У нас особое задание

ПОДВИГ РАЗВЕДЧИКОВ

После краткого отдыха разведчики ушли на задание, а мы занялись захваченным радистом. Звали его Анатоль Загоруйко (Базиль). С ним были еще двое — Николай Котоманов, уголовник, до войны судившийся за бандитизм, и Георгий Якушкин, сын спекулянта валютой. Он был призван в Красную Армию, окончил какие-то курсы, и ему было присвоено звание младшего лейтенанта.

Это все, что Загоруйко знал о Якушкине и Котоманове. При задержании они оказали сопротивление и были убиты.

О Якушкине мы знали несколько больше. Из показания Никифорова было известно, что он был резидентом гестапо во Львове, имел на связи пятерых агентов.

Отец Загоруйко был помещиком Тверской губернии. Россию отец Загоруйко считал варварской страной, любил Париж, где прожил большую часть своей жизни. Октябрьская революция лишила его поместья, а следовательно, и основного источника дохода. В начале 1918 года отец вместе со старшим братом покинули Россию. Анатолию в то время было восемь лет. Мать увезла его в Витебск к сестре. В 1922 году она умерла от тифа.

— Почему же мать не уехала вместе с отцом? — поинтересовались мы.

— У отца там была другая семья, — ответил Загоруйко. — Но не это главная причина. Мать была настоящей русской женщиной и любила Россию.

Загоруйко замолчал. Казалось, вот сейчас скажет что-то важное…

— Мать хотела воспитать меня хорошим человеком, — сказал, наконец, Загоруйко. — Не получилось…

В восемнадцать лет Загоруйко пытался уйти за границу, был задержан и осужден. Отбыв наказание, возвратился в Белоруссию, часто менял место жительства, работал чернорабочим, грузчиком и ждал лучших времен. И вот, казалось ему, пришло желанное время! Белоруссия оккупирована. Он добровольно пошел к фашистам в надежде получить возможность выехать во Францию. Но и тут его постигла неудача. Он был завербован сотрудником абвера и направлен в школу радистов. Потом был прикомандирован к абверу в городе Гомеле, где выполнял обязанности радиста. В конце 1943 года его откомандировали в Минск в распоряжение управления полиции безопасности генерального округа Белоруссии. Начальником управления оказался наш старый «знакомый» оберштурмбанфюрер СС Эрлингер. Во время рейда партизанского соединения Ковпака в 1942 году из Брянского леса на правый берег Днепра мы нередко встречались с агентурой Эрлингера. Тогда он был начальником полиции безопасности на Украине.

Александр Мирошниченко, вдумчивый и опытный чекист, хорошо знавший довоенную гитлеровскую разведку, ориентировал тогда нас:

— Эрлингер до войны специализировался по Советскому Союзу и под прикрытием дипломатического паспорта бывал у нас. Это злой и, безусловно, опытный разведчик. Считается знатоком партизанского движения на Украине.

Прошло два года, и вот снова на нашем пути оказался Эрлингер. Нам было известно, что он проработал почти всю войну на Восточном фронте. Его непосредственный шеф, начальник управления СД бригаденфюрер Вальтер Шелленберг недолюбливал Эрлингера, но вынужден был считаться с ним.

Почему же агентура Эрлингера оказалась на территории Польши? Загоруйко показал:

— В Минск из Берлина прибыло какое-то начальство. С нами несколько дней работал оберштурмфюрер СС. Его фамилии я не знаю. Мы изучали шифр, порядок радиосвязи и тренировались в стрельбе. Потом нас принял Эрлингер в присутствии сотрудников Центра.

Эрлингер был краток.

— Мне доложили, — сказал он, — о вашей готовности для выполнения задания. В Польше появилось несколько советских армейских групп и отрядов, а также партизан. Наибольшую опасность сейчас представляют украинские партизаны, называющие себя ковпаковцами. Их там бьют, у них останется только одна дорога — форсировать Буг. Где и когда? Мы должны знать о них все, чтобы покончить с ними.

На территорию Польши была выброшена группа во главе с Якушкиным. Они успели дать два радиосообщения.

Из показания Загоруйко следовало, что если гитлеровцам станет известно хотя бы приблизительно место форсирования дивизией Буга, он даст радиограмму, и туда подтянут значительное число войск.

