, что быстро вернулись, — начал юноша и поправил квадратные очки. — Ей как раз нужна ваша поддержка.

— Что с ней? — спросил Гвин, стараясь не сорваться на крик.

— Роды были преждевременны и очень тяжёлые… — начал издалека врач.

— Что-то с ребенком?

— К счастью, нет. Не смотря на недоношенный возраст, девочка оказалась вполне здоровой.

Гвин позволил себе немного выдохнуть.

— Тогда в чём проблема?

— Как бы вам мягче сказать, консул…

— Послушай сюда, учёная башка. Мне говорили, что ты самый лучший врач чуть ли не во всей Европе. Я предоставляю тебе все возможные лекарства и лучшее оборудование. Я надеялся, что ты не допустишь даже возможности, чтобы что-то случилось с моей женой и ребёнком.

— В некоторых случаях медицина бессильна, консул. Я просто хочу вас предупредить: роды длились почти сутки и отрицательно сказались на некоторых показателях организма. Иными словами, вы больше не сможете завести детей. Так что цените и берегите то чадо, что дала вам судьба. Теперь вы можете ненадолго их посетить.

Большие двери открылись. Гвин медленно зашёл в покои Элизабет. Лиза лежала на роскошной кровати. Измождённая, с тёмными кругами под глазами, едва реагируя на свет. Помощники врача тщательно ухаживали за ней, вкалывая лекарства и подключив к непонятному аппарату. Машина регулярно издавала тихий писк.

— Как ты? — спросил Гвин. Он понимал, что это самый идиотский вопрос, но задать его не мог.

— Всё хорошо, дорогой, — прошептала Элизабет, слабо улыбнувшись. — Я выкарабкаюсь. Иди, посмотри на неё. Она прекрасна.

Гвин подошёл к детской кроватке и, стараясь не шуметь, заглянул туда. На него двумя крупными миндалинами испуганно смотрел карапуз. Посмотрев в холодные глаза Гвина, девочка начала плакать, вжавшись в кроватку.

— Должно быть, я её напугал. Но ты права. Она действительно прекрасна.

— Мы должны дать ей имя. Какая же наследница может быть без имени?

— Изабелла, — немного подумав, ответил Гвин. — Я думаю ей очень подходит.

Услышав своё имя, ребёнок успокоился и стал молча смотреть на Гвина, будто изучая своего родителя.

— Вижу ей уже нравится, — улыбнулся Гвин.

Берлин. Сколько всего пережил этот город. В далёкие времена римского владычества его земли не покорились могущественной империи. Его жители пережили много кровопролитных битв и войн, начиная от религиозных, заканчивая мировыми. Скольких государств он был столицей? Никто уже не помнил. Да и сейчас это было неважно, ведь город опять стал един, как в далёком восемьдесят девятом году. Жители ликовали, пели патриотичные песни, многие заведения в этот день бесплатно угощали посетителей. Музыка, смех и танцы. Чуть ли ни из каждого окна вывесили флаг давно павшего государства и нового, только что рождённого.

В этом водовороте оказались Алексей и Саманта. Они были здесь проездом и направлялись в портовые города. Но друзья не смогли отказать себе остаться здесь подольше. Вот уже третий день они гуляли по ухоженным улицам древнего города, где перемешались все известные виды архитектуры, и восторгались его масштабами.

Друзья не заметили, как зашли в одно небольшом кафе. Оно было почти полностью забито, но им посчастливилось найти свободный столик. От дизайна так и веяло модерными нотками. Стулья, столы, стены, картины, люстры, а особенно запахи: всё напоминало о том старом мире. Словно и не было четырёх лет. Как будто они вернулись в прошлое.

Алексей изучал меню. Оно было на немецком, но всё же несколько слов он понял. Одно из них больно кольнуло его в самое сердце.

— Это же мороженое, верно? — спросил, боясь ошибиться, Лёша.

— Вы правы, — кратко ответил ему официант.

— Но как? Это же сказка.

— Ничего заурядного. Наш шеф повар знает его рецепт и нам регулярно поставляют ингредиенты. Остальное дело техники. Техники немецкого качества.

— Хоть убей, хочу попробовать! Тебе какое? — спросил Алексей Саманту.

— Клубничное, — не веря своим ушам, ответила американка.

— Шоколадное и клубничное. Сколько с нас?

