У нас особое задание

ВСТРЕЧА СТАРЫХ ЗНАКОМЫХ

Покинув Боровец, соединение миновало шоссе Билгорай — Ярослав и расположилось в селе Майдан Янувского повета.

Сюда прибыл Семен Стрельцов с Николаем из Люблина. Его работа с нами началась с первых же дней нашего пребывания на территории Польши.

Как это произошло?

Даниил Жарко, Ваня Сергиенко и Володя Павлюченко привели ко мне сорокапятилетнего человека.

— Вот яка справа, — сказал Сергиенко, — охвицера поймали, вин каже з Люблина, приехал до сестры.

Николай двадцать лет проработал в полиции Люблина. Довольно обширные связи, в том числе и с чиновниками Люблинского дистрикта, давали ему возможность быть в курсе многих событий. Николай был патриотом своей родины, давно уже связался с движением Сопротивления и оказывал ему немалые услуги. В беседе с нами он был откровенен, и мы договорились о совместной работе.

Еще до стоянки в Боровце мы дважды получали от Николая ценную информацию. И вот сейчас он вместе с Семеном Стрельцовым прибыл в Майдан, чтобы решить ряд вопросов. В Люблин с двумя следователями СД прибыл гестаповец Вернер Фельдман. Одни его называют штурмбанфюрером, другие — штандартенфюрером.

— Это важная фигура, — сказал Николай, — он занимается уголовными преступниками люблинской тюрьмы, собирается направить их к вам с заданием.

Для выполнения технической работы и отдельных поручений Фельдман привлек местных гестаповцев, в том числе знакомого Николая унтерштурмбанфюрера Ганса Рутке.

— Что больше всего любит Рутке? — спросил я. — Есть ли у него какая-то слабая сторона?

— Больше всего, — ответил Николай, улыбаясь, — он любит самого себя, деньги и шнапс.

— Скажет правду, если пообещать деньги?

— Нет. Деньги возьмет, но обязательно продаст. Убежденный нацист, к тому же мечтает заработать более высокое звание.

— Рутке вам доверяет?

— Да. Немало водки он выхлестал у меня.

— О вашей дружбе с ним кто-нибудь знает?

— Думаю, что нет. Рутке замкнут, к тому же ему невыгодно афишировать дружбу со мной, потому что я поляк, а он «чистокровный» ариец, да еще гестаповец.

Вдруг Стрельцов вспомнил:

— Вернер Фельдман! Да ведь это же наш старый знакомый! Помните, что рассказывал о нем Илларион Гудзенко?

Я вспомнил. Два года назад в Брянских лесах Гудзенко рассказал, что гестаповец Вернер Фельдман освободил из орловской тюрьмы уголовников и направил их к брянским партизанам.

— Ловко, сукины дети, придумали, — усмехаясь, говорил тогда Гудзенко. — Вывели на работу пятнадцать бандитов и устроили им побег. Среди них было пять агентов. Всех их партизаны разоблачили.

Семен был прав. Фельдман действительно оказался нашим старым знакомым. Это был серьезный и опасный противник.

— Ганса Рутке, — сказал я, — нужно выкрасть. Но только после того, как агентура Фельдмана покинет тюрьму. Иначе исчезновение Рутке насторожит Фельдмана, и он может использовать уголовников, о которых мы ничего не будем знать.

— Машину обеспечьте, — обратился я к Николаю, — шофер будет наш.

— Шофер и машина будут, — ответил Николай. — У меня есть человек, которому я доверяю.

Так возник план операции «Сон». После сытного обеда и выпивки у Николая Рутке любил часик поспать.

Выполнение операции поручили Володе Павлюченко, Ивану Сапожникову и Николаю Турвицу. Они находились на базе пана Вацлава и ждали связного от Николая.

…В день операции Рутке выпил больше обычного. Был особенно болтлив, жаловался, что путь к высокому званию в гестапо для него закрыт: там у начальства много любимчиков, а еще больше выскочек.

