У нас особое задание

ЛЕГЕНДА ДЕЙСТВУЕТ

В начале марта дивизия дислоцировалась в селах Издебно и Орховце. Сюда к нам снова пришли посланцы гестапо.

Выставленный на окраине деревни секрет задержал молодого поляка. Это был рослый угловатый парень. Он сказал, что родом из этих мест, отец погиб на фронте, а мать и брата расстреляли фашисты. Назвал себя Ярославом Хаменьским. Пришелец рассказал довольно стандартную легенду, с которой к нам и раньше приходила агентура гестапо.

— Мы эти сказочки уже слышали, — прервал его Семен Стрельцов. — Торопятся ваши хозяева. Уже второй раз слышим эту историю. Так, что ли?

Опустив голову, Хаменьский молчал. В конце концов он разговорился и сказал, что был агентом абвера, а потом гестапо. Преданной службой заслужил доверие.

Хаменьский был заслан к нам в горячее время. Днем 10 марта на село Издебно с двух сторон повели наступление каратели. Показаниями пленных было установлено, что они имели более тысячи солдат, два бронетранспортера, три 45-миллиметровые пушки, двадцать пять ручных и десять станковых пулеметов. Примерно одна треть состава была вооружена автоматами.

Упорный бой длился целый день. В этом бою особенно отличились партизаны Петра Брайко и Петра Кульбаки.

Вечером враги начали подтягивать новые силы. С наступлением темноты неожиданно для них мы совершили прорыв и ускоренным маршем оторвались от противника. Форсировав шоссе Люблин — Красностав, железную дорогу Люблин — Хелм и реку Вепш, партизаны заняли деревни Лейно и Ожехув. Разведчики Гриша Оникий и Толя Анчуров привезли сюда Хаменьского. В это время с Большой земли мы получили срочное задание. Начальство требовало тщательной разведки сил противника, стоящего на пути Красной Армии. Я был предупрежден о строгой ответственности за достоверность разведданных, передаваемых на Большую землю.

Мы не знали тогда и не могли предположить, что именно здесь будет нанесен главный удар по гитлеровской армии «Центр». Радиограмму с грифом «срочно» принял старший радист Вася Масюков.

Стрельцов занялся обобщением данных разведок партизанских подразделений. Группы разведчиков Семченка, Землянки и Лазуна ушли в разных направлениях. Вот тут-то оказался нужен нам и Хаменьский. Конечно, не хотелось отпускать предателя на волю, но, как нам казалось, игра стоила свеч.

Хаменьский на допросе сказал, что он должен установить вооружение партизан и выведать, командует ли партизанами Ковпак.

Хаменьский был не первым посланцем к нам гитлеровских разведок. Все они, как правило, получали задание установить состав и число бойцов соединения, командный состав и вооружение.

Проанализировав материалы нашей разведки, доложил П. П. Вершигоре и его заместителю по политчасти Москаленко.

— Что ты предлагаешь? — задал вопрос Вершигора.

— Гитлеровцы готовят против нас большую военную акцию, — ответил я, — это значит, «игру» с ними можно вести по одному из двух вариантов — увеличить возможности соединения, либо уменьшить.

Вершигора встал и медленно стал ходить по комнате, поглаживая бороду. Первым не выдержал Москаленко.

— А что тут думать, бить надо гитлеровцев — вот и все!

Вершигора как будто ожидал этого ответа. Резко повернувшись к нам, сказал:

— Возьмем первый вариант. Чем больше гитлеровцев будет против нас, тем меньше их будет на советском фронте. Мы же ковпаковцы!

Так был решен вопрос о проведении комбинации с Хаменьским. Было решено устроить ему встречу с партизаном Иваном Строгановым, который действовал под фамилией убитого в бою предателя Судакова. Их вместе посадили под охрану.

О судьбе Ивана Строганова мне хочется рассказать подробно.

Под Москву он прибыл из Сибирского военного округа. Часть, в которой служил Строганов, дралась на Волоколамском направлении. Разрывом снаряда его контузило и засыпало землей. Танки гитлеровцев контратаковали и на этом участке и оттеснили наши войска. Так Строганов оказался на территории, занятой гитлеровцами. Попал в лагерь для военнопленных, неудачно бежал, его поймали, избили. Потом переслали в Освенцим. Он снова бежал. Казалось, цель близка, он на территории Польши. Их было пятеро, они слышали, что в Польше действуют вооруженные патриотические отряды. Попасть к ним Строганов и его друзья стремились изо всех сил. Однако они заблудились и оказались в Кремпецком лесу, в десяти километрах от Майданека. Их снова поймали эсэсовцы и страшно избили.

— Мне было все безразлично, — рассказывал Строганов, — сопротивляться я больше не мог.