Было принято решение использовать Загоруйко, чтобы направить Эрлингера по ложному пути и в какой-то степени облегчить положение дивизии. У нас было основание считать, что составленный нами текст Загоруйко зашифрует и передаст. Он сам просил дать ему возможность искупить свою вину. И так уже он дал ценные сведения, назвал известных ему агентов СД и абвера, засланных в тыл Красной Армии и действующих на оккупированной территории против советских патриотов. В одной из бесед Загоруйко сказал:

— Я мог бежать, когда нас обнаружили, либо оказать сопротивление и умереть, как это сделали другие, но я поднял руки и сдался, потому что мне осточертела жизнь без семьи и родины. Знаю, меня осудят, но не расстреляют, потому что я не участвовал в кровавых делах гитлеровцев.

…Пошла первая составленная нами радиограмма Эрлингеру. В ней указывалось:

Эрлингер приказал повторить содержание этой радиограммы, что и было сделано.

Направив эту радиограмму Эрлингеру, мы рисковали. Если бы он и его коллеги внимательно подумали над топографической картой, изучили бы местность и проанализировали обстановку, то, вероятно, пришли бы к выводу, что в этом направлении могли направить дивизию только неграмотные в военном отношении люди. Рядом проходило шоссе Высоко-Литовск — Ружана, Каминец — Жабин, что давало возможность гитлеровцам быстро перемещать войска в нужном направлении. Но Эрлингер не усомнился, и для встречи с нами в этом районе были подготовлены крупные подразделения, в том числе отдельный моторизованный батальон жандармов, от преследования которого несколько позже пришлось отбиваться нашим разведчикам. Но у нас не было другого выбора. Содержание радиограммы было утверждено командиром дивизии. В действительности несколько групп разведчиков были направлены на север и северо-запад для поиска места переправы. Одна из разведывательных групп форсировала железную дорогу Черемха — Седлец и вышла в район населенных пунктов Липно, Климчыце и Могельница, что юго-восточнее Соколува. Здесь был подвесной деревянный мост через западный Буг. Внизу, прямо у берега, небольшое здание караульного помещения. Команда охраны состояла из двадцати человек и оказала упорное сопротивление. Враги заняли дзоты, построенные на восточном берегу нашими пограничниками, и вели плотный автоматный и пулеметный огонь. Бой был коротким, но жарким. Несколько залпов единственного в дивизии 76-мм орудия решили исход его. В ночь на 17 марта партизанская дивизия форсировала Буг. Мост сгорел, гитлеровцы остались на том берегу, дивизия получила на некоторое время передышку. За много дней первая остановка за Бугом в селе Острожанах прошла спокойно. Однако у меня, как начальника Особого отдела дивизии и руководителя оперативной группы, для хорошего настроения не было основания. Двадцать четыре лучших разведчика, в том числе пятнадцать из оперативной группы, остались на том берегу прикрывать наш отход. Остались Антон Землянка, Илья Рыбалко, Николай Бережной, Иван Плаксин, Николай Бреславский, Иван Сапожников, Даниил Жарко и многие другие славные разведчики.

Как потом выяснилось, гитлеровцы были убеждены, что дивизия оставила здесь несколько групп партизан в общей сложности до трехсот человек. А их было всего двадцать четыре!

В одной из деревень, в пятнадцати километрах южнее Могельницы, польские патриоты ночью на лодках переправили разведчиков на восточный берег Буга. Они пошли по намеченному ранее маршруту к Беловежской пуще. Около деревни Рожковка разведчиков настигли немцы.

Здесь был первый короткий, но упорный бой. Полтора десятка карателей остались лежать на земле.

Разведчики отошли к деревне Пащуки, к речке Лесной, чтобы по небольшому деревянному мосту перейти на противоположный берег. Тут они попали в засаду, один разведчик был убит и двое тяжело ранены в ноги — Гриша Оникий и Вольдемар Вадис. Они с трудом добрели до сарая в каком-то хуторе. Там их обнаружили каратели, в неравном бою они погибли.

Был март, лед на реках подтаял, стал тонким и рыхлым. Разведчики вплавь форсировали речку Лесную. К вечеру подул северный ветер, стало подмораживать, мокрая одежда коробилась и мешала движению. Ночью, форсировав шоссе Ружана — Гайнувка, партизаны пошли на северо-восток в район Трухановичи и Смоляница.

Здесь спустя два дня они вступили в свой последний бой. Рассказы Рыбалко, Бережного, Никитенко и Анчурова дали возможность восстановить картину смертельной схватки разведчиков с карателями.

Во второй половине дня разведчики приблизились к деревне Трухановичи, расположенной за массивом соснового леса. Немного дальше, в стороне, виднелся хутор, где Антон Землянка хотел дать партизанам отдохнуть. Сразу за этим хутором начиналось топкое болото.