— Говорят, что я тупой, что нет у меня тонкого чутья, а что собою представляет Фельдман? Кого он посылает к партизанам?

— Меня это не интересует, — ответил Николай.

— Я тебя считаю другом, — продолжал Рутке, — мне не перед кем душу открыть. Уголовников посылает! В Германии мы их за людей не считаем. Грубо стали работать наши начальники. Не то, не то мы делаем…

Время шло. Усиливался февральский мороз, потрескивали за окнами деревья, Рутке продолжал «открывать душу». Оказывается, главная причина неудавшейся карьеры — какой-то родственник, находящийся за антигитлеровскую пропаганду в лагерях.

— Черт с ним, — со злобой выругался Рутке, — пусть сдыхает. Я никогда не изменю нацизму и великому фюреру.

Было около двенадцати, когда чекисты вошли в квартиру Николая. Рутке спал, а через полчаса Николай, используя свое служебное положение, проводил разведчиков за город.

21 февраля Рутке был доставлен в штаб партизанского соединения и рассказал все, что нам нужно было знать.

Из двадцати человек, направленных Фельдманом со специальным заданием, двенадцать мы знали по фамилии либо по приметам. Это были те, с которыми прямо или косвенно соприкасался Рутке. Он сообщил, что к нам заслан квалифицированный агент, медик по профессии. Это все, что Рутке знал о нем.

Исчезновение Рутке не вызвало большого шума. Вероятно, Фельдман заподозрил в причастности к этому делу трех завербованных им уголовников, которые не пошли на задание, а обосновались в Люблине. Их арестовали и расстреляли.

Было ясно, что посланцы Фельдмана вот-вот появятся в дивизии. Стрельцов, Маслаченко и Пономаренко получили конкретные задания.

— Дело чести каждого из нас, — сказал я, — обезвредить агентуру Фельдмана.

Продвижение Красной Армии к западной границе, активизация борьбы польского народа против оккупантов, возросшее влияние Польской рабочей партии (ППР) вызвали резкую реакцию правых партий. Из разных источников мы получали данные о том, что на территории Польши действуют вооруженные отряды, сотрудничающие с гитлеровцами. Они ведут жестокую борьбу со всеми патриотами, а особенно с коммунистами.

Группа разведчиков под командованием Вани Плаксина в районе Лейно — Ожехув подверглась вооруженному нападению. Схватка была короткой. Упорное сопротивление оказал человек в форме польской армии. Точно выбрав место, он отбивался от разведчиков.

— Взять живым, — приказал Плаксин.

Последовало два выстрела. Ваня был легко ранен в правую руку, но продолжал отвлекать внимание поляка на себя. Иван Сапожников сзади подполз к врагу. Когда тот заметил Сапожникова, было уже поздно. Пленный оказался Станиславом Грюницким, поручиком польской армии, сыном торговца из Лодзи.

— Пока мы живы, все богатства страны, созданные нашими отцами и дедами, будут принадлежать нам, — заявил пленный.

Я спросил:

— Каким же образом вы думаете после войны завладеть этими богатствами?

Грюницкий, не задумываясь, ответил:

— Само собой разумеется, с помощью западных союзников.

— Вы имеете в виду тех, что за Ла-Маншем, за океаном, или тех, которые сейчас топчут польскую землю?

— Это не имеет существенного значения.

— За что вы уничтожаете советских военнопленных, бежавших из фашистских лагерей?

— Мы уничтожаем не всех, — ответил Грюницкий, — некоторых отпускаем для того, чтобы они сказали своим, что русским в Польше делать нечего.

У Грюницкого были изъяты листовки, призывающие уничтожать польских коммунистов, бороться против армии Советов, содействовать гитлеровцам в победе над Красной Армией. Одна из листовок заканчивалась словами:

Я смотрел на задержанного, стараясь понять, что творится у него в душе.

Мое спокойствие вывело Грюницкого из терпения.

— Что вы еще от меня хотите? — спросил он.