Придя в сознание, он увидел человека, поившего его водой. Это был спутник Строганова, учитель из Новосибирской области, попавший на фронт с дивизией ополченцев.

— Рано, парень, концы отдаешь! — сказал он.

В это время в Майданек прибыло пополнение. Блок набили до отказа. К ним втиснули тяжело больного человека. Спустя несколько часов он умер. О нем знали мало, фамилия Хохлов, военнопленный, сержант Красной Армии.

— Тебе повезли, — сказал учитель, — умер Строганов, а остался Хохлов — теперь это ты.

— Я согласился взять фамилию умершего, — говорил Строганов. — Пока фашисты разберутся с новым пополнением, пройдет время, а там видно будет. За побег же мне грозил крематорий.

— Ну, а как же вы? — спросил учителя Строганов.

— Обо мне не беспокойся, я живучий, да и в плен попал на год позже. Жить — значит видеть конечную цель борьбы, а она близка. Мы еще поговорим с тобой об этом, — пообещал он.

Строганов заметил, что учитель связался с заключенными польскими патриотами, которые, судя по всему, готовили побег.

Прошло около месяца, эсэсовцы давно сожгли Строганова, остался жить Хохлов. Учитель бежал с польскими патриотами. Охрана обнаружила их подкоп только утром. Вскоре Хохлов попал в группу работающих на табачной фабрике, откуда якобы удалось бежать засланному к нам агенту — фокуснику Степану Ступаку. На фабрике не было особо строгого режима. Охранники, сопровождавшие пленных на работу, не обращали внимание на общение заключенных с рабочими фабрики. За это их благодарили папиросами и табаком. Однажды во время работы к Строганову подошла полька Сабина и предложила следовать за ней. В маленькой комнатке, заваленной всяческим хламом, он переоделся в гражданский костюм и через черный ход и невысокую стенку бежал на квартиру Сабины. Строганов мало знал о ней. Жила она с матерью, какой-то ее родственник дрался с гитлеровцами в Первой армии Войска Польского. На квартире у Сабины Строганов прожил неделю. А потом в сопровождении Сабины вышел из Люблина и добрался до Билгорайского леса. Здесь он встретил вооруженный отряд Армии Крайовой. Но радость его была преждевременной. Отказавшись сотрудничать с аковцами и высказав откровенное желание уйти к своим, он был жестоко избит и в бессознательном состоянии оставлен в лесу. Очнувшись, он пошел дальше от проклятого места. На одном из хуторов его и подобрали наши разведчики.

Ему-то мы и доверили выполнение комбинации с Хаменьским.

Легенда была такова. Бродя по лесу, власовец Судаков встретил группу военнопленных, бежавших из лагерей, и присоединился к ней. Так он попал в партизанское соединение. Он знал, что командование власовцев интересуется Ковпаком и, хорошо изучив партизан и их вооружение, хотел бежать, но был арестован. Причину ареста пока не знает.

Как мы и ожидали, Хаменьский поверил Судакову и стал подробно расспрашивать о вооружении и составе партизанской дивизии.

Дезинформационный материал, утвержденный П. Вершигорой, который мы дали Строганову, выглядел правдоподобно. Правда, состав дивизии мы увеличили в два раза, количество артиллерии в шесть раз, станковых и ручных пулеметов в три раза.

Хаменьский несколько раз повторил, запоминая цифры, сообщенные Судаковым.

— Тебя-то освободят, — обращаясь к Судакову, сказал Хаменьский, — вероятно, у них нет улик. А мне надо бежать. Только бежать. Даже когда поведут на расстрел.

Это было как раз то, что нам нужно. Именно на побег и было все рассчитано.

— Тише, что вы расшумелись, хотите погубить себя и меня, — оборвал его Судаков.

На последнем допросе Хаменьскому сообщили наше решение передать его польским патриотам. Он побледнел и заерзал на стуле. После допроса он сказал Судакову:

— Охрана — один часовой, а нас двое. Если удастся бежать, пойдешь со мной?

— Пойду, но в разные стороны.

— Это как понимать?

— Дни мои сочтены. Шатаясь по лесу, я простудил легкие. Хватит, отвоевался. Буду пробиваться на Волынь, там у меня живут мать, жена и дочь. Осталось хозяйство. Если смогу поправить здоровье, продам все, захвачу семью и уйду на запад, подальше от тех мест.

— Ты украинец?

— Русский. В тридцатых годах отец бежал из Сибири на Украину от раскулачивания. Ему удалось кой-чего продать, но, главное, у него сохранилось много царских золотых монет. Мне тогда было четырнадцать лет, но я хорошо помню, как отец на столе раскладывал стопки монет. За них-то он и купил на Волыни усадьбу.