— Вы что? — возмутился официант. — Вы обижаете своими словами владельца. Сегодня великий день в истории. Забудьте о деньгах.

— Ваша педантичность заходит за всякие границы.

— Заказ скоро будет готов.

Официант скрылся в толпе. За окном, на улице, было не меньше народу, чем внутри. Клоун в забавном гриме раздавал детям игрушки. Хоть Алексей и не любил клоунов, но не смог не улыбнуться. Пары танцевали вальс под аккомпанемент уличного оркестра. Над вечерним небом начали запускать салюты, освещая улицы разноцветными искрами. Саманта завороженно смотрела за видом из окна, а Алексей смотрел на неё. И думал, что делать дальше.

— Здесь свободно? — голос сзади вывел Алексея из раздумий.

Лёха оглянулся. На него, со стулом наперевес, смотрел входившие в зрелые годы брюнет. Потрёпанный, но опрятный пиджак с не заправленной рубашкой. Латаные джинсы и туфли, с кусками грязи на носках. Грустные голубые глаза пытались что-то разглядеть в Алексее, но вскоре бросили эту затею. На скуле, под редкой щетиной, Лёша увидел несколько глубоких шрамов.

— Конечно, садитесь, — махнул на свободное место Алексей.

— Слава Богу, — вздохнул брюнет. — Я так люблю это заведение, а уже третий день не могу сюда попасть. Юрген! — крикнул он официанту. — Мне как обычно! Ах, — он наигранно схватился за голову, — я совсем забыл о манерах. Меня зовут Уинстон. Уинстон Смит.

— Алексей. Просто Алексей.

— А как зовут вашу прекрасную фройляйн?

— Саманта, — ответила она. — Мы с вами однофамильцы.

— Не иначе сама судьба свела нас. Вы здесь проездом, верно?

— В догадливости вам не откажешь, — улыбнулся Алексей.

— Не часто встречаешь в наших краях людей с такими именами. Мы с вами похожи. Ещё младенцем я с родителями переехал из Ливерпуля сюда. И хоть по крови я британец, душой всё же немец, — Уинстон достал из подсигара сигарету и предложил Алексею. Тот решил не отказываться, и оба прикурили от Лёшеной зажигалки. Саманта лишь хмурилась и качала головой. — Как вам город? Нравится?

— Пока ещё не отошли от первых эмоций.

— Да, — сладко зажмурился Уинстон и выпустил сигаретный дым, — вам повезло попасть в самую гущу дурдома. Не планировали ли здесь осесть? Берлин рад кому угодно.

— Мы подумаем над вашим предложением.

Официант принёс мороженое, две жаренных сосиски и чашку кофе, аккуратно разложил на столе и быстро ретировался. Собеседники ненадолго отвлеклись на еду. Уинстон с холодным расчётом нарезал на тонкие куски сосиски, а Алексей и Саманта десертными ложками ели, казалось бы, давно утраченное лакомство. Сладкий вкус вернул Лёшу в далёкое детство. Он всегда клянчил у родителей в жаркий летний день мороженое, а они были не в силах отказать. Саманте так же пришли воспоминания о прошлом. Тогда она тоже ела клубничное мороженое, когда сидела рядом с мамой в её последние в жизни мгновения.

— Сколько времени и сил было потрачено, — бубнил себе под нос Уинстон, уплетая сосиску. — А сколько ещё предстоит. Нужно отдать должное консулу Гвину. Он подал пример каждому, как выходить из хаоса первых лет. Лично я много в чём с ним не согласен, но должен признать, что его управление крайне эффективно.

— За это управление много кто заплатил головами, — хмуро заметил Алексей, доедая рожок.

— Полностью с вами согласен. И поэтому Берлин должен стать центром искусства и культуры. Каждому, кто захочет здесь жить, должна быть дана свобода самовыражения. Только так люди смогут двигаться вперёд.

Уинстона отвлекли, протягивая бумажную салфетку. Для него такой странный жест был не в новинку. Вытянув из внутреннего кармана ручку, он расписался на ней и протянул обратно. В ответ его осыпали искренними благодарностями и желанием успеха.

— А вы популярная личность, — ухмыльнулся Алексей.