— Кого вы знаете из руководителей НСЗ?

— Если говорить откровенно, они меня мало интересовали. Знаю одного, он является автором листовок. Зовут его Юрист. Есть у него еще какая-то партийная кличка, но я ее не помню.

— Где дислоцируются ваши военные формирования?

На этот вопрос Грюницкий отказался отвечать.

— Тогда, — сказал я, — ответьте на последний вопрос, и больше мы вас не будем беспокоить. Можете ли вы дать письменное показание, когда и кого вы расстреляли из числа польских коммунистов и советских военнопленных?

— Это еще для чего?

— Чтобы иметь основание расстрелять вас. Не мы, а вы напали на наших разведчиков.

Грюницкий растерялся. Он клялся, что не принимал участия в расстрелах. Нервы его не выдержали. Он сообщил нам о военных формированиях, и впервые от него мы услышали о таких деятелях, как Зомб, Богдан и других.

— В январе 1944 года, — сказал Грюницкий, — я был командирован для связи к Зомбу. Передал послание от Юриста и получил ответ. Знаю, что речь шла об установлении контактов для совместной борьбы.

— Что же вызвало беспокойство реакции и заставило активизировать все силы в борьбе против польского народа?

— Образование Крайовой рады народовой[5], — сказал Грюницкий. — Это озлобило руководителей партии. Юрист заявил, что самозваное правительство должно быть уничтожено.

— Кто такой Юрист и где его постоянная резиденция? — спросил я.

— Он юрист по профессии, но имеет псевдоним Рафалов или Рафаилов, я точно не знаю. Его постоянное местопребывание мне неизвестно.

За несколько дней до захвата Грюницкого наши польские друзья принесли два экземпляра бюллетеня «Национальный демократ». Его содержание носило антисоветский характер, в нем безапелляционно говорилось о неизбежности войны поляков против Красной Армии. Там не было ни слова о борьбе с оккупантами, и мы решили, что бюллетень — очередная провокация аппарата Геббельса. Показали бюллетень Грюницкому, он признал его детищем Юриста.

Позже нам стало известно, что сорок советских партизан, перешедших Буг, были приглашены командованием НСЗ на переговоры и предательски уничтожены.

Допрос Грюницкого закончили поздно ночью.

Хозяин дома постелил мне на полу сено. Спать я не мог, долго ворочался с одного бока на другой. Было неспокойно. Нам предстояли встречи с представителями Армии Крайовой, польским военным формированием, подчиненным Лондону.

Материалы, которыми мы располагали, показывали, что эмигрантское правительство Миколайчика — Соснковского стремилось формировать настроение польского народа в желательном для себя националистическом и антисоветском духе, старалось предотвратить и задержать расслоение АК. Официальной идеологией эмигрантского правительства и Армии Крайовой была идеология «двух врагов» — гитлеровской Германии и Советского Союза. Об этом откровенно писалось во всех официальных изданиях АК, во всех пропагандистских материалах. Мы об этой «теории» узнали из книжки некоего Марсея Орана. В ней подводился итог «традиционной» дружбы Польши с Западом и делался вывод, что в современной войне Польша имеет не одного, а двух врагов — Германию и Россию.

Еще в июле 1941 года официальный печатный орган АК — «Информационный бюллетень» приветствовал нападение гитлеровцев на Советский Союз, призывая господа бога к взаимному истреблению «двух врагов» Польши. А что изменилось за эти годы? Поляки своей кровью заплатили «за новый порядок». Среди офицеров, вероятно, есть немало настоящих патриотов, любящих свою родину и свой народ. Значит, наша задача состоит в том, чтобы устанавливать деловые связи с местными формированиями Армии Крайовой.

Сон окончательно покинул меня. Ворочаясь, я разбудил Стрельцова.

— Ты чего проснулся? — пробормотал он. — Страшный сон увидел?

— Исторический сон, — ответил я, — о том, как строить взаимоотношения с государством, на территории которого мы сейчас находимся…