Хаменьский стал посредине комнаты, глаза его горели, потом он резко повернулся в передний угол, где висели иконы, не сказал, а простонал:

— Золото — это жизнь, это свобода. Будь у меня золото, я послал бы к чертовой матери гестапо, абвер, Соснковского и всю его компанию.

Он был страшен в этот миг: приблизился к столу, нагнулся, как будто на столе лежали стопки золотых монет…

Потом Хаменьский долго сидел, обхватив голову руками. Очнувшись, как бы между прочим спросил:

— Ковпак здесь?

— Да, — ответил Судаков, — я видел его несколько раз.

— Почему он держится в тени? Боится?

— Никого он не боится, — ответил Судаков, — но не хочет схватить случайную пулю. Для партизан это святыня, и его берегут все.

Как и было предусмотрено, в полночь недалеко от караульного помещения разведчики учинили стрельбу. Часовой — Ваня Сапожников — побежал туда.

— Наши стреляют, — крикнул Хаменьский и выбил окно. Оказавшись на улице, арестованные бросились бежать.

Вспоминая об этом, Строганов говорил:

— Мой приятель даже не оглянулся. Я пробежал метров триста, остановился, несколько раз окликнул его, но ответа не получил…

Иван Сергеевич Строганов обладал недюжинным умом и волевым характером. Он так умело выполнил наше задание, что ему мог позавидовать и опытный разведчик.

— А здорово вы, Иван Сергеевич, его золотом растравили, — вспомнил я.

— Иначе нельзя. Надо было убедить его в том, что Судаков не случайно воевал против Советской власти. — Подумав, Строганов продолжал: Хаменьский — враг злобный, а воюет без идеи, в душе пусто. Награбит ценностей и удерет от своих хозяев. Промотает награбленное и будет искать новых покровителей.

Строганов продолжал выполнять и другие наши задания. Но его болезнь стала быстро прогрессировать: у него начался активный туберкулезный процесс. Как только мы вошли в партизанскую зону Белоруссии, пришлось отправить Строганова на Большую землю.

Сведения, которыми мы снабдили Хаменьского, дошли до фашистов, и они поверили им. Возвратились из-за Буга разведчики во главе с Антоном Землянкой и сообщили, что там быстро выгрузилась воинская часть в составе двух пехотных батальонов и с ходу была направлена к Бугу наперерез вероятного нашего движения. По нашему следу бросился 23-й охранный полк СС. В Краснобруде появился 114-й пехотный полк, который также был направлен против нашей дивизии. 2-й и 3-й полки нашей дивизии и кавэскадрон вели упорные бои с противником. Снова на нашем пути появились отдельные подразделения дивизии СС «Галичина». Партизаны завязали бой с моторизованным батальоном жандармов, прибывшим из Кельца. Разведка доносила, что противник подтягивает и другие крупные воинские части.

Снова наступил период тяжелых боев.

Как-то под вечер дивизию настигли большие силы гитлеровцев. Три наших полка и кавдивизион сдерживали противника. В штабе остались Вершигора, Стрельцов, я и радисты опергруппы.

В это время к штабу просочилось около восьмидесяти гитлеровцев. Нас отделяла от них узкая полоса невысокого, но довольно густого кустарника. Я отдал Стрельцову шифры всех радистов, приказал ему в случае опасности сжечь их вместе с рациями. Выкатив на опушку леса станковый пулемет, дал прицельную короткую очередь. Двое немцев упали, остальные залегли. Радисты, перебегая, появлялись в разных местах опушки. Гитлеровцы решили, что нас много, и отступили, оставив на поле боя убитых.

Впервые я подумал о том, что нельзя было пятерых радистов с рациями и шифрами оставлять без прикрытия. Даже юный Володя Павлюченко — комендант опергруппы — и тот находился на задании.

С наступлением темноты ребята обыскали убитых. У одного из них оказался переписанный от руки циркуляр контрразведки первой немецкой бронетанковой армии, в котором указывалось:

До сих пор мы не встречались с первой бронетанковой армией. И в последующее время установить место ее дислокации нам не удалось. Из циркуляра мы поняли, что фашисты даже к предателям стали относиться с недоверием. Нам были известны случаи, когда изменников расстреливали за неточные ответы.

Однажды начальник разведки нашего третьего полка Хвашевский доставил захваченного партизанами подозрительного человека. Им оказался Кондрат Юркевич. На допросе он прикидывался этаким дураковатым парнем, который сам не знает, каким образом попал в Польшу.

Хвашевский совершенно неожиданно, как о чем-то незначительном, не имеющем отношения к делу, сказал:

— У него ребята изъяли оптический прибор.

— Какой оптический прибор?

— Обыкновенный оптический прибор для снайперской стрельбы.

— Где винтовка? — спросил я Юркевича.

Он пытался отвертеться. Потом так запутался в ответах, что вынужден был указать место, где спрятал винтовку, и дать показания.