— Бросьте. Это не показатель. Меня могли просто с кем-то перепутать. Что же касается нашего мира, — Уинстон слегка погрустнел. — Я очень надеюсь, что Гвин опомнится и начнёт налаживать отношения с остальным светом. В противном же случае… — он взглянул на часы, и его глаза округлились. — О боги, через час инаугурация! — Уинстон залпом опустошил чашку кофе и вскочил из-за стола. — Я благодарен вам за столь приятную компанию, — он поцеловал ладонь Саманте и пожал Алексею руку.

— Кто же вы? — удивлённо спросил Алексей.

— Вы и так скорей всего узнаете, — ласково улыбнулся Уинстон и покинул кафе.

— Кто это был? — спросил Лёша у официанта.

— Ах, это наш новоизбранный канцлер. Жаль, у него теперь совсем не будет времени посещать наше кафе.

Это была не единственная встреча. Их пути однажды ещё раз пересекутся. Но это будут совсем другие времена и совсем другие люди.

Могло показаться, что Гвин смотрел в зеркало. Только у отражения покрасили волосы в чёрный цвет. Те же глаза, строение черепа, чуть опущенные уголки губ, скулы, подбородок, форма носа, рост, осанка… Человек напротив него был непроницаем, сам же Гвин не мог сдержать восторг.

— Где вы его нашли? — спросил Гвин Отто.

— Всегда нужно знать своих подчинённых. Остальное мелочи.

— Великолепен. Нацепить парик, очки и будет второй консул! Скажи, ты готов посвятить жизнь делу Хартии?

— Любое желание консула для меня честь, — ответил двойник.

— Даже голос. Мой мальчик, — Гвин потрепал двойника по щеке. — С тобой мы свернём горы!

В самые первые дни своего существования Хартия делала ставку на промышленность. Но проект, предложенный парламентом и одобренный всеми инстанциями, открывал новое дыхание. Логистические цепочки, стратегическая ценность, тысячи новых рабочих мест. Эти места стали символом величия Хартии.

Ещё недавно заброшенные предприятия начинали работать с новой силой. Сотни военнопленных и заключённых, под суровым и циничным надзором надзирателей, в нечеловеческих условиях, от зари до зари восстанавливали огромную сеть фабрик и заводов.

Через много-много лет там найдут места массовых захоронений. Они принадлежали каторжникам. Но тогда Хартию мало волновало столь незначительная мелочь на пути к доминированию.

Сеть заводов и фабрик, названная «Фудурдин», восстановили за несколько лет. Разбросанные по всей стране предприятия стали городами огня, стали и вездесущего жара. Они объединили в себе пищевую, лёгкую и тяжёлую промышленности. Их цепочки снабжения перемешались и стали не распутываемым узлом.

В своих воспоминаниях Эрвин уделил особое внимание тракторному заводу. В его производстве, помимо сельхозтехники, оказалась одна забавная мелочь. На тракторном заводе производили ещё и танки. По старым чертежам медленно, но верно, предприятие наращивало обороты.

За первый год было выпущено всего пятнадцать танков. За второй — уже восемьдесят. А за третий — триста. И побочное производство неумолимо расширялось, потребляя всё больше стали, резины и нефти.

Под конец третьего года армия сделала у промышленного сектора свой первый в истории заказ. На следующее пять лет военный сектор должен был выпустить: три тысячи танков разных классов, четыре тысячи бронемашин, восемь тысяч легковых автомобилей и машин снабжения, восемь тысяч орудий разного калибра, а так же тридцать самолётов разного класса. О стрелковом оружии и боеприпасах в документе речь не шла. Оставалось только догадываться о их количестве.

В былые времена за такие решения любого командира отдали бы под трибунал. Но хартийские генералы были особенным генералами, а Хартия была особенным государством*.

В цветущем саду пели птицы. Разноцветные цветы раскрыли свои бутоны, демонстрируя и хвастаясь красотой, что дала им природа. Элизабет никому не разрешала за ними ухаживать. Только себе. От летнего зноя начинала кружиться голова, но душа сейчас всё же желала остаться здесь. Косые лучи падали на земляной холмик. Скоро он зарастёт густой травой, и только двое будут знать, кто здесь покоится.

Тучка была славной собакой. Как только Изабелла подросла и начала самостоятельно изучать мир, Тучка стал её верным попутчиком и помощником. Ребёнок и собака стали неразлучны. Они вместе играли, гуляли, ели и спали. Гвин даже приревновал к дочке из-за того, что шпиц больше не замечал его. Тучка стала её единственным другом. В целях безопасности с другими детьми Изабелле контактировать запрещалось.