Тихо было вокруг, казалось, ничто не предвещало беды. Разведчики не обратили внимание на то, что на протяжении восьми-десяти километров пути они не встретили ни одного местного жителя. Каратели не выпускали их из деревень. На полянке небольшого, насквозь просматриваемого леса, разведчики решили сделать привал. Здесь и оказалась засада. Подпустив разведчиков, фашисты открыли массированный огонь.

Первыми пали Антон Землянка, Иван Сапожников и Алексей Зубков. Разведчики вынуждены были залечь по существу на открытой местности. Заработали пулеметы, каратели поднялись, вышли из леса и пошли в лобовую атаку. Это было как раз то, что нужно было Тыртышному, который не расставался с ручным пулеметом. Его меткий огонь валил на землю карателей. Николай Бреславский и Иван Плаксин перебежками старались сблизиться с противником, чтобы проникнуть в лес. Коля Бережной прикрывал их огнем автомата.

…Шел упорный бой. Каратели подтянули новые силы и отрезали путь к отступлению. Оставался единственный путь — болото, которое считалось трудно проходимым. Бреславский и Плаксин попали под пулеметную очередь. Двое гитлеровцев короткими перебежками двинулись к партизанам, с другой стороны полз к ним Бережной. Временами он отрывался от земли, тщательно целился и стрелял. Он видел, как Бреславский приставил к виску пистолет. Это был его последний выстрел. Гитлеровцы усилили огонь. Справа по ним били пулемет Тыртышного и автомат Омельчика. Бережной, прижимаясь к земле, полз к Плаксину и Бреславскому. Ему оставалось не более пятнадцати метров, когда Плаксин, обливаясь кровью, попытался встать на ноги.

— Ваня, ложись, — крикнул Бережной.

Плаксин не ответил. В его руках была граната. Шатаясь, он крикнул:

— Эй вы, фашистская мразь, трусы, смотрите, как умирают комсомольцы!

Раздался взрыв.

Он сделал несколько шагов и упал на Бреславского. Бережной подполз к товарищам, чтобы взять оружие и патроны, но их автоматы и лежавшие на земле кассеты были пусты.

Раздалась команда Ильи Рыбалко:

— Отходите влево, прикроем.

Он и Даниил Жарко, широко расставив ноги, поливали карателей огнем из автоматов. Не выдержав, фашисты отошли к деревне Трухановичи.

Шальная пуля угодила в Жарко. К нему подбежал Рыбалко.

— Даник, держись за меня, — сказал он, — пока немцы опомнятся — успеем уйти.

— Не нужно, — ответил Жарко. — Ухо-ди-те…

Гитлеровцы снова поднялись в атаку. Разведчики краем болота вышли на хутор, и в обход села Смоляница ночью подошли к шоссе Ружана — Пружаны. Шоссе освещалось прожекторами, на нем патрулировали танки и бронемашины. Все-таки перед рассветом разведчикам удалось пересечь шоссе и выйти в Ружанскую пущу. Здесь они встретили белорусских партизан под командованием Героя Советского Союза Тихомирова и группу ковпаковцев под командованием Бычкова.

Вместе с партизанами Белоруссии разведчики опергруппы приняли участие в ряде операций. Совершив пятисоткилометровый самостоятельный рейд, они 16 мая пришли в дивизию, штаб которой дислоцировался в селе Большой Рожин…

У меня хранится письмо отца Николая Бреславского Ивана Федоровича и матери Степаниды Никитовны.

Живут они в Киргизии, в совхозе «Джанги-Пахта». Там они вырастили и воспитали пятерых сыновей и двух дочерей. С юношеских лет Иван Федорович и Степанида Никитовна работали у помещиков и кулаков на Украине, мечтали о хорошей жизни. Иван Федорович пишет:

Когда я начал работать над этой книгой, родители Даниила Жарко прислали мне его последнее письмо.

Они прожили мало, но сделали много для счастья настоящего и будущего поколений. Они внесли в героическую летопись Ленинского комсомола самый большой вклад — свою жизнь.

Храбрость на войне — это победа, смерть для врагов. Трусость — позор и унижение. Я всегда буду помнить последние слова Вани Плаксина: «Смотрите, как умирают комсомольцы!»

И новому поколению молодежи мне хочется сказать: «Смотрите, не ошибитесь в выборе жизненного пути, берегите честь советского человека, крепите могущество нашей великой Родины, готовьтесь достойно принять эстафету от старшего поколения».