Мы выяснили, что дезертировав из рядов Красной Армии, Юркевич стал полицаем. Он быстро заслужил доверие гестаповцев и сотрудников СД и был зачислен в эйнзатцгруппу. В 1942 году фашисты чувствовали себя еще уверенно и в эйнзатцгруппы не включали предателей. Эти группы, как правило, формировались из кадровых сотрудников СД и гестапо. Юркевич же уже тогда составлял исключение. Он был удостоен чести быть принятым в одну из таких команд Также не случайно он оказался в Варшаве, где формировалась зондеркоманда для борьбы с партизанами. Его вызвал к себе оберштурмбанфюрер СС Ганс Клюге и дал задание неотступно следить за движением партизан, а во время боев с партизанами уничтожать их командный состав. Основное задание, которое дали Юркевичу, — уничтожить Ковпака и его заместителя.

— Вы знаете Ковпака? — спросил я.

— Нет, мне показали его фотографию. Заместителя, сказал Клюге, ты узнаешь просто, он один среди всех партизан носит бороду.

— Клюге, наверное, называл нас не партизанами, а бандитами?

— Нет, — ответил Юркевич, — партизанами. Это раньше партизан обзывали бандитами, а теперь этим названием никого не обманешь.

— С таким ответственным заданием Клюге вас направил одного?

— В помощь мне он дал еще двоих, — ответил Юркевич, — но они по дороге убежали.

— А вы решили выполнить задание?

— Мне некуда бежать.

Действительно, ему некуда было бежать. Карательная команда СД и гестапо действовали на обширном пространстве Белоруссии. Их жестокость испытали жители многих сел и деревень. Мы задали Юркевичу еще один вопрос, на него он ответил не сразу:

— Почему вы стали на путь предательства?

— Одурманили нас. Уж очень много они обещали — охвицерский чин и богатую жисть.

Такова оказалась вся жизненная философия Юркевича.

…Дивизия продолжала отбиваться от наседавших гитлеровцев. Начали возвращаться разведчики, выполнившие задание Большой земли. Особенно тщательно провели разведку группы Семена Семченка, Ильи Рыбалко, Васи Лазуна и Николая Бережного.

После изучения всех разведданных вырисовывалась следующая картина. Гитлеровцы прочно удерживали Минск, Ковель, Бобруйск и другие города. На Белорусском направлении было установлено, что главные силы группы армий «Центр» находятся на линии, которая идет от Минска на юго-восток к Бобруйску и на северо-запад к Витебску. Немецкие войска занимали огромный район, здесь были такие укрепленные рубежи, как Минск, Барановичи, Слоним, Брест, Бобруйск, Ковель. Леса, озера и болота служили дополнительным естественным препятствием и, как видно, противник учитывал это в своей тактике.

Оборона противника не была стабильной, правда, мы не обнаружили нового массового поступления войск и военной техники. Из показаний пленных и наших наблюдений вырисовывались два момента: фашисты проводят перегруппировку сил в южном направлении (в районе Галиции), где действуют части 4-й танковой армии; в район Могилева прибыла новая мотострелковая дивизия неполного состава, а в район Витебска переведена 669-я пехотная дивизия, потерявшая более половины солдат в боях на Украине.

Заслуживали особого внимания сообщения разведчиков Ивана Плаксина, Алексея Зубкова и Даниила Жарко, которые наблюдали за движением мотомеханизированной части, примерно в составе корпуса по шоссе Барановичи — Брест в направлении Ковеля. Местные партизаны установили, что несколько раньше в этом же направлении из района Пинска проследовала танковая дивизия. На Днепробугском канале, что южнее Янува, Дрогичина и Антополя, оборона была построена с использованием прилегающих к каналу населенных пунктов. Подходы к каналу — топкие болота — затрудняли форсирование его. Разведчики выяснили, что на станции Снитово выгрузилась минометная часть с батальонными минометами и артиллерийская часть в составе полка с пушками среднего калибра. В это же время на станциях Юхново и Дрогичин выгрузилась танковая часть. Вероятно, они будут использованы в обороне канала. Добыли сведения об аэродромах противника. Все разведданные были переданы на Большую землю. В выполнении задания нам оказали помощь польские патриоты, имевшие прямое или косвенное отношение к железнодорожным станциям Люблин, Любомль и Сусец. Хотя противник, вероятно, не ожидал непосредственной угрозы со стороны Белорусского направления, вместе с тем уже в первой половине марта он принял меры предосторожности. Из Варшавы прибыл наш связник. Он сообщил, что фашисты спешно вывозят на запад оборудование военных заводов. Эшелоны с этим оборудованием пошли на Лейпциг и Бреслау. Началась эвакуация из Люблина и Хелма.