Прогулка. Элизабет вместе с дочерью выгуливала собаку. Тучка всё норовил залезть в какую-нибудь дыру, но Лиза пресекала его попытки, крепко держа на поводке. Но тут шпиц увидел бабочку. Её крылья, по сравнению с другими насекомыми, были огромны и покрыты тёмными линиями на белом фоне. Бабочка порхала с цветка на цветок и была не в силах остановиться, пока не опылит их все. Собака больше не могла сопротивляться искушению. Тучка хотел узнать, какого это — парить, как она? Шпиц вырвал поводок и погнался за насекомым, игнорируя команды Элизабет вернуться. Бабочка изо всех сил пыталась скрыться от белого чудовища с высунутым языком. Так они оказались на дороге, по которой на всех порах ехал грузовой автомобиль, доставляя боеприпасы. Водитель не успел среагировать, да и предпринять бы вряд ли что-то смог.

Глухой удар.

Тучка, как снежный ком, отлетел на значительное расстояние и врезался в ствол молодого клёна. На коре и асфальте остались пятна крови и куски вырванной белой шерсти. Тучка попытался заскулить, но даже на этот призыв помощи у него не оставалось сил. Шпиц умер очень быстро. Элизабет увидела его уже мёртвым. А Изабелла впервые познакомилась со смертью.

— Мама, — Изабелла вывела её из раздумий, поправляя белые косички, — а я тоже умру? — спокойно спросила девочка. — Как и Тучка? А ты? Ты умрёшь?

У Лизы едва не навернулись слёзы от её вопроса. Элизабет потом поплачет, когда никто не будет видеть. Сейчас она должна быть сильной. Хотя бы ради ребёнка.

— Да, — подумав, ответила Элизабет. — Мы все когда-то умрём. И я, и ты. Я раньше. Ты будешь плакать обо мне так же, как сейчас о Тучке. Но пока кто-то живёт в наших воспоминаниях, он остаётся жив. Так что Тучка будет жить, пока мы о нём помним.

— А что будет после смерти?

— Не знаю, — честно ответила Элизабет. — А ты как думаешь?

Девочка задумалась.

— Я думаю, что там так же, как у нас, — ответила Изабелла. — Но есть право на второй шанс.

— И в какой книге ты это вычитала?

— Сама придумала, — слабо улыбнулась девочка. — Мам, а где твои родители? И где родители папы? Или ты не от кого не рождалась? Но я видела на картинках, что у всех есть родители.

— Наши родители… Они ушли от нас. От нас всех.

— Почему?

«Если бы я сама знала».

— Потому что мы были очень бессовестными детьми, и таким образом нас решили проучить. Теперь мы стараемся им показать, что мы очень послушные дети.

— Тогда почему папа всегда кричит на своих генералов? И даже на дядю Эрвина.

— Потому что они плохо себя ведут, и папа их воспитывает. Ты же иногда тоже себя плохо ведёшь.

— Не правда, — девочка надула губы и отвернулась, но вскоре у неё созрел новый вопрос. — Мама, а почему папа так редко у нас бывает?

— Ему приходится воевать со страшными врагами, и их очень много.

— А против кого мы воюем? — недоумевала девочка. — И почему?

— Вырастешь — узнаешь, — кратко ответила Элизабет.

Судоходство начинало возрождаться. Из самых древних времён люди вели торговлю на кораблях. Торговля всегда сподвигала исследователей открывать тёмные уголки, дабы найти более короткий путь к противоположной точке мира. Торговая сеть за считанные годы облепила всю Евразию и Африку. Но моряки пока не осмеливались переплывать Тихий океан и Атлантику. Даже для современных суден без навигации это было опасно. Новый свет оставался недосягаем для Старого.

Это известие очень расстроило Саманту. Но ничего не поделать. Алексей был готов вместе с ней добираться хоть вплавь до противоположного берега, если бы в этом был какой-то смысл. Друзья приняли решение вернуться в Берлин и осесть, пока дело не сдвинется с мертвой точки.

Город становился покровителем свободы мысли, культуры и искусства. Будущие талантливые художники, актёры, философы и писатели наверняка начинали свой путь отсюда. Город расцветал и становился прямыми конкурентом Киевуса.

Вернувшись, Алексей смог устроится клерком в правительственном квартале. Помогло знание языков. Несмотря на странное по всему миру одноязычие, дипломатическая почта продолжала писаться на иностранном.

Удалось вырвать однокомнатную квартиру в красивом районе на окраине города. Небольшую, но уютную и свою. Благодаря Саманте их дом превратился в место, в которое хотелось вернуться. Они не успели заметить, как превратились из двух влюблённых путников в простую и типичную молодую семью. Со своим спокойным и скучным бытом. Правда, друзья не жаловались. Разве не о таком каждый из них тайком мечтал?

Спустя какое-то время Лёша начал замечать, что монотонная жизнь начинает Саманте надоедать. И принялся решать эту проблему.

Вечер, после рабочего дня. Они молча, держась за руки, возвращались домой.

— Ты куда? — удивлённо спросила Саманта, когда Алексей свернул в противоположную от их дома сторону.

— Я пообещал кое-кому зайти сегодня в гости.

— Даже простым чиновником ты умудряешься влипнуть в авантюру. Кому ты уже успел перейти дорогу?

Алексей не слушал её, схватил за руку и потянул за собой. Саманта не сопротивлялась, только едва успевала за ним. Вечерняя улица за улицей, квартал в тусклом свете фонарей за кварталом. Они вышли перед небольшим театром. Алексею он навевал грустные воспоминания. Театр начинается с вешалки. А его приключение началось с театра. Столько времени прошло и никого, кто застал вместе с ним те дни, уже не осталось. Только Саманта придавала ему сил двигаться дальше. И они зашли внутрь.

За кулисами несколько музыкантов репетировали незнакомый Алексею репертуар. Актёры что-то весело обсуждали в тесном кругу. Когда Алексей и Саманта вошли, все затихли и уставились на них.

— Я её привёл, — сказал им Алексей. — Как и просили.

Никто не ответил. Навстречу вышел парень в белом гриме, жестом попросив Лёшу отойти. Он наклонился к Саманте и с минуту молча смотрел на неё, отчего у девушки внутри всё похолодело.

— Привет тебе, единственный фиал,

Который я беру с благоговеньем! — наконец заговорил парень.

Саманта с испугом уставилась на Алексея, своим взглядом выражая полное непонимание. Лёша лишь спокойно кивнул.

— Привет тебе, единственный фиал,

Который я беру с благоговеньем! — с раздражительными нотками повторил актёр.

Саманта глубоко вздохнула. Раз уж Лёша уверен в ней, то она его не подведёт. Набрав побольше воздуха, американка с выражением ответила:

— В тебе готов почтить я с умиленьем

Весь ум людей, искусства идеал!

Вместилище снов тихих, непробудных,

Источник сил губительных и чудных,

Служи владельцу своему вполне!

Взгляну ли на тебя — смягчается страданье;

Возьму ли я тебя — смиряется желанье.

И буря улеглась в душевной глубине.

Готов я в дальний путь! Вот океан кристальный

Блестит у ног моих поверхностью зеркальной,

И светит новый день в безвестной стороне!

Вот колесница в пламени сиянья

Ко мне слетает! Предо мной эфир

И новый путь в пространствах мирозданья.

Туда готов лететь я — в новый мир.

Саманта полностью перевоплотилась в образ Фауста. Её зрачки начали гореть жутким огоньком, а на губах блуждала презрительная улыбка, словно насмехаясь над жизнью. По мере того, как девушка входила в роль, лицо актёра становилось всё добродушнее.

— Достаточно, — поднял он руку. — Неплохо, неплохо. Ты нам подходишь.

Указатель

1. У читателя может возникнуть вопрос: «Как будучи преимущественно детьми, подданные Хартии смогли восстановить промышленность?» У автора на этот счёт есть несколько объяснений. Во-первых, множество предприятий были полуавтоматизированы или полностью автоматизированы. Требовалось лишь наладить поставку энергии и сырья. Если вспомнить времена Промышленной революции, где дети на заводах и шахтах частое явление, то можно с уверенностью сказать, что в сложившихся условиях дети могли осилить столь непростую задачу. Во-вторых, человек в экстремальных условиях способен к быстрому обучению. Запуск электростанций (кроме ядерных, там требуется узкая специальность), водоснабжение, канализация и тому подобное, не имеет ничего в себе заурядного и под руководством совершеннолетнего или почти совершеннолетнего человека вполне может функционировать.